Исповедь Дракулы

– Входите, не заперто, – донесся негромкий равнодушный голос.

– Вечер добрый, – незнакомец шагнул в келью.

– Вечер добрый, – эхом откликнулся сидевший над книгой человек.

Брат Яков поднялся из-за стола, направился к стоявшему в дверях человеку в плаще. Монах был невысок, невзрачен. В чертах его лица не было ничего примечательного, казалось, будто они покрыты тонкой серой пылью. Трудно было даже определить возраст этого человека – он не был ни молодым, ни старым – никаким, вот только его небольшие глаза привлекали внимание. Быстрый вороватый взгляд, постоянно ускользающий от собеседника, – недобрый и хитрый.

– Чем обязан столь позднему визиту?

Незнакомец резко откинул капюшон, наблюдая за тем, какой эффект это произведет. Никакого, – брат Яков только чуть улыбнулся, жестом предлагая сесть.

– Давно же я не видел тебя, господин Бакоц! Как обстоят дела в Буде? Как дела у нашего юного короля, как поживает господин Витез?

– Все нормально.

Бакоц недолюбливал этого скользкого хитрого человечка, несколько раз мешавшего его продвижению по службе. Состоявший в отдаленном родстве с семьей Силади брат Яков, несмотря на разделявшую их значительную разницу в возрасте, на протяжении довольно долгого времени считался едва ли не лучшим другом юного Матьяша. Мальчик привязался к своему старшему товарищу, с присущей детям любознательностью жадно ловил каждое слово, произнесенное эрудированным, начитанным монахом. Бог знает, что за интересы их связывали, но эти двое часами просиживали в библиотеке, обсуждая занимавшие обоих вопросы. Когда Матьяш стал королем, брат Яков начал стремительно подниматься по служебной лестнице, и если бы не конфликт с Яношем Витезом – бывшим гувернером Матьяша, а ныне архиепископом, канцлером и примасом [18] Венгрии, мог бы сделать хорошую карьеру. Брат Яков полагал, что венгерское королевство явно отставало от таких цивилизованных европейских стран, как Франция, Италия, Швейцария или Германия, где уже не одно десятилетие в массовом порядке сжигали на кострах уличенных в связях с дьяволом ведьм. Упущение следовало срочно исправить. Ставший инквизитором монах с энтузиазмом взялся за дело, каленым железом вытягивая из своих жертв нужные показания. Сгубил карьеру брата Якова донос – кто-то из его коллег подробно описал методы, применявшиеся к подозреваемым в колдовстве женщинам, утверждая, что подобные способы дознания бросают тень на репутацию церкви. Приверженный гуманистическим идеалам Витез был не на шутку разгневан, и только заступничество Матьяша спасло любимца короля от серьезных неприятностей. Скандал удалось замять, а брата Якова сослали в отдаленный монастырь, где он должен был находиться до тех пор, пока не улягутся страсти и не забудется некрасивая история с его участием. И вот теперь, похоже, настало время отдавать долги. Монах понял это, как только увидел покрытого дорожной пылью Томаша Бакоца.

18

Примас – в католической и англиканской церквах почетный титул главнейших епископов.

– Что желает от меня наш король?

Посланник его величества достал бумаги, протянул монаху:

– Здесь изложена суть дела, но для того, чтобы послание выглядело убедительно, его надо дополнить фактами. В текст следует добавить как можно больше цифр, географических названий – они придадут документу убедительность.

– А что это?

– Биография. Рассказ о деяниях одного из преступников, доказательство его вины.

– Вот как? – сухие жесткие пальцы монаха сжали лист, узнав знакомый почерк, он улыбнулся. – И кто же составил сей документ?

– Не имеет значения. Будем считать, что это писал очевидец зверств, сам пострадавший от бесчинств князя. Например, монах из разграбленного им монастыря.

Брат Яков бегло пробежал глазами начало повествования. Юный друг монаха, обожавший выдумывать сказки, на этот раз дал волю своему воображению. Написано было ярко, и все же, – здесь Бакоц оказался прав, – рассказу не хватало документальности. Это был скорее сборник хорошо знакомых любому образованному человеку анекдотов, перемежавшихся с подробными описаниями различных пыток и казней. Чувствовалось, что автор «биографии одного из преступников» слишком много времени проводил за книгами и не утруждал себя поисками документальных фактов.

– Работа требует много времени.

– Мы должны торопиться. Чем быстрее документ будет обнародован, тем быстрее воцарится спокойствие.

– Да. Скандал докатился и до стен нашей обители. А прежде – до наших ушей долетали только восторги, вызванные победами этого героя. Немало придется потрудиться, чтобы изменить укоренившееся мнение. И еще: я ничего не знаю о жизни этого человека, а для того, чтобы рассказ вышел убедительным, нужны не только эти милые истории, но и факты.

– Я расскажу о нем, что знаю.

– Отлично.

– Брат Яков, – чиновник тайной канцелярии подошел к своему собеседнику, положил руку на плечо, – рассказ о годах правления злодея будет отправлен в Ватикан, потому к работе следует отнестись с величайшей ответственностью. Я думаю, что его святейшество больше всего будет возмущен надругательством над церковью, поэтому, прежде всего надо рассказать о том, как князь уничтожал монахов, грабил монастыри…

– Да…

– Но не только! Следует подчеркнуть, какие величайшие страдания выпали на долю трансильванских саксонцев. Его преосвященство дружит с германским императором, поэтому такой факт особенно возмутит его.

– Да. Добавим.

– А для большего эффекта – убийства младенцев. И огромное количество жертв, в наше время никого нельзя изумить отдельным убийством. Здесь нужна массовость, – реки, моря крови…

– Я уже понял, господин Бакоц, какой именно документ хочет получить твоя милость.

– Тогда немедленно приступим к работе. Я должен лично и как можно скорее вернуть оригинал текста отправителю, а до того не расставаться с бумагами ни на минуту. Это приказ. Кроме нас этот документ видело только лицо, написавшее его. Как только работа будет завершена, я сразу вернусь в Буду.

– Твоя воля, господин Бакоц. Устраивайся поудобней. У нас, монахов, строгий быт, но кружка доброго вина из монастырских запасов найдется всегда. Итак, начнем с первого года правления этого изверга.

– Можно чуть раньше, например, с того, как… – чиновник замялся. Ему не хотелось называть имена. – Начнем с того, как старый правитель убил отца злодея, а сам князь расправился со своим предшественником на троне. Они с братом только что вернулись из Турции, где жили долгие годы и приняли ислам… Или нет… Кажется, младший брат остался у османов, а наш герой веры не менял, хотя с другой стороны, мало кто может устоять против того давления, что оказывают турки…

– Какая разница? Его святейшество не будет вникать в такие подробности, а я уже начал писать, не портить же из-за этого лист? К тому же, это показательный факт, если сказать, что наш герой в свое время был магометанином, тогда легче представить, что он имел тайные переговоры с султаном. И еще – я думаю, следует несколько исказить названия населенных пунктов. Опять же, такие пустяки не разглядеть из Рима, а так можно избежать ненужных вопросов.

– Из тебя получился бы отличный политик, брат Яков.

– Я благодарен Господу за то место, что он мне уготовил. Человек должен, прежде всего, заботиться о спасении собственной души, а где это еще сделаешь, как ни в монастыре? Итак, берем за основу сей документ, твоя милость рассказывает мне все, что знает о жизни князя, а я вношу в повествование местный колорит и правдоподобие. Думаю, мы прекрасно сработаемся. Кстати, у истории нет финала. По-моему необходимо дополнить ее рассказом о пленении злодея и последовавшим за тем справедливом возмездии.

– А вот здесь ты ошибаешься, мой друг. Не забывай, этот документ и послужил причиной гнева короля. Прочтя его в конце осени прошлого года, он принял решение об аресте вероломного, свирепого, кровожадного злодея. Точку в этом повествовании ставить не нам, все еще впереди…

– Из тебя получился отличный политик, господин Бакоц.

Брат Яков склонился над текстом. Его мало интересовали особенности художественного стиля автора, чье имя он прекрасно знал, но так и не произнес вслух. Поэтому монах зачастую игнорировал сложные сюжетные линии рассказов, выделяя из них основную идею – запредельную жестокость валашского князя. Неважно, что обвинения звучали нелепо, хорошо разбиравшийся в искусстве написания доносов брат Яков знал, что главное в такого рода произведениях – это напористость, уверенность и безапелляционность. Чем страшнее будут обвинения, чем чудовищнее масштабы жертв, тем лучше будет результат. Пусть доносу не поверят наполовину, но и второй половины хватит с лихвой, чтобы опорочить человека.