Исповедь исчезнувших

Обжигающий воздух вмиг укротил строптивое намерение непокорной северянки сбежать от человека, ради любви которого она преодолела тысячи километров. А теперь, прячась под кроной тенистого дерева, она не знала, куда идти. Денег, сунутых сестрой перед расставанием, на самолет не хватало. Жара мутила сознание, а обида душила изнутри: слезы сами полились из глаз.

– Сестра, Вам плохо?.. – услышала она будто издалека чей-то голос. – Вам помочь? – огромные красивые глаза с участием уставились на нее.

– Нам нужно вернуться домой, билеты купить. Я не знаю, куда идти.

– Пойдемте, я провожу вас. Это недалеко, – вызвалась миловидная узбечка, поднимая с выгоревшей травы дорожную сумку. Майя сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и, взяв за руки своих шалунов, явно утомленных ташкентским солнцем, ступила за доброй незнакомкой на мягкий полурасплавленный асфальт. По дороге девушки разговорились, и Майя решилась спросить о том, что обеспокоило ее в поведении Сабдуллы:

– В Узбекистане разрешается брать в дом вторую жену?

– Как, ты хочешь быть второй женой?! – красивые глаза еще больше округлились от удивления. – Знаешь, это незаконно, власть запрещает. Но перестройка вернула ислам и обычаи, а Коран разрешает иметь четыре жены. Некоторые просто хотят показать, вот, мол, какой я богатый и сильный.

– А вторая жена – настоящая жена?

– Пусть простит меня Аллах, вторая жена просто лю-бовница. Ай-вай! Майя, тяжело тебе будет, да еще с чужими детьми. Тебя будут считать испорченной женщиной. Для меня это было бы трагедией. Мы недавно поженились. Я не хочу узнать ни о какой второй жене. Запомни, узбекская женщина никогда не согласится на талак [19] . Вся семья будет ненавидеть и тебя, и твоих детей. Смотри, какие они у тебя смышленые, хорошенькие. И правильно, что решила уехать. Во-он, видишь, за большим зданием есть железнодорожные кассы. Счастливо! – узбечка, протягивая сумку погрустневшей спутнице, ободряюще улыбнулась.

19

Талак – в исламе: развод.

Окрыленная верной догадкой и добрым напутствием, Майя с сыновьями направилась в сторону многолюдной площади. Завороженные необычной суетой, они, не замечая сутолоки, нырнули в разноголосую толпу. Такой шум, разнообразие красок и веселую бойкую торговлю Майя, пожалуй, видела впервые. Малыши, наевшись горячей лепешки, наконец-то оживились. Мать с удивлением заметила, что их совсем не пугает большой разноликий город, наоборот, они как бы окунались с лихим куражом в родную стихию. Жизнерадостная, забавная атмосфера, витающая над толпой, целиком поглотила троицу из северной глубинки. Майя, волоча за собой тяжелый саквояж и время от времени окликая убегающих мальчиков, останавливались, чтобы передохнуть в толпе людей в халатах и тюбетейках. Небрежно накинутая через плечо замшевая сумочка на длинном ремешке свободно болталась за спиной. Необъяснимая тревога, поселившаяся в ее сердце после визита Сабдуллы, как бы притупилась в этой яркой круговерти узоров и орнаментов. И даже знойное полуденное пекло показалось ей остывшим. Внезапно она услышала отдаленный гул, похожий на нарастающий протяжный напев. В этом странном, удивительно пронзительном пении женщина уловила что-то необузданное, древнее, и ее опять охватило беспокойство. Душный воздух дрогнул от налетевшего горячего ветра, и небо стремительно затянулось тучами. Подгоняемая тревожными мыслями и тяжелыми каплями нежданного дождя, Майя с детьми устремилась к кассам и, только очутившись перед маленьким окошком, осознала, что не знает, как добраться до своей далекой родины. Кое-как разобравшись с маршрутом и стоимостью билетов, с легкой улыбкой потянулась к свисавшей с плеча сумке. Она была довольна тем, что справилась, ведь раньше никогда не ездила поездом, и, главное, денег хватало до Новосибирска. А там отобьет телеграмму своим, да и Сибирь – не чуждый край. Но рука, пошарив в сумке вслепую, не обнаружила ни документов, ни денег. В разрезанной острым ножом замшевой коже зияла дыра.

* * *

Жизнь одинокой матери в Узбекистане тяжела и безотрадна. Что пришлось там пережить в период дикой свободы 90-х нашей маме, чужой по крови, я начинаю понимать, лишь став взрослым. Ей тогда было столько лет, сколько мне сейчас.

Оказавшись без документов и средств к существованию в незнакомом городе с двумя маленькими детьми, мама не вернулась в гостиницу, где нас ждал дядя Сабдулла. На протяжении тех лет, которые мы вынуждены были провести в окружении трех пустынь, не раз мы с братом вспоминали его, надеясь где-либо встретиться с ним случайно. Но увы, не довелось нам заглянуть в его глаза и понять, что же тогда случилось с нами. Из рассказа эдьиий Саргылааны мы позже, по возвращении домой, узнали о том, что он все-таки приезжал в Таас Олом в поисках мамы. Вдруг под Новый год, как жуткое видение, из тумана появился Сабдулла, один, в тонких ботинках и с букетом в руках. Двойной оглушительный удар тогда сразил всех. Наконец, что-то начало проясняться в смутной истории нашего исчезновения. Одно стало очевидно в столь тревожные времена на грани развала страны мы остались совсем одни. Таай Сэмэн, сдержанный в эмоциях как истинный северянин, привыкший к суровым природным лишениям и тяготам, в ярости чуть ли не задушил пришлого узбека. С другой стороны, его приезд вдохнул в их сердца веру в то, что единственная нить, связывающая с далеким неизвестным Узбекистаном, еще не оборвалась. Провожая Сабдуллу, Саргылаана умоляла его найти нас и передала нам деньги на обратный проезд. Но он, уехав, больше вестей не подавал. Несмотря ни на что, в нашем семейном очаге, в глубине души каждого, где бы он ни находился, всегда тлела искра надежды на возвращение.

В тот день, когда нас обокрали, мы растерянно стояли на опустевшей и покрытой лужами площади, как над неминуемой пропастью. Мама плакала навзрыд, а дождь смывал слезы с ее лица и заглушал безутешный голос обиды. Много ливней еще будет в нашей жизни, но и они все пройдут. Но те слезы горести навсегда поселятся в маминой душе. И только по прошествии многих лет мы с братом поймем, насколько ей трудно было тогда отступиться от любви, отказаться от любимого человека, и простим ее за все прожитые беды и обиды. Как ни парадоксально, через тернии длиною в десятилетие пролегал наш путь к спасению.

Потеряв документы, мы вмиг лишились всего: имени, родины, гражданства, крова и денег, потому что через несколько дней наша страна распадется на осколки, и республики-сестры внезапно окажутся друг другу чужими. Наверно, никогда не забуду слова, как-то брошенные нам вслед с презрением: «Гумрохлар». Это значит, мы – заблудшие. Тогда мама обняла нас и прошептала: «Нет! Мы – исчезнувшие». Мы – затерянные в одном из пятнадцати отрезанных кусков бывшей необъятной страны.

* * *

Мерзлый снег хрустел в такт шагам Саргылааны Павловны, скрипя вдогонку ее обрывистым хаотичным мыслям: «Новый путь… К какой жизни приведет он? Что будет? Суверенная Якутия… Свободный Узбекистан… Где они? Где?». Сестренка Майя со своими мальчишками-погодками как уехали с узбеком Сабдуллой, так словно в воду канули. Почти полгода полного небытия. В маленькой деревне, где каждый знает всё обо всех, сокрушались над непростой судьбой Маайыс Чугдаровой. Жители Таас Олома, взбудораженные нагрянувшими событиями, потихоньку шептались, предполагая, что непутевая землячка попала в рабство с детьми. Телепередачи и газетные статьи на горячие темы об «уходе» хлопкового Узбекистана еще более распаляли их жуткие предположения и слухи. Страна, нещадно ломая судьбы, разрывала братские узы народов, городов, республик. Наступление новых времен в глухом таежном Таас Оломе ознаменовалось загадочным исчезновением Майи с сыновьями. Северная окраина так же, как и повсюду, через боль и страдания вступала в новый мир.

– Однако, неспроста сегодня нас собрали. Скоро совхоз наш распустят, наверно.

– Оннук. Правительство, говорят, готовит постановление о ликвидации совхозов.

– Все твердят «алмаас, алмаас [20] ». В казне золота больше нет. Видимо, алмаз только нас спасет.

– Вы не слышали, как человек из министерства сказал, что всех алмазов не хватит, чтобы сохранить совхозы?

– Возможно, и не подпишут злополучное постановление.

– Дьэ иэдээн [21] … Что будет?

20

Алмаас, як. – алмаз.

21

Иэдээн, як. – беда.

Не обращая внимания на оживленных односельчан, гурьбой собравшихся перед сельским клубом после затянувшегося общего собрания, Саргылаана торопливо завернула за угол и скрылась в сумеречной роще. Заснеженная тропинка, изгибаясь между стволами берез, отсвечивающих лунным серебром, опять, уже в который раз, напомнила об исчезнувших: «Майка, Маайыс… Была у нас с тобой одна тропа, а затерялись мы». Женщина, отряхнув меховыми рукавицами соболью шапку от снежных хлопьев, подняла глаза к небу. На небосводе ярко мерцала Полярная звезда, указывая заблудившимся путникам курс на север. Налетевший ветер донес обрывки отдаляющихся голосов. Необычная суета кружилась с метелью над таежной деревней.

– Ычча! [22] Бык холода рассвирепел – рога заострились, – сквозь облако тумана, ввалившегося в распахнутую дверь, послышался знакомый голос. – Дорообо! [23] Успел-таки к утреннему чаю.

– Сэмэн, садись, хлебни горячего чаю с холода, – Саргылаана поставила на стол чашку. – Кэпсээ [24] .

– Спозаранку спустился туман, ходишь как в молоке. Ничего не видно. Айаанка, как дела в школе?

– Таай, в Новом году я буду снежинкой. Эдьиий мне красивый костюм шьет на маскарад, – серьезно поделилась Айаана своей главной новостью, собираясь в школу.

22

Ычча, як. – межд. как холодно.

23

Дорообо, як. – приветствие.

24

Кэпсээ, як. – рассказывай новости.