Исповедь любовницы Сталина
Шрифт:
На дачу к Сталину, в Липки, приехал специально вызванный из Парижа корреспондент газеты «Известия» писатель Илья Эренбург. Его нервное, бескровное лицо было напряжено, он непрерывно курил.
— Я слушаю вас, товарищ Сталин, — сказал он.
— За последние годы вы много ездили по Европе.
— Если вы, И. В., и ваши уважаемые гости, члены Политбюро, располагаете временем, я готов ответить на все ваши вопросы.
Молотов недовольно, почти зло:
— Почему вы, товарищ Эренбург, не были на приеме, который мы устроили в честь господина фон Риббентропа, министра иностранных дел Гермарии?
— В. М., приглашение застало меня в Париже, но все равно я не мог бы находиться рядом за одним столом с автором изуверских проектов. В скором времени вы убедитесь, что
Жданов:
— Вы не могли бы изложить суть дела покороче?
— Простите, А. А., но я не привык, чтобы со мной так разговаривали. В любую минуту я могу уехать.
Сталин резко перебил:
— Мы пригласили товарища Эренбурга говорить, а не затыкать ему рот! Продолжайте, Илья Григорьевич, мы внимательно вас слушаем.
— Может быть, жить без памяти и легко, но вряд ли такая жизнь достойна человека. Как ни тяжела порой память, именно она отличает людей от бабочек и культуру от первобытного прозябания. Я не пришел читать вам лекцию. Вы сами вызвали меня на мужской, откровенный разговор. Я хорошо знаю Германию. Фон Риббентроп когда-то был послом в Англии, англичане пробовали убить его иронией. Он умеет быть любезным, когда нужно сбыть поддельное вино или выдать мобилизацию за сельский праздник. Я был в Германии летом 1927 года. Редко кто вспоминал о минувшей войне, и никто еще не решался громко заговаривать о будущей. Толстые бюргеры с короткими пальцами наслаждались роскошью. Кафе и магазины напоминали павильоны международной выставки. Случайно я попал на собрание, устроенное приверженцами Гитлера. Какой-то белобрысый крикун с остекленевшими глазами кричал, что нужно покончить с капиталистами, коммунистами, с поляками, с русскими, с евреями, с французами. Вторично я приехал в Германию летом 1930 г. Многие немцы еще зачитывались миролюбивыми романами Ремарка, Людвига Ренна, Арнольда Цвейга, Томаса и Генриха Маннов. На выборах социал-демократы получили семь миллионов голосов, коммунисты — около пяти. Я плыл по Рейну. Пассажиры, люди с горделивой осанкой и с бритыми затылками, при виде колоссальной статуи Германии, по их мнению, выражавшей мощь империи, вопили «ура». Во Франкфурте я увидел первую демонстрацию фашистов. Десять тысяч людей бесновались на улицах: вчерашние фельдфебели и мелкие чиновники, студенты и торговцы, безработные и люмпен-пролетарии, добрые отцы семейств и сутенеры буйно приветствовали фюрера. В январе 1933 г. меня повели в пивнушку, где собирались нацисты. Было трудно разглядеть лица от едкого дыма дешевых сигар. Кто-то кричал: «Мы должны воевать, это дело чести, это — дело нации!» Одни говорили, что нужно уничтожить французов, другие предлагали двинуться на «Красную Россию». Они еще не знали, кого убивать, но понимали, что без убийств им не прожить. Осенью того же года я видел, как несколько фашистов возле Александерплац застрелили человека за то, что он был еврей. В декабре 1934 г. я поехал в Саарский район. Там проводили плебисцит о присоединении к Германии. Я снова увидел кровь на мостовой. В 1935 г. в пограничном городе Вервье я встретил немцев, которым удалось бежать из концлагеря, они рассказывали, как их пытали. Тогда же в Шлезинге я услышал фашистские песни, призывающие идти в бой за Гитлера. Я многое пропускаю, месяц назад я снова был в Германии. В скором времени гитлеровская Германия развяжет неслыханную бойню!
Берия:
— Вы, Илья Григорьевич, как все романисты, преувеличиваете, сгущаете краски. Мы только что заключили с немцами 10-летний пакт о дружбе.
Эренбург невесело, с едким сарказмом:
— Где, Л. П., мирная Чехословакия? Не за горами Польша, Венгрия, Югославия, Албания. Мы еще увидим коленопреклонную Францию и плачущую Англию. Если заранее не будет оказано массовое сопротивление, Германия зажмет Россию в тиски. Вот почему надо укреплять границы.
Сталин веско:
— Не будем, И. Г., нагнетать обстановку. Не так уж страшен серый волк. Великий русский народ нельзя поставить на колени.
— И. В., вам конечно, виднее. Я не стратег, а писатель.
Маленков:
— И. Г., мы ждем от вас подробную объяснительную записку.
Сталин,
пожимая плечами:— Не надо никаких объяснительных записок, через два часа будет готова стенограмма.
Эренбург:
— И. В., я сумею получить один экземпляр?
— Для чего? — сухо спросил Берия.
Сталин:
— Получите второй экземпляр стенограммы.
Мехлис:
— Товарищ Эренбург, как Германия относится к военному потенциалу нашей страны?
— Лев Захарович, вопрос не по адресу, — раздраженно ответил И. В. — Задайте этот вопрос в письменном виде господину Гитлеру.
Молотов:
— На днях мы имели беседу с советскими дипломатами. Они довольно серьезно отнеслись к советско-германскому пакту.
Эренбург попросил разрешения уехать.
— Вам/что, наскучило наше общество? — недовольно проговорил Сталин.
— И. В., простите меня, я приехал в Москву на три дня, есть неотложные дела в редакциях газет «Известия», «Правда», «Красная Звезда». Я должен побывать на кинохронике и на радио, меня ждут в Киеве и Ленинграде, предстоит вычитать корректуру статей и книг, выправленный материал сдать в издательства и снова вернуться в Париж.
— Действительно, вы загружены до предела, — сказал Сталин. — Климент Ефремович, распорядитесь предоставить в распоряжение товарища Эренбурга правительственный самолет.
— Большое спасибо, И. В. Я очень тронут вашим добрым вниманием и заботой.
Писатель со всеми сердечно простился.
Сталин:
— Лаврентий Павлович, вы персонально отвечаете за безопасность Эренбурга. Он — валютный фонд нашей страны.
Берия:
— Не беспокойтесь, И. В., с ним ничего не случится. Илья Григорьевич — мужик цепкий и оборотистый. В Париже у нас имеются торговые представительства, за ним пытались установить слежку — бесполезно. Он моментально исчезает, словно проваливается сквозь землю.
И. В. засмеялся:
— Значит, агентура никудышная, работать не умеет.
Молотов:
— Франция нас особенно интересует.
Маленков:
— Эренбург пишет большой роман о жизни современного французского общества.
Сталин:
— С этим произведением мы должны ознакомиться до того, как роман выйдет в свет.
Поскребышев сказал, что у Сталина в самом разгаре роман с балериной Мариной Тимофеевной Семеновой, что он каждый раз преподносит ей дорогие подарки. Встречи организовывает начальник личной охраны Власик.
Новое увлечение меня совершенно не тронуло. Я стала подумывать, как провести лето. Концертные организации предложили гастроли в северных городах страны. За два часа до отъезда позвонил Сталин.
— В. А., вам надоела Москва?
— Нет, что вы, И. В., я уезжаю на гастроли.
— Куда?
— В Ленинград, Петрозаводск, Беломорск, Мурманск, Вологду, Архангельск.
— На сколько дней?
— 27.
— Почему не сообщили?
— Это не телефонный разговор.
— В таком случае немедленно приезжайте!
— И. В., миленький, если я опоздаю на поезд, сорвутся гастроли, мне придется платить колоссальную неустойку.
— Когда у вас первый концерт?
— Завтра вечером в ленинградской филармонии.
— Я беру на себя персональную ответственность. Поскребышев выехал за вами.
Удивилась, что вместо А. Н. приехал Николай Сергеевич Власик. Он бесцеремонно осмотрел квартиру, без разрешения зашел в кабинет, в спальню, заглянул на кухню, осмотрел внимательно уборную и ванную.
— Так не годится, придется у вас сделать капитальный ремонт! Приедете из отпуска — квартирку свою не узнаете. Шик, блеск, мармелад будет.
Я посмотрела на него удивленно.
— Запрещаю во время моего отсутствия делать ремонт. Ключи от квартиры я беру с собой.
Власик рассмеялся:
— Распоряжение начальства! Мы, В. А., — только исполнители*
— У меня нет времени вести пустые разговоры.
— Пожалуйста в машину, вас ожидает товарищ Сталин.
— Куда мы едем?
— Кто много знает, быстро старится. Все своевременно или немного позже… — Это была его любимая поговорка.
Когда я вошла, Валечка Истомина ласково пропела: