Исповедь на тему времени

…самая обширная из империй, самая совестливая из литератур… — Строчка из статьи Гуланова «Россия: между пространством и временем».

С. 43. …всехудожники с ущербом, что швейцарец, что кузнечный бог эллинов… — Швейцарец — К. Г. Юнг, трактовавший творчество как компенсацию невротических процессов; покровитель ремёсел у греков был хромым.

…стихия архитектуры — пространство, стихия музыки — время, вечность против длительности, незыблемость против страсти, — не потому ли детское стремление к абсолюту вылилось у Средневековья в величие готики и беспомощную скуку клавесина… — По признанию Гуланова, эта «красивая, но спорная мысль» заимствована им у одного блестящего эмигранта. Я обнаружил её чуть позже в работе Бицилли «Элементы средневековой культуры».

С. 45. английская совесть… — Гулановский эвфемизм её отсутствия. Ср. с «русской» поговоркой на стр. 46: «Английская совесть деньгам не помеха!»

…любовь к парадоксам — это завуалированная склонность к бунтарству, тяга к ортодоксии подразумевает послушание… — Фраза пародийно перекликается с некоторыми высказываниями представителей французской «бунтующей школы».

С. 47. …коммунистическая идеология поздней Советской империи лежит в русле традиционного хилиазма, вспомните пророчества иоахимитов… — Иоахим Флор-ский, цистерцианский монах XII века, развивал учение о Троице, имеющей протяжённость во времени: о Боге-Отце возвещает Ветхий Завет, о Боге-Сыне — Новый; мир, таким образом, пребывает в ожидании прихода Святого Духа, которым и венчается человеческая история. Гула-нов отвергал популярные в его время параллели между советским режимом и рабовладельческим строем (в качестве парадигмы тогда почему-то был особенно моден хрестоматийный пример платоновского государства), вслед за Бицилли он считал Республику Советов прямой наследницей Средневековой культуры, её реликтом, последним рецидивом её мышления.

…тори и виги, гвельфы и гиббелины, арманьяки и бур-гильонцы — для современного школяра все они одного поля ягодки, спорящие о яичной скорлупе… — Противоборство партий увидено Александром в свифтовской интерпретации, которая неизбежно берёт верх с течением времени, превращая любые разногласия в спор о разбивании яйца. Прозрачный намёк на российских демократов и сторонников сильной руки.

Гл. 5 («Подвиги Диомеда»). Громов и Александр попадают на гастрольный концерт группы «Даймонд». Утро оглушает их звуками рок-н-ролла. Музыканты в ударе. Вокруг много подростков. Одного из них пришла забирать мать, но застыла в растерянности. Гомеров план: аргосец Диомед, вдохновлённый воинственной богиней мудрости, поражает троянцев. Эпизод с Энеем, которого он ранит, а потом — и его пришедшую на помощь мать — богиню любви. Гуланов по-своему интерпретирует Гомера, ему видится здесь аллегория, почти библейская: Мудрость, убивающая Любовь.

С. 67. …музыка не наших улиц казалась нам чем-то большим, чем музыкой для вечеринок — срабатывал эффект запретного плода… — Громов принадлежит к поколению, молодость которого пришлась на эпоху гонений западного рока. «“Дети цветов”, пережившие бунт 68-го года на своих подоконниках», — писал о своём поколении Гуланов.

…эпоха шоу-бизнеса, эта эпоха Герострата… — Аллюзия на мою новеллу «Апология Герострата», включённую в данный сборник.

…достиг рокового, если верить барду, возрасту поэтов… — То есть тридцати семи лет, рубеж которых не перешагнули, как пел Высоцкий, Пушкин, Байрон и Рембо.

…отвернулишею на Нью-Йорк…. — Нью-Йорк, безусловно, выступает здесь метонимически, страницей раньше сообщается, что ансамбль «Даймонд» из захолустного Арканзаса.

…очутился снова в СССР… — Аллюзия на известную песенку «Битлз».

…вырождение наций, унификация мира — унылое грядущее человечества… — Программные пункты статьи Тойнби «Унификация мира».

…сидит дуче в навозной куче… — Эта итальянская песенка Второй Мировой — выдумка Гуланова.

…ныне дерзай, Диомед, и без страха с троянами ратуй!.. — «Илиада», V, 120.

… фатум увертюр сменился фатумом рока… — Александр язвительно каламбурит, обыгрывая созвучие «судьбы» и английского «рока», а также название увертюры Чайковского «Фатум».

…тебя отгонят слепые и хромые… — 2-я Книга Царств, V, 6.

Гл. 6 («Свидание Гектора с Андромахой»). Громов возвращается домой. Но бывшая жена СJ выставила его вещи. Этим гомеровская канва выворачивается наизнанку. В отличие от героики древнего текста, в повествовании Гуланова разлиты ирония и скепсис — спутники беспомощности и растерянности.

С. 89. …и, разжигая камин, воскликнул: «Нехочу, чтоб и черновики доставались чёртовым критикам!» — Шутливая аллюзия на гоголевское: «Не хочу, чтоб и люлька досталась чёртовым ляхам!» («Тарас Бульба»).

…излюбленная метафора пустозерца… — протопопа Аввакума: «аки пёс на блевотину».

С. 96. …у дуба на Покровских воротах… — То, что Громов прощается с женой именно здесь, неслучайно. Гектор расстаётся с супругой у дуба Скейских ворот. Громов знает, что обречён на безуспешные поиски Троады, точно так же, как знает о своей гибели Гектор.

…прибывшие на остров земли… — Аллюзия на притчу суфиев об утерянном рае, один из бесчисленных вариантов архаического мифа о возвращении, который я переложил в данном сборнике (см. новеллу «Остров»). В одном из черновиков Гуланова Громов-дервиш так рассуждает о «цивилизации укоренения»: «Западный ветер навевает забывчивость, превращая нас, гостей, в хозяев. Со времён первобытных, когда луна ещё не болталась на небе куском метеорита, но плыла рыбой или богом, человечество основательно обжилось в чужом доме. Цивилизация же потребления окончательно заслонилась от “проклятых” вопросов, со времён Реформации она, точно проститутка, подменила “зачем?” на “сколько?”. Вполне естественно, что жизнь после этого превратилась в фабрику жизни, в черту между числами на приготовленной заранее могиле…» (В замечании о Реформации чувствуется влияние Макса Вебера, однако, в своеобразной, гулановской интерпретации.)

…время, в сущности, всегда определяется главным — отношением к смерти: античность противопоставляла ей мужественную стойкость, Средневековье — благоговейную надежду, мы — забывчивость и обилие впечатлений… — Эту фразу любил повторять прикованный к постели автор «Троады».

Гл. 7 («Единоборство Гектора и Аякса»). Близится полдень. Простившись с женой, Громов СJ отправляется перекусить. За столиком он разговорился с грузином, «сыном Телави», как тот называет себя. Жарко. Обоим хочется спать. Тема беседы — особый путь России — вялое пережёвывание мыслей «славянофилов» и «западников». Позиции сторон при этом часто меняются, как и положено в бесконечном русском споре. Заканчивается всё рюмкой водки, которую пьют на брудершафт. Гомеровский план: Гектор и сын Теламона, Аякс, после поединка расстаются друзьями.

С. 101. …ласкающее дикостью имя… — Аллюзия на строку Вл. Соловьёва: «Панмонголизм, хоть имя дико, но мне ласкает слух оно», — эпиграфу к блоковским «Скифам». Модные в начале века рассуждения о позитивном влиянии монгольского ига на Русь, вложенные Гулановым в уста Громова, по его собственному признанию, почерпнуты из «весьма скудных источников»: «Наследие Чингисхана» (Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока) анонимного автора, «Монгольское иго в русской истории» и «Начертание русской истории» проф. Вернадского, «К проблемам русского самопознания» Н. С. Трубецкого и, наконец, «Чингисхан как полководец, и его наследие» Эренжена Хара-Давана, откуда, в частности, заимствован термин «монголосфера».

…византийская соборность как антипод европейского индивидуализма, татарская общинность как преграда эгоцентризму Запада… — Традиционные мотивы в славянофильской аргументации.

С. 104. …два дранг нах остен, галльская кампания двунаддесять языцев и польские походы стоят, согласитесь, одного набега… — Набега на Европу Батыя в 1238–1240 гг.

…добровольный раб — уже философ… — Намёк на Эпиктета, стоика, не пожелавшего брать свободу. Он говорил, что забота о куске хлеба для Эпиктета пусть лучше будет у хозяина Эпиктета, чем у него самого.