Исповедь пофигиста
Шрифт:
И в этом мареве бродят какие-то монстры двухметровые с круглыми головами.
— Андрюха! Инопланетяне, гуманоиды. Зорро видел их тарелку, а ты не поверил.
— Тихо, Рыжий! Может, они нас еще и не заметят. Что за день сегодня хреновый? То бандиты, то гуманоиды…
Как же, не заметят! Уже заметили, прижали к обочине. Подходит к нам этот двухметровый слизняк и как бы по-русски говорит:
— Киевский ОМОН. Согласно указу президента… изъятие всех видов оружия. Всем выйти из машины. Документы к досмотру.
Ну, это еще хуже, чем бандиты или инопланетяне! Эти точно никуда не улетят. И указ своего
Я от волнения ключи в зажигании забыл, а Андрюха свой пистолет в бардачке. Это не вшивые «гаишники», эти по трешке не берут. Они вообще никому, кроме своего министра, не подчиняются. И берут тебя со всем твоим барахлом. У них своя группировка, их даже Папа боится. Зверье!
А ОМОН, видно, уже кончал свою работу. Гляжу, «еж» с дороги хотят убрать, сняли оцепление. Наша машина — последняя. Сейчас отымеют нас и — в свой загородный центр.
Я приготовил права. А у баб какие права? И вдруг Андрюха говорит:
— Ой! Я, кажется, документы в машине забыл, я сейчас…
А менты то ли сонные были, то ли обожрались уже трофейным оружием… Но отнеслись к нам очень несерьезно. Андрюха пошел к машине, а они даже не шевельнулись.
И что же? Этот гад долго роется в салоне, потом дверь захлопывается, мотор заводится, и на глазах изумленной публики «бээмвуха» срывается с места. Менты палят в воздух из автоматов, вроде как салютуют. А «бээмвуха» — это ж иномарка, а не «лада»-эллада! Ей, чтоб взлететь, ста метров хватит. Андрюха проскакивает «еж» и пропадает за поворотом.
Командир на «восьмерке» — за ним, но через пять минут возвращается один.
— Во подонок! Довел до поворота, и он исчез. Иномарка! «Еж», блин, поломал, все зубья поотскакивали… Убью!
Они с горя даже обо мне забыли. Шутка ли, такой прокол! А я, шефом преданный и ментами покинутый, — раз! — с дороги и в темноту. Кто меня, водилу, искать будет после такого расстройства? Кругом столько бандитов, бери — не хочу. Так я и ушел. Девок бросил. Это ментам награда за мое спасение. Оттрахают их досыта в своем центре — подобреют.
А Андрюху я долго простить не мог, хоть он и Папин племянник.
— Что ж ты меня, лейб-водилу, бандита, ментам подставил?
— Молчи, Лука. Бандит — светлая, творческая личность! А ты светлая, творческая личность?
Я думаю, нет. Поэтому я и не бандит.
Глава двадцатая
А что батя? Батя с ментами не воевал. Кто его в Стрежевом тронет? К нему председатель единственного в городе банка приходил чаи гонять… в рюмках. Батя боялся только себя. Как мы с ним дачку спалили, я уже упомянул. Хорошая была дачка, царство ей небесное…
А вы когда-нибудь видели моего батю за рулем? Сколько он из-за него натерпелся, как себя подставлял! Ну не жалел себя человек. И горе тому, кто был с ним рядом. А рядом были всегда я да мама Аня.
Первый раз батя долбанулся, когда перегонял свою первую машину в Стрежевой. Начал разворачиваться во дворе автомагазина и багажником въехал в какую-то трубу. Где он ее там нашел? Мне кажется, что пока он там не появился, трубы вообще не было. С собой привез, что ли?
Представляете: новый
«москвич», весь светится. И вдруг — багажник пополам. Я чуть не завыл по-волчьи:— Бать! — вою. — Ты же электрик, крути динамо или торпедо, брось баранку. Что теперь мать скажет?
Загнали «москвич» в мастерскую и за шесть часов кое-как что-то поправили.
Ну ладно, обновил авто. Что должен сделать нормальный человек? Поставить его в гараж и потерять от него ключи, пока не успокоится. А что делает батя? На следующий же день в девять вечера он говорит:
— Ма! Поехали прокатимся. Всей семьей. Прогреем машину. Туда-сюда!
А по телеку счас программа «Время» идет, а после нее фильм о шпионах, а на улице почти полярная ночь, дикий холод и гололед. Какие там шипованные колеса? У кого? Одно колесо шипованное на весь город было в гараже горкома партии — левое заднее. Чтоб не заносило… влево.
Но бате захотелось. А раз ему захотелось, то ехать обязательно. Всем.
Выехали за город. У нас из Стрежевого две дороги: одна в поселок Вах, а оттуда в тупик, другая — на Большую землю, до Нижневартовска. И то через пятьдесят километров обрыв у Оби. Остальное — зимники. По зимнику можно и до Томска доехать за восемьсот километров. На первой передаче.
Выезжаем за город. Батя, как Илья Муромец, решает, по какой дороге ехать, а пока решает — едет. И выезжает на мостик. Под нами речка-канализационка, в десяти метрах. Отец, блин, наезжает колесом на маленькую, но очень скользкую кочку, машина на скорости двадцать километров в час разворачивается, выбивает жопой перила моста и провисает над речкой.
Я сижу сзади, мать спереди, отец сбоку, за руль держится, пытается сохранить равновесие. Мама Аня чуть не поседела. Батя тоже не поседел, а я набрал в себя побольше воздуху: вдруг, думаю, тонуть придется. Не успею…
Так и висим. И падать вниз категорически нельзя. Упадем на жопу, а там — бензобак, и я сижу.
Спасибо, в такую глухую пору шел «КрАЗ» — тоже, видать, прокатиться выполз. Накинули трос на задние колеса, ободрали весь багажник, кардан погнули, чуть станину к такой-то матери с корнем не выдрали. Отец успокаивает:
— Это — фигня. Вот если бы упали, задние фары бы к чертям разбили.
Ну поставь ты свой дрендулет, наконец, на прикол, хотя бы на всю зиму.
Но батя не сдается. Машина — его, жизнь — его, а все остальное, говорит, от черта. Он прав, он всегда прав, когда один едет.
Как в тот раз… Поставили у нас на дороге первую в Стрежевом крутую рекламу: огромный щит «Выписывайте газету „Правда“!» Хорошая реклама, и газета хорошая, и не выписывает ее никто, потому и реклама. А батя летел, крутой, блин, водила, и решил на повороте на скорости зарулить, чтоб тормоза запищали. Ну и зарулил: прямо мордой в эту рекламу заехал.
Это же кошмар, это же политическое дело. Выписал, понимаш, въехал в «Правду»! Но коммуняки, видать, и такое преступление против их партии предусмотрели. За тем щитом оказался колодец. И батя туда как забурился! «Правда» пополам, машина на куски, колодец весь под землю ушел, а батя доволен: тормоза взвизгнули!
Отвезли отца в больницу, мы пришли его навестить. Он просит:
— Отверните одеяло.
Отвернули, а он по горло в гипсе: сотрясение всех членов. Но лежит, улыбается: