Исповедь после смерти

– Запутанная история. Еще вина?

– Наливайте... Потом я подумал: не может быть, чтобы последняя отчаянная вспышка сознания не оставила следа в самом умирающем мозгу.

– Неужели мысли застревают в мертвой голове?

– Мозг живет и после смерти. Недолго. Несколько минут. Он угасает, как керосиновая лампа, в которой кончился керосин. Когда у меня появились деньги, я купил небольшую лабораторию. Даже нанял двух специалистов. Мы сумели сделать аппарат, который вылавливал в умирающем мозгу шорохи жизни. Биохимический усилитель. Чудовищно чуткий прибор. Отзывался на самые тонкие химические реакции, сопровождающие каждую мысль, анализировал ионные потоки в нервных клетках и тому подобное. Кое-что нам удалось подслушать через сутки после смерти. А какие шквалы бушевали в мозгу в момент агонии!

– Откуда же вы брали покойников? Или?.. Нет, не может быть! Вы убивали? Вы убийца, а я вас прячу, защищаю. Идиот! Скольких вы убили ради своих гнусных опытов?

– Ни одного. Мы заключили контракт с Национальным биологическим музеем. В мое распоряжение поступали сотни разных животных, от полевой мыши до обезьян уистити.

– Лжете! Для таких опытов животные не годятся. Это даже я понимаю. Что могли вы отыскать в мышиных или собачьих мозгах? Вам нужны были люди. Самые умные люди для самых ужасных опытов, будь я проклят...

– Не горячитесь. Неужели теперь нужно успокаивать вас? Поймите, я не болтаю, а исповедуюсь в ожидании последнего часа. Врать бесполезно и унизительно. Каюсь, мы не жалели животных. Обливали их крутым кипятком, забивали железными прутьями до смерти, оглушали током. Необходимо было добиться, чтобы в их сознании оставались яркие впечатления...

– Ничего себе - впечатления от железных прутьев. Изверги!

– Мы говорили более мягко - острый опыт.

– Представляю себе, как они орали.

– Ни звука. Особая операция горла. Лаборатория - царство тишины, шум раздражает... Кто-то крадется!..

– Моя соседка. Мы зовем ее Ночничок... Она всегда уходит на работу, когда темнеет. Извините.

На минуту оба замолкли.

– Она не могла подслушать?

– У нее свои заботы, сеньор.

– Два года мы прислушивались к тому, что творится в головах четвероногих. Настал день, когда электронный скальпель должен был коснуться разумного мозга...

– Вот видите!

– Я был тогда в каком-то исступлении, исследовательская горячка трясла меня, я готов был принести в жертву собственную голову. Но нам было нужно много голов...

– О дева Мария, и вы так спокойно толкуете об этом! Откуда же вы их взяли, эти головы? Поступили сторожем в морг?

– В морг привозят слишком поздно. А мы хотели исповедовать мертвый мозг сразу после предсмертной исповеди его еще живого владельца. Мы должны были идти по пятам за исповедующим священником. Так и сделали...

– Церковь не простит вас.

– Она поддержала нас. Один из специалистов, работающих в моей лаборатории, оказался активным деятелем "Пакс Романа", союза католиков-интеллигентов. Мы сошлись на том, что "Пакс Романа" получит сорок процентов возможной прибыли. Они исповедуют душу, мы - тело.

– Разве мысли можно продать?

– Они ценнее золота. Разумеется, не все. Нас интересовали люди одержимые, посвятившие всю жизнь решению какой-либо проблемы. Главным образом это были изобретатели. Мы составили обширную картотеку и подстерегали их последние дни. И даже чаще, чем мы думали, этих одержимых в последний момент озаряла гениальная догадка. Наш аппарат улавливал сверхъестественно яркую вспышку сознания и расшифровывал ее. Охота за идеями оказалась удачной. Теперь они охотятся за мной.

– Вы их обманули? Утаили прибыль?

– Утаил свои мысли. У меня тоже есть своя главная идея. Сокровенная и могущественная. Она нужна им. Они поклялись добыть ее любой ценой. Я знаю, как все произойдет. Меня убьют выстрелом в сердце. У них отличные снайперы. Потом в комнату ворвутся двое или трое. Они будут очень спешить. В руках у одного будет металлический колпак. Термоэлектрическим ножом они сожгут волосы у меня на голове - так быстрее, чем брить. Намажут голову вонючей электропроводящей пастой и наденут колпак. За это время другой подготовит записывающую аппаратуру.

– Так не будет. Мы сейчас же отправимся к окружному прокурору, он спрячет вас.

– Спрячет? Предоставит убежище в тюремной камере? Тогда меня убьет не снайпер, а каторжник, которому пообещают за эту крохотную услугу шикарный побег. А тот, с колпаком, примчится в камеру под видом тюремного врача.

– Мне жаль вас. Вы попались в собственную западню. У вас есть деньги?

– Девять тысяч эскудо. Ровно столько, сколько стоят похороны на кладбище Алто де Сан-Жоан.

– Долой похороны! Слушайте внимательно. У меня есть друзья студенты-медики. Мы поедем в Центральную больницу, в отделение для бедняков. Там вас зарегистрируют, знакомые студенты - они всегда дежурят по ночам, собачья вахта не для настоящих врачей - найдут у вас смертельную болезнь и отправят в госпиталь святой Евлалии. Но до святой Евлалии доедет только регистрационная карточка. За пару тысяч эскудо тамошний регистратор переложит карточку в ящик умерших и выдаст мне свидетельство о вашей смерти. С таким свидетельством я смогу официально оповестить кого угодно о вашей скоропостижной кончине. Словом, вам проштемпелюют билет на тот свет, но вы отстанете от поезда. Ловко?

– А дальше?

– Начнете жить заново под другим именем. Соглашайтесь, сеньор. Мы уже однажды проделали такой трюк с одним моряком, удравшим с военного корабля. Теперь он обзавелся новыми документами, плавает под чужим флагом и счастлив.

– Новые документы? Бумажки! А кто даст мне новую жизнь? Все кошмары последних лет останутся внутри меня. Старые язвы в новых лохмотьях - вот что вы мне обещаете... Я совсем пьян...

– А я спускаюсь вниз, чтобы позвонить из кафе в Центральную больницу.

4

В отделении для бедняков процедура осмотра похожа на ленивую игру со строгими правилами. Два-три вопроса, ответы на которые почти не слушают, и кивок в сторону санитара. Тот записывает фамилию, сердится на нерасторопность больного и выдает ему штаны с кургузой курткой без пуговиц. Сегодня большинство больных направляют в госпиталь святой Евлалии. Туда они должны прибыть уже в больничной униформе, и поэтому всех купают здесь в грязноватых ваннах. А на дворе их ждет маленький облупленный автобус. Впрочем, кто желает, может добираться самостоятельно...

– Сеньор презабавно выглядит в этой курточке.

– Я сам себя не узнаю. С меня содрали что-то большее, чем костюм. И ничего не дали взамен.

– Вы получили надежду! О-ля-ля! Она чего-нибудь стоит!

– Откуда у вас такая роскошная машина?

– Ухажер сестренки так расчувствовался, что дал мне эту карету на пару дней. Не машина, а дракон. Жрет бензин и километры, словно хочет получить первый приз на конкурсе обжор.

– Я вижу, вы привыкли держать в руках руль, отлично справляетесь с машиной.