Исповедь послушницы (сборник)

Девушка медленно брела вдоль лазурных каналов, мимо кирпичных домов с красными крышами, брела, не замечая ничего вокруг, пока не дошла до большого двухэтажного особняка с чистым двориком, пышным садом и ухоженным цветником.

Дверь открыла служанка – молодая девушка в скромном чепце, черной складчатой юбке, темной кофте с кружевными оборками и в деревянных башмаках.

– Вам кого? – спросила она, преграждая дорогу.

Катарина решительно отстранила ее и глухо произнесла:

– Я – дочь хозяина этого дома, Катарина Торн.

Глава VIII

Катарина просидела взаперти две недели. Она ни с кем не разговаривала, не желала никого видеть и почти не принимала пищи.

Когда пошла третья неделя ее добровольного заточения, Пауль Торн не выдержал и решительно вошел в комнату девушки.

Невзирая на возражения Эльзы, он отвел нежданно вернувшейся дочери лучшие комнаты в доме: с украшенным керамическими плитками камином, с коврами-шпалерами, вытканными нежными цветами, – настоящим чудом фантазии и искусства. Пауль велел обставить покои Катарины с почти вызывающей роскошью, вероятно предполагая поразить воображение девушки, до сего времени жившей в атмосфере аскетической строгости и простоты.

Мебель была украшена рельефами и металлическими накладками, диваны покрыты тисненой кожей. В спальне Пауль приказал поставить огромный свадебный сундук с точеной спинкой, полный скатертей, салфеток, подзоров и полотенец из тончайшего льна.

Катарина сидела на краю кровати, по-прежнему одетая в коричневое платье, глубоко чуждая окружавшей ее роскоши. Она даже не подняла голову, чтобы взглянуть на отца.

Пауль Торн с минуту потоптался на месте, затем подошел к дивану, тяжело опустился на него и заговорил:

– Кэти! Моя дорогая Кэти! Быть может, мы все-таки поговорим? Прости, но я все больше уверяюсь в том, что с тобой случилось что-то очень плохое. Скажи, кто тебя обидел, и я сотру его в порошок!

– Со мной ничего не случилось, я все та же.

– Нет, ты стала другой! Целый день сидишь, не вставая с места, молчишь и ничего не ешь. Если ты больна, давай позовем лекаря, а если нет, просто побеседуем. Что тебе нужно, чего ты хочешь?

– Ничего.

Пауль в сердцах хлопнул себя по колену.

– Старая песня! Пойми, если все в порядке, ты должна сойти вниз! Клянусь, Эльза слова тебе не скажет. Ты здесь такая же хозяйка, как и она. Купим тебе одежду, наймем горничную. Сколько можно испытывать терпение сеньора Монкада! Вот уже две недели как он ждет встречи с тобой. Я устал выдумывать причины, по которым ты не сможешь его принять.

– Пожалуйста, не произносите это имя, я не хочу его слышать!

– Ты даже ни разу не видела этого человека!

– Я не желаю его видеть.

– Только не говори, что вернешься в монастырь!

– В монастырь я не вернусь, но и замуж не выйду. Тем более за испанца. Я ненавижу испанцев!

Пауль с изумлением смотрел на дочь. Откуда в ней эта ожесточенность, желание противоречить, эти смелость и безрассудство? Женщины – непонятные существа, в душе каждой из них сокрыт мир, полный лавы и огня и вместе с тем – льда и снега. Они испепеляют или обжигают холодом. Но никогда не оставляют в покое.

– И в кого ты такая! – возмущенно произнес Пауль. – Эрнан Монкада – честный, порядочный человек. Взгляни, какой подарок он тебе прислал! Я случайно обмолвился, что мы еще не купили тебе одежду, и он принес платье, туфли и перчатки. Настоящая роскошь, должно быть, кучу денег выложил, и все лишь для того, чтобы тебе угодить!

Он позвал служанку, и та внесла вещи в комнату. Катарина отвернулась. Доведенный до крайности Пауль вспылил.

– Ну и сиди здесь! Упрямься дальше! Ты совершаешь большую глупость, отталкивая людей, которые желают тебе помочь. Когда-нибудь ты это поймешь, да только будет поздно.

С этими словами он вскочил с дивана и вышел, оглушительно хлопнув дверью. Служанка тоже покинула комнату. Катарина осталась одна.

Некоторое время она сидела в прежней позе. День был ненастный и тоскливый, дождь стучал по стеклам и крышам, деревья беспомощно свесили ветви. Ветер с моря сотрясал дом; его унылый вой был похож на стон умирающего.

Катарина глубоко вздохнула. Сначала она пребывала в бездне тоски, потом к ней постепенно вернулась способность думать. Ничего не исправить и не вернуть. Нужно принять случившееся, как бы ни было тяжело.

Наверное, отец прав, нельзя отталкивать тех, кто способен протянуть руку помощи, кто невиновен в ее злоключениях. Жаль, что она не способна дать им то, что они жаждут получить.

Девушка повернулась и посмотрела на подарки, оставленные на кровати. Если бы она была прежней, как бы порадовали ее эти вещи!

Катарина осторожно коснулась платья. Она никогда не носила ничего подобного и даже не предполагала, что на свете существуют такие наряды. Платье лазурного шелка с боковой шнуровкой и со скрепленными белыми лентами разрезами на рукавах имело низко вырезанный лиф с расшитой мелким жемчугом кружевной вставкой и широкую складчатую юбку. Этот чудесный наряд дополняли шелковые перчатки с узорами из цветного бисера и пояс в тон платью, шириной в ладонь, который застегивался тремя перламутровыми пуговицами. Возле кровати стояли прелестные сафьяновые туфельки без каблуков, с узкими носами и тонкими белыми шнурками, которые оканчивались пышными кисточками.

Катарина смотрела на это великолепие неживыми глазами, между тем как ее щеки постепенно залила краска.

Она протянула руку, взяла колокольчик и позвонила. Девушка сама не знала, чем вызван этот порыв. Будь Катарина опытнее и старше, она бы поняла, что ею движет уязвленная гордость и извечное женское тщеславие.

Вошла Неле, девушка-служанка с остреньким, как у лисички, личиком, хитроватая и смышленая, и остановилась, невозмутимо глядя на юную госпожу.

– Я хочу одеться, – сказала Катарина.

Не выразив удивления, Неле помогла госпоже надеть сорочку из тонкого светлого полотна с узкими рукавами и глубоким вырезом на груди и жесткую накрахмаленную нижнюю юбку.

Когда очередь дошла до платья, у служанки заблестели глаза.

– Какое чудо! Королевский наряд! – восторженно прошептала она и добавила, затягивая шнуровку: – Какая тонкая у вас талия, госпожа! А кожа как атлас!

Катарина так посмотрела на Неле, что та прикусила язык.

Наконец туалет был почти завершен и в комнату, скромно постучавшись, вошел Пауль Торн. Он выглядел непривычно растроганным, на глазах блестели слезы.