Исповедь старого молодожена

Но жемчужиной моей коллекции, без сомнения, является Мистер Зед.

Мистер Зед ходил без походки. Он передвигался, не передвигая ног, неслышно. Фактически – телепортировался. Как граф Дракула в фильме Копполы. Вот ты стоишь безмятежно, беседуешь с кем-то и вдруг чувствуешь в районе своего затылка холодок. Можно не оборачиваться. Ты точно знаешь, что Мистер Зед уже там, у тебя за спиной. И в тот момент ты способен думать только об одном: не слишком ли сексуально пульсирует артерия на твоей шее.

В примерах выше фигурируют исключительно мужские походки. Возможно, потому что женские ноги аномальны сами по себе, и при наблюдении за женскими походками в моем мозгу обычно что-то нештатно щелкает, в результате чего аналитические способности мгновенно отключаются.

Была, правда, на моей памяти у одной знакомой необычная походка. У девушки были потрясающие ноги, но при этом она чуть-чуть косолапила, и подобный диссонанс меня завораживал.

Это девушку и сгубило: она стала моей женой.

8. Первая брачная ночь Робокопа

Первый герцог Пруссии Альбрехт Бранденбург-Ансбахский стоял посреди кирхи замка Фишхаузен на собственной свадьбе и страшно потел. Он потел не от страха: герцог не боялся жениться. На нем громоздились многоэтажные свадебные латы, не пропускавшие воздуха. Даже забрало рыцарского шлема было опущено, как того требовали правила церемонии. Из-за этого упавшего забрала герцог нервничал, отчего потел еще больше: он боялся, что коварные царедворцы подсунут ему какую-нибудь самозванку, а не его красавицу Доротею.

Красавица Доротея, урожденная Голштинская-Брандербургская, двадцатидвухлетняя старуха в платье до подбородка, поравнялась с цельнометаллическим женихом.

– И хорошо, что забрало опущено, – подумала Доротея, – не видно его косоглазия.

Церемония началась. Из-за косоглазия герцог никак не мог сфокусироваться на прорези в шлеме. Его оруженосец, добрый старик Дитрих, служивший еще его отцу, стоял позади. Он незаметно гладил герцога по латам. Своим чутким многострадальным сердцем старик улавливал малейшие вибрации.

– Бедный, бедный мальчик, – думал старик Дитрих, – как Робокоп.

Старик Дитрих был ясновидцем и предвидел будущее, в том числе – несуществующего пока кинематографа.

– Вот ведь угораздило меня. Альбрехт Бранденбург-Ансбахский, что за тарабарское имя, – думала Доротея, урожденная Голштинская-Брандербургская.

На той свадьбе вообще все очень много думали. Грузины еще не изобрели тамаду, и отвлекать людей от мыслей было некому.

Наконец клятвы повисли в воздухе невидимыми печатями. Молодожены направились наверх, в опочивальню герцога.

В опочивальне Доротея красиво легла на брачное ложе и сказала:

– Я вся горю.

Так ее научила говорить кормилица. На древнепрусском это звучит очень сексуально. Но мы с вами, хилые потомки, не знаем древнепрусского, поэтому придется довольствоваться отечественными генериками.

– Я иду к тебе, – пробубнил через забрало герцог.

Но он не шел. Потому что старик Дитрих никак не мог разоблачить герцога из лат, а этот ритуал входил в его непосредственные обязанности как оруженосца.

– Заело, шеф, – сокрушался старик, любивший вставлять странные словечки из своих видений.

Латы были только что из химчистки. Возможно, именно по этой причине хрустящие свежестью крепления не поддавались.

Позвали слесаря, местного, из замка. Как и всякий слесарь во все времена, тот пришел сильно пьяным.

– Там уже празднуют вовсю, – недовольно ворчал слесарь.

Слесарь провозился возле герцога минут двадцать, но максимум, что он смог сделать, это поднять забрало. Герцог смотрел в себя. От нервного перенапряжения его косоглазие стало невыносимым.

– Ах, опустите обратно, – хотела было воскликнуть Доротея, но, как девушка воспитанная, воздержалась.

Старик Дитрих и слесарь стояли перед упакованным герцогом и синхронно чесали затылки.

– Ну, что я могу сказать, – задумчиво произнес слесарь, обращаясь к старику Дитриху, – хотите, спереди вырежу ему технологическое отверстие?

И с этими словами он достал из-за спины гигантские ножницы по металлу, невесть откуда взявшиеся в шестнадцатом веке. Герцог инстинктивно прикрыл свой пах железными перчатками.

– Ты чего, шельмец, он же тебе не шпроты, – решительно возразил старик Дитрих.

Доротея перестала вся гореть, встала из красивой позы и взяла с полки томик Овидия, «Ars amandi» (у герцога была потрясающая библиотека, девять тысяч титулов).

– Разогреюсь пока, – объяснила собравшимся Доротея, показав на Овидия.

Она вернулась в постель и раскрыла книгу.

– Если сроки имеют значение, а в этом случае они, очевидно, имеют значение, – поправился слесарь, заметив внезапно побагровевшее в гневе лицо герцога, – я вижу лишь одно разумное решение: скинуть его сиятельство с башни для механического разоблачения из оных лат.

Пьяные слесари в Древней Пруссии всегда изъяснялись высокопарно.

Герцог, в железобетонных ступнях которого от пота уже образовалось два маленьких озера, в знак согласия кивнул.

Старик Дитрих и слесарь взяли герцога с двух сторон за латы и, размахнувшись, выкинули его через бойницу в башне.

Внизу раздался нехороший лязг. Старик Дитрих и слесарь выглянули наружу.

Напротив башни на площади гуляла веселая толпа. Народ праздновал бракосочетание любимого герцога.

Гуляющая толпа обступила тело беспомощно распростертого рыцаря. Его упаковка была не нарушена. Лишь в одном месте слегка погнулся шлем. Герцог внутри жалобно простонал.

– Ишь ты, прямо Кощей Бессмертный, – по-доброму поглумился над работодателем старик Дитрих и добавил: – При папашке-то его, Фридрихе, умели вещи делать, чистый металл, никакого ГМО.

– Ну, видимо, это надолго, – меланхолически произнесла Доротея, снова покинула брачное ложе и вернулась туда с полным собранием сочинений Софокла.

В те годы оно еще не было утрачено.

И чего только не приснится молодожену, обчитавшемуся на ночь исторической литературы для снятия мандража, накануне собственной свадьбы.