Исповедь свекрови, или Урок Парацельса
Шрифт:
— Простите меня, Александра Борисовна… Я неприлично себя веду, да?
— Арин… Ты поговорить со мной о чем-то хотела.
— Да. Конечно. Можно я сразу с главного начну?
— Давай…
Вдруг сжалось сердце в дурном предчувствии. Показалось, что она наперед знает, что сейчас услышит от бывшей невестки…
— А мы уезжаем, Александра Борисовна. Всей семьей. В Америку. Ой, что это с вами? Вы… Побледнели так! Может, воды?
— Нет, ничего… А как же Гришенька, Арина? Как же я… И Лева…
— Так я как раз и хочу об этом поговорить! Вы не против, если я Гришу у вас оставлю
— Нет! Нет, что ты! Что ты! — закудахтала, очнувшись от испуга, Саша, замахала неуклюже руками. — Нет, пусть Гришенька у нас! Пусть с нами, что ты! Просто я испугалась, сразу и не дошло…
— Да. Я знала, что вы обрадуетесь. Что вы очень обрадуетесь, Александра Борисовна…
Аринино красивое лицо вдруг задрожало, поехало вниз уголками губ, но в следующую секунду напряглось усилием. Обмахнула глаза ладонями, тронула дрожащей щепотью под носом. И заговорила вдруг тихо, осторожно, будто немного жалуясь:
— Вот так, Александра Борисовна… Такой сложился у вас жизненный счет, два-один, ничего не поделаешь… А у меня — один-один… Выходит, счет в вашу пользу все-таки.
— Арин, я не понимаю, о чем ты? Какой такой счет?
— А такой! В вашей семье Гришу любят двое, вы и Лева. А в моей… В нынешней…
Арина вздохнула, замолчала, поскребла длинным ногтем по столу. Потом снова вздохнула, обхватила себя за горло, поморщилась.
— Ты хочешь сказать, что в твоей семье Гришеньку не любят, что ли?
— Ну почему же, любят… Но по-другому, не как вы. Это другого рода любовь, поплоше духовным качеством. Не родная, а двоюродная. Двоюродных ведь тоже любят, но как-то факультативно… Может, дают много всего и сразу, но чтоб любить… Теперь вам понятно, Александра Борисовна?
— Да, в общих чертах…
— Тогда скажите мне… А вот это?.. Вернее — эта? — нервно мотнула Арина головой в сторону кухонного проема, — это у Левы временно или как?
— Ты Наташу имеешь в виду?
— Ну… А кого еще? У него еще кто-то есть, что ли?
— Боюсь, Арин, что это не временно. Вернее, совсем не боюсь. Да, это не временно. Даже более чем не временно!
— Ну, дай бог… Хотя мог бы и получше найти. Ладно, я сама с ней потом поговорю, с этой… «более чем». Все-таки ребенка здесь оставляю.
— Поговори, конечно.
— Ну, это потом, позже. Мы же не завтра уезжаем. Потом, чтобы уж и Лева при разговоре присутствовал. Обговорим все детали, что к чему… А скажите мне, только честно, Александра Борисовна! Она лучше меня, да? Хотя о чем я… Ладно, можете не отвечать. Сама не знаю, куда меня опять понесло. Как-то не ожидала, знаете, у вас эту «более чем» застать… Странная вы, пускаете в дом кого ни попадя. Хоть бы раз в материнскую позицию встали, показали бы
свекровкины зубы.— Не умею я, Арина. Ты же знаешь. Да и не хочу.
— Да знаю, знаю. Я ведь очень часто вспоминаю вас, Александра Борисовна. С большой благодарностью и… стыдом. Что имеем, не храним… Таких, как вы, больше нет, правда. И как с Левой получилось… Теперь, конечно, поздно об этом рассуждать, я понимаю. И не отвечайте мне ничего, ради бога, а то я расплачусь! Я лучше пойду, пожалуй! Потом, потом поговорим, обсудим все относительно Гриши… Не провожайте меня, я сама!
Сорвалась с места, как большая красивая птица, улетела в прихожую. Через минуту аккуратно захлопнулась дверь…
В окно Саша видела, как Арина идет к машине. Не идет, а почти бежит. Плюхнулась на водительское сиденье, зажала рот ладонью, чуть откинула голову назад. Заплакала все-таки?.. Что ж теперь плакать?.. Не надо плакать, девочка. Хотя Саше и самой очень, очень хотелось заплакать…
— Она вас обидела, Александра Борисовна? — раздался за спиной испуганный голос Наташки.
— Нет, нет… — Саша быстро смахнула слезы со щек. — Нет, Наташ, не обидела. А у меня для тебя новости, кстати. Арина в Америку уезжает, а Гришеньку нам оставляет. Вот так…
— Ой, здорово же, Александра Борисовна! Семья как на дрожжах растет! Здорово! А я думаю, чего вы так долго разговаривали…
— А разве долго? А который час, Наташ?
— Без пятнадцати восемь…
— Ой! Как это — без пятнадцати восемь? Мне же… В Павловский сквер… Мушка, Мушка, ты где? Гулять, Мушка! Где мой телефон? А, вот, в сумке… Идем! Быстрее, Мушка, опаздываем!
Саша шла потом по улице, то ли плакала, то ли улыбалась своим мыслям. Надо же — все сразу свалилось… И как все дальше будет, одному богу известно! Но — как-то будет. Это жизнь, Наташка, ты права. Это и есть жизнь, к которой ни одно правило не применишь, и даже правило Парацельса не применишь, если в жизни есть место любви. Той любви, о которой ты мне толкуешь, Наташка. С перцем, шкварками и чесноком. Самой обыкновенной, земной, горячей и вкусной…
В кармане плаща запел телефон, Саша вытянула его на ходу, нажала на кнопку включения.
— Да, слушаю…
— Ты чего такая задохнувшаяся? Бежишь куда-то, что ли? — потек в ухо недовольный Катькин голос.
— Нет, не бегу, но тороплюсь. Ты даже не представляешь, Кать, куда я тороплюсь! На свидание!
— Иди ты… Молодец, Санька. Давай, поспешай. А то, что же, ни одного мужика на хозяйстве не осталось. Давай, давай…
— А еще нам Гришеньку Арина оставляет, она в Америку уезжает!
— Ой!
— А еще Наташка беременная! К лету уже родит!
— Ой…
— Кать, я без тебя не справлюсь, чувствуешь?
— А то! Я вот думаю — надо весной с ремонтом на даче затеяться… И твоих молодых на лето — ко мне! Ребенку свежий воздух нужен! Кислород! И Гришке тоже! Чего им там, в городе?
— Да, Кать… Ой, я уже пришла, извини! Отключаюсь!
Из-за деревьев Павловского сквера неслась им наперерез Ванда, Мушка тоже рвалась с поводка. По мокрой дорожке шел навстречу Валентин, улыбался радостно. Саша тоже ему улыбнулась. И представила на секунду, как сейчас улыбается во все лицо Катька…