Исповедь «вора в законе»

После этого бессчетное количество раз участвовал я в таких застольях. Никогда не было на них ни драк, ни даже небольших ссор. Никто не ругался матом, младших не обижали — общались, как говорится, на равных. Кстати, и пили всегда в меру. В этом, как и во многих других вещах, проявлялась воровская солидарность, и дисциплина, которая тоже была для нас одним из неписаных законов.

Да, дисциплина у нас была. Были законы и правила, отступать от которых значило навлечь на себя беду. Причем наказание зависело от тяжести проступка. Степень вины и кару могла определить сходка, и только она. Никаких лидеров, тем более центра, который бы руководил ворами, в то время не было, — это я могу сказать с полной определенностью. Авторитеты были, к их мнению, конечно, прислушивались. Но уважение к ним основывалось исключительно на признании «деловых» качеств этих «воров в законе», их умении виртуозно «работать», уходить от милиции. Они, разумеется, в какой-то мере могли влиять на решение сходки, но диктовать, навязывать свою волю не имели права. Все решалось голосованием «воров в законе», независимо от возраста и «квалификации», и было для нас законом. «Беспредел», если я правильно понял Ивана Александровича, во многом от этого отступил и соблюдает закон формально.

Утром, когда я проснулся, на «хате», кроме Кости, никого уже не было. Немного побаливала голова, крепкий чай, который успел приготовить мой верный кореш, сразу дал облегчение.

— На «работу» мы нынче не идем, — объявил мне Костя. — «Дрожжей» достаточно. Давай в кино сходим, на «Новые похождения Швейка». В «Таганском» идет.

Наступила зима сорок четвертого. Красная Армия громила врага. У всех было радостное, приподнятое настроение. Об этом я мог судить не только по кинохронике, которую показали нам перед фильмом, но и по лицам людей на московских улицах. Мы шли с ними рядом, по тем же улицам, хотя где-то в душе уже начиная понимать, что на самом деле сбились с дороги, оказавшись в грязном кювете. А впрочем, знали ли сами эти люди, куда идут и к чему их самих приведет «светлый путь», озаренный сталинским «солнцем»?..

И вот уже я — законный «пацан», прохожу у Короля основы воровской грамоты, постепенно вникаю в тонкости профессии «ширмача», как называли вора-карманника.

Однажды Король, подозвав меня, достал из портмоне какой-то документ.

— Это теперь твои метрики. Свидетельство о рождении. — Он развернул сложенный вчетверо плотный, чуть пожелтевший листок.

— Крепко запомни: с этого дня ты уже не мой тезка, а Леша. И фамилия у тебя другая — Дроздов. Твоего отца убили на фронте, мать умерла. Тетя Соня — твоя родная тетя, и сейчас ты живешь у нее. Кто бы тебя ни спросил, отвечай только так.

— А для чего это надо? — полюбопытствовал я.

— Ну, во-первых, чтобы жил в этой хате не на птичьих правах. А во-вторых, — он таинственно поднял указательный палец… Рано или поздно поймешь и спасибо скажешь. А сейчас бери метрики и твердо заучивай, кто ты отныне есть. Вечером спрошу — должен без запинки ответить.

На другой день Валентин объявил, что мы втроем — он, Костя и я — едем в Салтыковку. «Толкучка там — лучше во всей Москве нет. А вас, пацаны, надо одеть как положено. С иголочки».

Умение одеваться модно, со вкусом Король считал вещью, совершенно необходимой для карманника.

— «Урок» из вас делать не собираюсь. Тех по кепке с козырьком в два пальца да по лоскутной куртке с воротничком навыпуск за версту видно. Лучшей мишени для «ментов» не придумаешь. По одежде встречают, — так было и всегда будет. Вор не должен вызывать подозрений там, где «работает». Пока разберутся, что к чему, вас и след простыл. Уразумели, мальцы?.. Вот мы и постараемся нарядить вас этакими мальчиками из интеллигентной семьи. И держаться должны под стать одежде».

Так наставлял нас «учитель». Не говоря уж о личном примере. А у меня в памяти еще свежа была наша поездка на родину. Король со своим подельником показали тогда, каков он, карманник экстра-класса. Кстати, в Салтыковку, мы ехали тем же знакомым маршрутом — электричкой до станции Обираловка.

На толкучке Валентин долго и придирчиво выбирал одежду, не один раз заставлял ее примерять. Купил нам «матроски», добротные брюки, хромовые сапожки.

Пока мы ходили по базару, чего только не насмотрелись. Особенно запомнились мне картежники. Игра была нехитрая. Один держал небольшую дощечку, другой кидал три карты — двух королей и туза. Но «отгадывали», как объяснил нам Валентин, только свои — так называемые мандеры. Их задачей было завлечь публику. «Подходи, не жалей. Игра проста: от рубля до ста, — кричали зазывалы. — Бабушка Алена мне оставила три мильона. Велела не пить, не гулять — только в карты играть». Немало находилось ротозеев, которые на это клевали и просаживали всю свою наличность.

— В такие игры мы не играем, — сказал Король, уводя нас от любопытного зрелища. — Мы если берем, то целиком.

В это время шулера вмиг рассеялись — проходила милиция.

Да, если вспомнить, каких только аферистов и мошенников в ту военную пору не было.

Так я продолжил свое воровское ученичество. Король был умелым наставником. Натаскивал нас с Костей исподволь, терпеливо, без нажима и окрика, как старший друг. Обучал только тем приемам, которыми сам владел в совершенстве и чаще всего пользовался. Коронным его номером было «писать» карманы, «работая» с подельником в переполненных трамваях («марках») или в пригородных поездах. Этим со временем в совершенстве овладел и я.

В пору постижения искусства карманника мне довелось близко познакомиться с другими известными «ворами в законе» — людьми очень разными и интересными. Это и знаменитый квартирный вор («скокарь») Лешка Куцый — дерзкий и хитрый, в общении — грубоватый. Его, бежавшего из зоны, усиленно искала милиция. И карманник Витя Шанхай — мечтатель по натуре, влюбившийся по уши в девушку по имени Блюмка из порядочной еврейской семьи. И лучший друг моего наставника Федя Артист, судьба которого оказалась трагичной…

Вначале все шло как надо. Но воровская стезя не усыпана розами. Она словно петляет в густом лесу между корневищами и буреломом, и далеко не всегда ты можешь предугадать, где нужно остановиться, выждать… Вот и нас завела она вдруг куда-то в чащобу, и началась полоса неудач…

Как-то после «работы» возвращаемся с Костей на «хату». На диване лежит Куцый, окутанный облаком табачного дыма. Пепельница, стоящая рядом с ним на полу, полна окурков. «Прибыли?» — буркнул он и пошел в комнату, где обычно спала тетя Соня. В это время раздался стук в дверь — сильный, решительный. Тетя Соня, на ходу натягивая платье, вышла из своей комнаты, Куцый — следом. Ловким движением хозяйка откинула половик и открыла подпол. Куцый и Костя нырнули туда. «Не забудь, что ты — мой племянник», — шепнула мне, прежде чем открыть дверь.

На пороге стоял милиционер.

— А, здравствуйте, здравствуйте, — затараторила тетя Соня, изобразив на лице улыбочку. — Давненько к нам не захаживали.

Она потащила его на кухню. Там они долго о чем-то разговаривали. Был слышен звон посуды. Видать, выпивали. Я все это время тихо сидел на диване. Появившись в комнате, милиционер спросил:

— Тебя как звать, мальчик?

— Леша. Фамилия Дроздов, — ответил я, стараясь не выдавать волнения.

— Свидетельство о рождении есть?

— Да, да, конечно, — поспешно ответила тетя Соня и полезла в комод, где лежали метрики.

Когда милиционер ушел, тетя Соня с облегчением вздохнула. Немного повременив (чем черт не шутит!), открыла погреб.

— Что за гость? — поинтересовался Куцый.

— Участковый наш. Прошин.

— И часто он заглядывает?

— Не так чтобы часто, но заходит.

— «Дрожжи» кушает? — продолжал расспрашивать Куцый.

— Не то что кушает — жрет, только давай, — ответила тетя Соня. — С этим начальником кашу можно варить.