Исповедь
Шрифт:
только слово одно: «Умерла».
15 июля 1921
«То было раньше, было прежде…»
То было раньше, было прежде…
О, не зови души моей.
Она в разорванной одежде
стоит у запертых дверей.
Я знаю, знаю — двери рая,
они откроются живым…
Душа горела, не сгорая,
осенним холодом своим.
Мой милый друг! В тебе иное,
твоей души открылся взор;
она — как озеро лесное,
в ней небо, бледное от зноя
и звезд дробящийся узор.
Она — как первый сад Господний
благоухающий дождем…
Твоя душа моей свободней,
уже теперь, уже сегодня
она вернется в прежний дом.
А там она, внимая тайнам,
касаясь ризы Божества,
в своем молчанье неслучайно
и в трепете необычайном
услышит Божии слова.
Я буду ждать, я верить буду,
что там, где места смертным нет,
другие приобщатся чуду,
увидя негасимый свет.
«Пускай душа в смятеньи снова…»
Пускай душа в смятеньи снова…
Веленья духа ты твори…
Ведь до сих пор ты не готова,
Еще в тебе не стало слово
Преображенным изнутри,
Затем, чтоб радостно и молча
В нем светлом воссияла ночь.
Ты все в какой-то жажде волчей
Души не хочешь превозмочь.
Зачем она. Минуло пламя
Тревожны жадные уста,
А легкий дух, он вместе с нами
Глаголет вечными словами,
И глубина его чиста.
Кого зовешь? Врага ли, друга ль?
Стихии трепетной не тронь,
Пусть сам Господь раздует уголь,
Преображающий огонь.
18 июля 1921
«Так величав и так спокоен…»
Так величав и так спокоен
стоит в закате золотом
у Царских Врат небесный воин
с высоко поднятым щитом.
Под заунывные молитвы,
под легкий перезвон кадил
он грезит полем
вечной битвыи пораженьем темных сил.
В лице покой великой страсти…
Взлетя над бездной, замер конь…
А там внизу в звериной пасти
и тьма и пламенный огонь.
А там внизу мы оба рядом,
и это путь и твой и мой;
и мы следим тревожным взглядом
за огнедышащею тьмой.
А Он вверху, голубоглазый,
как солнце поднимает щит…
И от лучей небесных сразу
земная ненависть бежит…
Любовью в сладостном восторге
печальный путь преображен…
И на коне Святой Георгий,
и в сердце побежден дракон.
19 июля 1921
«Два крыла на медном шлеме…»
Два крыла на медном шлеме,
двусторонний меч.
А в груди такое бремя
несвершенных встреч.
Но земных свиданий сладость
потеряла власть, —
он избрал другую радость —
неземную страсть.
И закованный, железный
твердо он пошел
над кипящей черной бездной
всех страстей и зол.
Сам измерил все ступени,
не глядя назад,
он склонил свои колени
лишь у царских врат.
И венец небесных лилий
возложила та,
чьих едва касалась крылий
строгая мечта.
Но, склоняясь пред Мадонной,
вспомнил он на миг
в красной шапочке суконной
милый детский лик.
То — она еще ребенком.
Все сады в цвету.
Как она смеялась звонко,
встретясь на мосту.
Но в раю земных различий
стерты все черты.
Беатриче, Беатриче.
Как далеко ты.
20 июля 1921
«И вечер стал. В овальной раме…»