Исповедь

Я не скрывал своего восхищения, чем, вероятно, доставил ей удовольствие. Она протянула ко мне свой бокал и тихо сказала:

— За нас.

Вечер прошел прекрасно и незаметно быстро. Провожая их из «Лондонской» в «Красную», где они остановились, я спросил:

— Почему ты ушла… тогда?

— Я не ушла. — Она грустно усмехнулась и добавила: — Я просто бежала. От тебя…

— Но почему? Зачем?

— Случается так, что человек уходит. Уходит и ничто не может его остановить. Не надо ворошить прошлое. Вечер такой хороший! Поговорим лучше позже. В Москве…

— Значит, мы встретимся?

— Ну, конечно, — она рассмеялась. — Ты забыл, у нас ведь еще осталось озвучание «Последней жертвы».

— Ну да, — пробормотал я. — А я-то думал…

У «Красной» мы распрощались. Лина нежно поцеловала меня в щеку. И исчезла за дверью гостиницы. А я побрел по пустынной ночной Одессе в свою «Лондонскую»…

На следующее утро я еще спал, когда раздался телефонный звонок. Звонила Лина. Ничего не понимая спросонья, я буквально завалил ее вопросами:

— Это ты? Ты где? Вы что, не улетели?

— Я здесь, в Одессе. На Пушкинской, недалеко от вокзала…

— Так это рядом! — обрадовался я. — Бегу к тебе навстречу. А ты иди по направлению к «Лондонской».

И вдруг слышу убийственное:

— Я пошутила. Я звоню тебе из Москвы, из дома. Прости, что разбудила.

— Ну и шутки у тебя… — только и смог выдавить я из себя после паузы.

— Не сердись. Я люблю тебя. И жду. Приезжай поскорее.

Вскоре я вернулся в Москву, и мы встретились на первом озвучании «Последней жертвы», где, помню, публично при всей группе сделал ей предложение стать моей женой. Лина ответила: «Да». Больше мы не расставались!

Нет, на несколько дней все же пришлось. Ей нужно было отработать, несколько запланированных встреч со зрителями в Красноярске. Когда она вернулась, я ей сообщил, что ушел из Художественного театра.

Я уже говорил, что эта мысль посещала меня не раз. Но именно в Одессе я ощутил, как мне стало пусто и одиноко в театре. Как мне бесконечно не хватает в моей жизни Лины!

Лионелла Стриженова.

Письмо из Германии

Саксония, г. Дрезден. Германия. 15 ноября 1979 г.

Любимая моя!

Расстаться все-таки пришлось. «Но это не надолго», — утешаю я себя. Каких-то 10 дней… Но, как подумаю… Боже мой! Целых 10 дней! Это же — вечность! Ведь мы не расставались ни на час. И вот через четыре с лишним года пришлось.

Смотри-ка, а четыре с лишним года — это уже срок! Хоть злые языки и пророчили нам, что «они через неделю разбегутся», однако их предсказания не сбылись. А мы скоро будем праздновать наш первый, пятилетний юбилей!

Остановились мы в Дрездене, все в том же отеле, как и прежде. Ты в нем жила. Я здесь уже третий раз. Первый раз мы были здесь в 1957 г. с премьерой «Сорок первого», который возили по всей ГДР. Нас было трое: Крючков, Чухрай и я. Второй раз — гастроли МХАТ в 73 г. И, вот, бог любит троицу, — картина С. А. Герасимова «Юность Петра». О Дрездене ничего писать тебе не буду, — ты прекрасно его знаешь. Все тот же отель и та же набережная на Эльбе (гирлянды, по-моему, там горят все время), ну, и Цвингер с его знаменитой галереей.

Снимать мы выезжаем в загородный дворец Короля Августа. Мне нравится работать в таких реальных старинных интерьерах. Ну вот, к примеру, когда работаешь в интерьере особняка Саввы Морозова (помнишь?) или в Зимнем дворце… Ну, разница в том, что здесь — все чужое и незнакомое. Работается спокойно, уютно — никто не мешает. Сергей Апполинарьевич вообще не любит суеты и мельтешни. Снимаем сцены с Вадимом Спиридоновым с одного дубля и не потому, что Герасимов бережет «Кодак», а просто говорит свое привычное: «Стало быть, хорошо-отлично!…»

Дворец хорош и красив — не описать. На стенах — портреты, и стариннейшие гобелены, бог знает каких веков. Вечером по привычке Герасимов устроил «пельмени». А потом мы с Вадиком пошли ко мне в номер, «гоняли чаи», и болтали. Он — очень славный и очень талантливый человек, несмотря на всю строгость и «неприступность» его вида и манеры себя держать. А, главное, — с ним легко работается. Партнер он — прекрасный!

Он во ВГИКе когда-то играл Арбенина. Вот мы немножко и перекинулись по тексту. Я, заодно, и потренировался для нашего будущего номера «Маскарад». Был выходной, и мы, конечно же, навестили очень уж мне знакомую галерею.

Я помню, когда она была у нас в Москве, в Музее им. Пушкина еще в 1955 г. Какие были очереди!..

Да, и сейчас здесь довольно людно.

В который раз видишь все это, а все равно глаз не оторвешь!

Обратно из Дрездена придется ехать на машине всю ночь. Шофер даже взял с собой жену, чтобы не заснуть на «автобане».

А из Берлина, уже самолетом — в Москву.

Не дождусь нашей встречи. Все так же скучаю и люблю.

Целую, всегда твой.

Москва, «Шереметьево».

Лионелла ждет меня внизу в вестибюле. А я — наверху, еще в пограничной зоне.

Сверху вижу, как по вестибюлю пулей пролетел Володя Высоцкий, и минуя пограничный пост, взлетел вверх по лестнице.

Увидел меня, подбежал — обнимает!

— Куда летишь? — спрашиваю его.

— Лечу встречать! Рейс из Парижа уже прибыл!

Убегая по коридору, он обернулся и на ходу крикнул:

— Ну, надо бы повидаться! У меня для тебя давно пластинки приготовленные лежат!..

Он побежал дальше, на выход к самолетам…

Это была наша последняя встреча с Володей.

Письмо из Индии

10 декабря 1987 г. г. Бомбей, Индия.

Солнышко мое!

Двенадцать лет мы с тобой вместе, а расстаемся уже второй раз. И опять на «этот десяток дней!»

На этот грандиозный фестиваль, который мы должны были открывать с Раджем Капуром вместе, я, естественно, опоздал. Это все наша «великая бдительность» (паспорт, ты помнишь, оформляли 45 дней!). Фестиваль открылся так.