Исповедальня

Мальчик. В Голденфилде, в Йове был только один такой человек, как этот. Он держал цветочный магазин и я слышал, как пацаны говорили о нем. Говорили, что если войти в заднюю комнату цветочного магазина, то увидишь — она отделана в Китайском стиле, фимиам, откровенные картинки на стенах. Я боялся ходить туда. Я даже боялся ходить по этой улице, на которой находился тот магазин. Ребята смеялись над этим человеком, они говорили, что он — грязное слово —, но что он дает им каждый раз два доллара, когда они приходят туда. Однажды, был спор о том, что делает человека таким, как он, и я помню Клей Риверз сказал, что у таких людей есть что-то в горле, что отличает их от обычных и что вынуждает их — грязное слово- и я почувствовал, что у меня горит лицо и перехватывает дыхание, так что я не могу вставить ни слова в общий разговор. Однажды, однажды зимней ночью, я ехал вдоль улицы, на которой был цветочный магазин и увидел, что он был закрыт — на продажу- и я слышал, что его хозяин был выгнан из города, потому что он — грязное слово- имел аморальные отношения со школьником. Это все, что я знал об этом мире до сегодняшней ночи. Эта ночь- была посвящением. Это потрясло меня, потому что я желал и был желанен, также. Я никогда больше не вспоминал о том — грязное слово- человеке из цветочного магазина., но у меня, мне кажется, повторится Это опять и в следующий раз я не сделаю больше ошибки, показав свою потрясение и удовольствие. — Я думаю гнать на своем велосипеде всю ночь, мне надо о многом подумать… (Он покидает место «исповедальни» и выходит из бара)

Леона. (внезапно) Эй, твои деньги! (Она бросается я к двери) ЭЙ, ИЗ ЙОВЫ В МЕКСИКУ, ЭЙ!

Билл. Ему не нужны эти жалкие пять баксов, ему бы был нужен весь кошелек. Ничего, он еще поимеет какого-нибудь педераста, и опять запрыгнет на свой велосипед с невинным и сладким видом, как у твоего братца, игравшего на скрипочке в церкви.

Леона выбегает с криком.

Стив. Берег переполнен ими, они собираются здесь, как животные в стаю. (появляясь в «исповедальне») У меня нет моральных возражений против них, как членов общества, просто я не поощряю их здесь. Придет один — следом другие. Потом ты узнаешь, что держишь, как они говорят, гей-бар и это уже похоже на клетку для птиц, они заполняют весь бар и набиваются в мужском туалете. Бизнес идет замечательно несколько месяцев. Затем наступает расплата. Место оцеплено, мальчиков упрятали в полицейский фургон, и твой бар на замке. А потом коп или бандиты наносят тебе визит вежливости, улыбка до ушей, все очень дружелюбно. Тебе говорят: «У тебя хорошее место, на самом деле бойкое, но тебе нужна крыша.» Тебе предлагает крышу и ты покупаешь ее. Бар вновь открыт и дела идут опять отлично еще несколько месяцев. А потом? Потом опять наезд — и опять бар открыт, ты платишь за свой нос. За свои уши и свою задницу. Кому это нужно? Мне этого не надо. Мне нужно маленькое надежное дельце, которое я бы мог вести сам, и которое приносило бы мне маленький, но твердый доход. Никаких теплых отношений ни с бандитами, ни с полицией. Я хочу знать тех людей, что приходят сюда, настолько хорошо, чтобы мог поднести им их порцию ликера или пива до того, как они ее закажут, сразу, как они появились в дверях. И все их личные проблемы я хочу знать также.

Виолетта начинает раскачиваться взад и вперед, как водоросль.

Я люблю, я привязан, у меня личный интерес к своим постоянным посетителям. Они присылают мне открытки оттуда, где они бывают и рассказывают о своей жизни и мне интересно это. Вот, в прошлом месяце один из них, кого я не видел почти пят лет, умер в Мехико и меня известили о его смерти, и сообщили, что он завещал мне все, что имел в этом мире — свое имущество и двести пятьдесят долларов сбережений в банке. Такие вещи прекрасны, как музыка. Все это, эти люди занимают место семьи в моей жизни. Мне нравится спускаться по этим ступеням из своей комнаты, чтобы открыть бар вечером, и когда я закрываюсь на ночь, то мне нравится подниматься по этим ступеням со своей чашкой Балантинского эля, и эти истории, шутки, признания и исповеди, которые я слышал ночью, делают меня не таким одиноким…У меня бывают сердечные приступы, и я бы соврал, если бы сказал, что это не волнует меня. Я умру однажды ночью на этих ступенях и надеюсь, что меня не станут будить, что я буду спать спокойно.

Во время его монолога свет концентрируется на нем, а весь бар в затемнении. Появляется Леона. Свет в баре возвращается, но не такой яркий, как раньше.

Леона. Здесь что, паровая машина? Может кто-то завел сюда паровую машину, пока меня не было?

Монк.(вернувшись из своих раздумий) Что?

Леона. Я слышу что-то, типа пф-пф, как- будто старый локомотив прибывает на станцию. (Она намекает на чавкающие звуки, которые доносятся от неосвещенного столика, за которым между Биллом и Стивом сидит Виолетта) Ну да ладно, мой дом на колесах. Сладкий бурбон, Монк.

Монк. Леона, тебе уже хватит.

Леона. Монк, уже наступило завтра, день смерти моего брата прошел, со мной все будет в порядке. (Она направляется к стойке бара). Это было слишком эгоистично с моей стороны хотеть, чтобы он был все еще жив. (Острый луч света задевает заплаканное и перекошенное от страсти лицо Виолетты на другом конце стола) Она как будто держит святыню в своих руках…

Свет медленно гаснет

Затемнение или занавес

Действие второе

Часом позже. «Групповое пение» в разгаре на заднем столе. Леона не принимает в этом участия. Она задумчиво склонилась над стойкой бара напротив.

Виолетта. Больше всего я люблю старые. Клянусь, что никто из вас не знает эту, она, на самом деле, просто замечательный старый шлягер, я слышала ее от мамы. (Она широко раскрывает свои глаза и принимает сентиментальный вид)

«Lay me where sweet flowers blos-som, Where the whitest lily blows Where the pinks and violets min-gle, Lay my head beneath the rose.»

Леона.(пренебрежительно) Дерьмо.

Виолетта. Life is from me fastly fa-ding,

Soon I'll be sweet re-pose. Ere I die I ask this fa-vor — Lay my head beneath the rose…

— Ну что, разве она не прелестна, эта старая сентиментальная песенка?

Никто не отвечает, кроме Леоны.

Леона. Не нужно никаких роз, чтобы лечь рядом с ней, ты можешь просто положить ее на кактусы и она не почувствует разницы.

Билл идет через бар за пивом.

Я надеюсь, что ты не принял это всерьез, что я уеду сегодня ночью?

Билл пожимает плечами и переходит к столику в глубине бара.

Ну, хорошо, тогда это серьезно. (Она присаживается к его столику) Опытный косметолог может где угодно найти себе работу.

Билл. Твой собственный вид плохая реклама твоему методу работы.

Леона. Мне не важно, как я выгляжу, если я чистая порядочная и незавсисимая. Когда я оказываюсь в новом городе, я просто просматриваю желтые станицы телефонного справочника и выбираю косметический салон поближе к стоянке моего трейлера. Я иду туда и предлагаю поработать пару дней бесплатно, и после этого я уже принята на моих условиях, которые составляют пятьдесят процентов от жалования за все, что я делаю, плюс чаевые, конечно, тоже. Им нравится, как я работаю, и я сама нравлюсь, тоже, мое обращение с клиентами. Я веселю их.

Билл. Ты веселишь меня тоже.

Леона. Ну конечно, есть, кое-что, связанное и с тобой, о чем я буду вспоминать с удовольствием. Когда ночью я просыпалась, например, свешивалась с верхней кровати и смотрела на тебя, спящего внизу, на нижней.

Билл покидает столик. Она повышает свой голос, обращаясь ко всем в баре.

Да, он спал на нижней потому, что когда он надирался, то нужен был кран, чтобы положить его на верхнюю кровать. Поэтому, я предоставила ему нижнюю, а сама спала на верхней кровати.

Билл. Ты что никогда не напивалась, ты это хочешь сказать?

Леона. Когда я напивалась, то просыпалась на стуле или на полу, но когда надирался ты, что бывало практически каждую ночь, то я тащила тебя на кровать, я никогда и подумать не могла, чтобы оставить тебя лежащим камнем на полу, я тащила тебя на себе, снимала твои ботинки, когда ты валялся внизу, а ты, Бог свидетель, никогда не поступал так со мной, о, нет, пол достаточно хорош для меня, по-твоему, а иногда, ты даже наступал на меня, да, так, словно я подстилка или таракан, это истинная правда, и ты это знаешь, потому что ты настоящий эгоист. Ты думаешь, раз ты можешь менять одну женщину на другую, на восьмую или десятую, то ты великолепный, уникальный. Да ты уникальный, но не великолепный, мой мальчик. Я буду беспокоиться о тебе, когда уеду и я уверена, что когда я поеду по этому чертовому шоссе, в тумане или нет, то стану беспокоиться о тебе, потому что ты отказываешься взрослеть и в этом твоя ошибка, ты можешь отказываться взрослеть только отдельный, ограниченный период в жизни, когда тебе это сходит с рук. — Я люблю тебя! — Я не заплачу.