Исправленному - верить

Выяснилось, что если хорошо покопаться, то можно много чего вспомнить. Я сам себе удивлялся: концентрация и отсутствие отвлекающих аспектов (фактически я находился в полной изоляции от мира, что вполне соответствовало моему еще не вполне пришедшему в норму состоянию духа) творят с памятью чудеса.

Сегодня должны были приехать соратники по заговору и сообщить о первых результатах. Мы с нетерпением ожидали их прибытия.

– Олег, будете завтракать?
– чуть недовольный моим минутным опозданием к столу осведомился профессор.

Необыкновенная пунктуальность, как я выяснил очень быстро, была одним из фундаментальных качеств Аристарха Петровича, поневоле и мне пришлось становиться точным во всем.

– Простите, я задержался, просто задумался о наших планах.

– На первый раз извиняю, но впредь извольте не опаздывать, - проворчал Аристарх Петрович.

Меню завтрака в доме профессора было неизменно - можно сказать, в английском стиле, овсянка, только не по-английски жидкая, да еще и на молоке, со сливочным маслом и даже джемом, горячая французская булка, вареные 'в мешочек' яйца, обязательная слабосоленая семга и великолепный черный кофе. Из всего этого списка я в прежней жизни употреблял разве что яйца, но вот феномен - попав в новую, кем-то уже организованную и такую эстетически выверенную реальность, просто принял ее как данность и всего за неделю именно такой рацион стал привычным и даже родным.

Закончив с едой, начали разговор.

– Вы, Олег, ведь не ученый?

– Я закончил университет...

– Если не секрет, какой?
– живо заинтересовался профессор.

– А, - я махнул рукой.
– Он не достоин быть даже половичком в Московском, Питерском или Казанском университете вашего времени. У нас в конце девяностых все как с цепи сорвались, любой дядя с тремя классами образования мог открыть шарашкину контору с гордым именем - университет или академия. Вот и я такую закончил.

– А куда смотрело государство?

– Известно куда - в карман, разумеется. Вообще-то в девяностых оно было озабочено делёжкой власти, немного погодя - делёжкой денег, капавших с трубы. У нас ведь как было принято - цена на нефть растёт, пузо гладим, падает - караул кричим. Совсем свалилась - крандец по полной программе: предприятия закрываться начали, людей на улицы повыкидывали. Говорят, продукция спросом не пользуется. А с чего бы спросу появиться - у нас ведь дороги круче, чем автобаны в Германии; все живут в отдельных коттеджах с бассейном, телевизором на полстены и гаражом на три машины. К каждой деревне проложена газовая труба. Зачем нам цемент, асфальт, металл, станки, автомобили, трактора, рельсы? Зачем строители, металлурги, трубники, машиностроители? Им же делать нечего, всё давно переделали, - с иронией ответил я.

– Так на чём вы специализировались?
– привыкнув к моей вечно бурчащей манере, спокойно спросил Дементьев.

– Обычно такие университеты выпускали 'специалистов' по трём абсолютно ненужным профессиям - юристов, экономистов и менеджеров. Я учился на менеджера, по-вашему, это приказчик в мелкой лавке. Когда открыл своё дело, стал почитывать учебники по промышленному и гражданскому строительству.

– Выходит, наукой, тем более точной, не занимались, верно?

– Да, как-то не сложилось, - с какими-то извиняющимися нотами прозвучал мой ответ.

– Так вот, я решил, что наше дело требует серьезнейшего подхода. То, что вы знаете, это очень важно, но и одновременно, совершенно недостаточно. Нам нужна программа и метода.

– И как вы, профессор, себе это видите?

– Есть несколько ключевых тем. Впрочем, предлагаю переместиться в кабинет, там имеется отличная аспидная доска, на которой можно сразу все и записывать.

Аристарх Петрович и в самом деле отличался склонностью активно работать с доской и грифелем, видимо, эта привычка сформировалась еще в годы студенчества.

Пройдя в кабинет, я устроился на обтянутом зеленоватым бархатом стуле, а профессор прошел к широкой черной доске.

– Итак, что мы имеем?
– Мелок вывел знак вопроса.
– Первое, мы знаем о будущем, - на доске за латинской единицей возникло два обозначения 'Зн' и 'Б', - но знания весьма неполные и фрагментарные, - на доске появился знак минус, - и все же этим мы, безусловно, отличаемся от всех людей на земле.

– Профессор, но это же очевидно?
– вырвалось у меня невольное восклицание, я, признаться, ожидал чего-то невероятного и глубокого, а тут...

Дементьев строго посмотрел на меня и ответил.

– Не торопитесь, Олег, всему свой срок, то, что кажется, - он выделил последнее слово особо, - простым и очевидным, часто вовсе таким не является.

Нужно выбрать стратегию действий: идти на контакт с властью сразу или придержать коней, тем более вы сами указываете, что Столыпин будет убит только в одиннадцатом году, - на доске появилась литера 'С' и дата 1911, рядом знак вопроса.
– С другой стороны я хорошо понимаю, насколько сложно что-то изменить в России, слишком все давно и основательно запутано. Кроме того, необходимо решить, на какой цели стоит сосредоточить усилия - внутренней или внешней, то есть если мы каким-то образом предотвратим войну или существенно ее отсрочим, к чему это приведет?
– опять заскрипел мелок, нарисовав букву 'В' и рядом косой крест, как бы зачеркивающий ее.

– Думаю, - решил я вмешаться, - что предотвращение войны дело важное, но это не панацея, не одна проблема так другая 'выстрелит' пушкой 'Авроры'. Слишком у вас всё запущено, Аристарх Петрович.

– У нас?
– удивился профессор.

– Да-да, у вас. Я пока ещё не могу причислить себя к полноправному обитателю этой исторической реальности. Возьмем, к примеру, вашу прессу - газеты, альманахи, журналы. Меня ещё в школе пугали цензурой, дескать, она железной хваткой душила печатное слово, не давала свободно вздохнуть труженикам пера и чернильницы.

– Разве не так? Вы не верите в цензуру, не знаете, как строго она осуществляется?

– Цензура, - хмыкнул я.
– Так, одно название... Открываю вчера первую попавшуюся либеральную газетёнку, а там, на половине страниц, расписывается как прогнила наша монархия, насколько упало доверие народа к царю и системе власти в целом. А в самом конце чуть ли не призыв к революции и вооружённому восстанию. У Сталина за такую статейку дали бы не год-два ссылки в Шушенском, а 'десять лет без права переписки' или нормальным русским языком - расстрел.

– И что вы предлагаете?

– Предлагаю 'зажечь' народ. Не дешёвыми популистскими идеями вроде 'отобрать и поделить', а реальной чёткой концепцией возрождения страны. Знаете, мои предки в годы первых пятилеток вкалывали как проклятые на одном голом энтузиазме, работали не за материальные блага, а за голую идею. Они верили, что строят новую и хорошую жизнь. А ведь они многого добились: из руин подняли страну, расколотили в хвост и гриву фрицев, снова отстроили разрушенные города, подняли промышленность, запустили человека в космос. Да нам гордиться надо, что у нас такой народ! Этих людей ещё бы направить в правильное русло.