Испытание адом

– Раньше, наверное, такое шокировало бы и меня, – сказал Парнелл, пожав плечами. – Но это было раньше. До того, как капрал Трека на моих глазах вбил молотком шестисантиметровый гвоздь в череп начальника моего штаба, поскольку никто из нас не хотел добровольно признаваться в «преступлениях», инкриминируемых нам БГБ.

Кэслет побледнел, ноздри Парнелла затрепетали.

– Прежде чем заняться мной, – непринужденным тоном продолжил адмирал, – они трудились над ним более двух часов. Коммодор Перо был крепким человеком, он никак не хотел умирать, даже с гвоздем в черепе, а потому капрал Трека решил опробовать свое умение обращаться с молотком и на мне. Прежде чем вбить в голову Перо второй гвоздь, Трека минут пятнадцать обрабатывал мою руку и правое колено.

Внимание Хонор отвлек булькающий звук: Стайлз, зажав рот рукой, бросился к выходу. Ее желудок тоже скрутило в узел, но она справилась с подступившей тошнотой. Этому в какой-то мере способствовала ее способность воспринимать эмоции Парнелла: ненависть и мука, скрытые под напускной непринужденностью, подготовили Хонор к тому, что он собирался сказать. Наверное, подумала она, Парнелл дружил со своим начальником штаба, как мы с МакКеоном. Одна мысль о том, что кто-то мог бы так издеваться над Алистером, заставила ее руку сжаться в кулак, костяшки пальцев побелели.

– Признания, адмирал? – услышала она словно со стороны свой голос.

Парнелл кивком поблагодарил ее за нейтральный тон: только так и можно было вести подобную беседу – как бы отгораживаясь от всей этой мерзости, от всего, с чем не хотелось соприкасаться близко.

– Да. Он хотел, чтобы мы признали свое участие в заговоре с целью убийства Гарриса. Вообще-то нас уже осудили и приговорили к смерти как раз за это, но ему требовалась запись наших признаний. Полагаю, в пропагандистских целях, хотя могу и ошибаться. Не исключено, что он проделывал это ради собственного удовольствия…

Адмирал вздохнул и добавил:

– Вообще-то в случившемся есть своего рода справедливость, ведь это чудовище, Трека, мы выпестовали в недрах министерства внутренней безопасности. И, если уж говорить честно, позволили Пьеру с его бандой сесть нам на шеи по собственной дурости. Разве нет, гражданин коммандер?

В последних словах прозвучала холодная, нескрываемая ненависть. Вопрос Парнелла и его нескрываемое презрение к изменнику, пошедшему на службу к узурпаторам, разили как отточенная сталь. Кэслет открыл было рот, желая сказать что-то в свое оправдание, но не смог вымолвить ни слова. Да и что мог бы ответить он искалеченному старику, который всего лишь восемь лет назад был его командующим?

– Мне понятны ваши чувства, адмирал, – спокойно произнесла Хонор.

Законодатель поджал губы, но она слегка пошевелила обрубком левой руки, и этот едва уловимый жест что-то важное изменил – выражение лица Парнелла смягчилось.

– Мне понятны ваши чувства, – повторила она, – однако позволю себе заметить, что граж… что коммандер Кэслет попал на Аид из-за того, что пытался добиться от БГБ гуманного обращения с военнопленными. Заверяю вас, сэр, я не понаслышке знаю, что он всегда проявлял лучшие качества, присущие офицерскому корпусу Народного флота… и никогда не проявлял худших.

Их взгляды скрестились, и Парнелл первым отвел глаза.

– Поделом мне, адмирал Харрингтон, – сказал он, помолчав, и посмотрел на Кэслета. – Прошу прощения, коммандер. Я на Аиде уже давно, но прибывавшие сюда после моего прибытия политические рассказывали, под каким давлением находятся офицеры. Так что, возможно, на вашем месте я и сам…

Он осекся, задумался, а потом, пожав плечами, заключил:

– Да, будем честными. На вашем месте я бы не высовывался, исполнял, по мере сил, свой долг и постарался остаться в живых. Я порой забываю, – он рассмеялся, и смех его прозвучал почти естественно, – что если тебя все равно так или иначе должны убить, сделать «выбор» между смертью и бесчестьем чуточку полегче.

– Сэр… адмирал Парнелл! – начал Кэслет. Он умолк, закрыв глаза, и открыл их лишь по прошествии нескольких секунд. – Сэр, мы все считали, что вы погибли. И вы, и адмирал Роуллинз, и адмирал Хорнер, и вице-адмирал Клермон, и адмирал Тревелин… Все произошло мгновенно, сэр! Ничто не предвещало беды, и вдруг… президента нет, правительство сменилось, война с Мантикорой…

Он снова умолк, перевел дух и, глядя Парнеллу прямо в глаза, очень тихо произнес:

– Мы должны были не позволить этому случиться, но все произошло так неожиданно, и…

– Довольно, коммандер, – оборвал его Парнелл, хотя на сей раз его голос прозвучал почти мягко. – Вы были не в том чине, чтобы позволять или не позволять случиться событиям такого масштаба. Другое дело я. Но не вы. И не стоит вам так уж проливать слезы по старому режиму – это, опять же, больше пристало мне. Насколько мне известно, никто из моих близких не уцелел. Возможно, я ошибаюсь. Надеюсь, что ошибаюсь. Правда, остаться в живых кто-то из них мог, лишь укрывшись от БГБ в подполье, а это…

Он пожал плечами и умолк.

– Но наш старый режим – он прогнил до основания, – продолжил адмирал после недолгой паузы. – В противном случае шайке Пьера не удалось бы провернуть свою аферу. Черт побери, коммандер, мы, наверху, прекрасно знали, что система рушится! А вот как ее укрепить, не знали, потому и позволили гнили распространяться все дальше и дальше, пока Пьер не положил конец нашему правлению. Но мы точно знали, что делаем, посылая таких, как вы, на захват соседних звездных систем, прекрасно знали… И, признаюсь, об этом я не жалею.

Заметив, как напрягся Рамирес, Парнелл слегка улыбнулся.

– У нас не было другого выхода, – сказал он извиняющимся тоном. – В другие игры мы играть не умели, а в эту – и я до сих пор, представьте, испытываю определенную гордость – играли неплохо.

Рамирес стиснул зубы, но промолчал. В кабинете воцарилось молчание.

– Простите, адмирал, – сказал через некоторое время МакКеон, – но вы, кажется, сказали, что убийство Трека значилось в вашем списке под вторым номером.

Глаза адмирала лукаво блеснули.

– В таком случае, возможно, вы не откажетесь сообщить нам, что было первым?

– Разумеется, коммодор, – вежливо ответил Парнелл. – Видите ли, моя неприязнь к Трека носила личный характер, в связи с чем его устранение и оказалось задачей номер два. А вот задачей номер один я поставил себе рассказать всей Галактике о том, что поведал Трека между делом, пока убивал коммодора Перо и калечил молотком мою руку.

– И о чем же он вам поведал? – учтиво осведомился МакКеон, когда Законодатель сделал паузу.