Испытание на прочность

Редакторша, за которой, как ей казалось, следили уже давно (поскольку у нее был друг, несколько лет назад находившийся в близких отношениях с девушкой, ставшей потом террористкой), подтвердила вдобавок мои наблюдения насчет автомашин, ведущих слежку: среди них встречаются и почтовые автомобили, и автомобили с рекламными щитами, и легковые фургоны с задернутыми занавесками, и даже учебные автомобили с табличкой «За рулем ученик».

Когда около половины второго ночи я вернулась из Фельдафинга и вошла в подъезд, лифт был занят. Я прислушалась. Однако, кроме тихого шелеста приближающегося лифта, ничего слышно не было. Никто в подъезде не принимал гостей, никто не устраивал семейного торжества. Лифт замер передо мной на первом этаже. Когда двери открылись, я непроизвольно шагнула назад.

И тем не менее при виде меня человек в лифте, казалось, перепугался не на шутку. Побледневший, с расширенными глазами, он несколько секунд пялился на меня, потом, едва слышно выдохнув «добрый вечер», выскочил из лифта и чуть ли не бегом бросился к выходу.

Это был мужчина лет сорока двух — сорока пяти, темноволосый, лысоватый, с нездоровым цветом лица, он выглядел точно так, как в моем представлении выглядит тайный соглядатай. На нем было поношенное, старомодное, необычайно длинное черное пальто с оттопыренными карманами и истрепанным воротником, уголки которого словно кто-то обкусал: резкий, почти нечеловеческий запах исходил от него. Пахло, скорее всего, каким-то химикатом или даже смесью разных, непонятно каких химикатов. Запах этот исходил не только от него. Лифт, поднимавший меня на шестой этаж, тоже пропах этим химикатом или этой смесью.

Поднявшись наверх, я обнаружила, что оба коврика — мой и соседей напротив — сдвинуты, будто на них поскользнулся кто-то, стремительно выскочивший из квартиры: вместо того чтоб лежать как положено, у самых дверей, коврики валялись теперь посреди коридора. В квартире я обнаружила еще более явственные перемены, происшедшие за время моего многочасового отсутствия.

Крашеный коричневый шкаф в крестьянском стиле к моменту моего возвращения стоял в прихожей совсем не так, как прежде; его обычное место было слева от входной двери, где у стены с незапамятных времен отсутствовал плинтус. Сейчас шкаф был отодвинут примерно на полметра и, должно быть из-за нехватки времени, так и не поставлен на место.

Прежде чем задвинуть его на место, я сунула руку в узкую щель между полом и стеной, туда, где, как я уже сказала, с незапамятных времен отсутствовал плинтус. Вместо засыпки в этой щели теперь была пустота. Насколько глубока была щель, в ту ночь мне выяснить не удалось — как из-за отсутствия нужного инструмента, так и из-за отсутствия должного спокойствия. Впрочем, в тот момент мне и не хотелось это выяснять.

Я снова принялась искать по всей квартире следы незваных визитеров. И делала это в ту ночь без всякой системы. Растерянно и торопливо выхватила с полки пару книг, осветила карманным фонариком слой пыли за ними, но отпечатков пальцев не обнаружила. Вытащила наугад несколько папок, взяла стопку кофточек с полки в платяном шкафу. Я светила фонариком во все шкафы, высвечивала пространство над ними, пол, пятна сырости на потолке в кабинете.

И хотя было ясно, что пятна сырости появились на потолке отнюдь не по вине господ из особого ведомства, а из-за обильных дождей и снегопадов, я уставилась на них с недоверием, со злостью поначалу и со все большей растерянностью в конце. В ту ночь все в квартире казалось мне изменившимся, даже трещина на потолке в гостиной, справа, примерно там, где потолок смыкается со стеной. Теперь она казалась мне глубже и длиннее. И не только казалась: она и в самом деле стала глубже и длиннее. Причину этого я не могу понять до сих пор.

Мне вдруг почудилось тогда, что и платья мои висят по-другому, и книги, папки и даже шкафы стоят по-другому, что они перекладывали стопки белья, рылись в полотенцах.

Я провозилась до рассвета, время от времени я присаживалась и сидела, уставившись в одну точку, то с ненавистью, то равнодушно позевывая; в квартире я все перевернула вверх дном и уже не стала наводить порядок. Не было сил. Я выключила свет и улеглась в постель.

Однако, несмотря на усталость, заснуть я не смогла. На часы я не смотрела. Но помню, что долго еще лежала без сна, снова и снова пытаясь понять, что же во мне самой и в моем поведении столь подозрительного. Через несколько дней я чуть было совсем не потеряла голову.

Моя сестра, живущая в Мюнхене, в районе Л., пригласила меня к себе поужинать. В тот день сразу после обеда повалил снег. Я хотела заказать такси. Но на стоянках, куда я звонила, никто не отвечал. Поэтому я отправилась на ближайшую стоянку пешком.

Сегодня у них опять что-то затевается, подумала я, выходя из дома. Не успела я появиться на улице, как в ту же минуту — в последнее время так бывало часто — с места сорвались разом три машины: желтый «гольф» и зеленый «рено», стоявшие у противоположного тротуара, и белый «фольксваген», приткнувшийся у тротуара возле моего подъезда; все они устремились в одном направлении, все объехали по нескольку раз квартал, пока я дожидалась на стоянке такси. Когда же наконец я села в машину, все три автомобиля двинулись за ней, обогнали и какое-то время ехали впереди, потом свернули в разные стороны, передав наблюдение за такси другим машинам, стоявшим у обочины с включенным двигателем.

В тот вечер я не стала рассказывать сестре о своих наблюдениях, ведь кроме ее мужа, в прошлом члена консервативной студенческой корпорации, который либо посмеялся бы надо мною в кулак, либо потом досаждал бы из-за меня сестре, за столом сидел еще мой отец. В отличие от зятя отец, по-моему, просто схватился бы за голову. Дело в том, что его мать под старость поместили в психиатрическую больницу, там она и умерла, ей все мерещилось, будто соседи или какие-то посторонние люди проникают в ее отсутствие в квартиру и создают там немыслимый хаос, который на деле создавала она сама, разыскивая по всей квартире своими же руками переложенные вещи.

Когда часа примерно через три в сопровождении отца и мужа сестры я шла по пешеходной дорожке, отделяющей квартал, где живет сестра, от улицы, мне бросилась в глаза одна из стоявших у противоположного тротуара машин, наполовину занесенная снегом: в ней сидел человек в шляпе. Следует отметить, что улица, по которой мы шли, освещена была более чем тускло, а в это время — около десяти часов вечера — кругом не было ни души. Наше приближение отнюдь не смутило сидевшего за рулем мужчину в шляпе, он даже на мгновение не повернул головы в нашу сторону, продолжая неподвижно сидеть, уставившись на безлюдный, занесенный снегом газон.

Отец и зять торопились попасть в тепло из-за пронизывающего ветра, им было не до человека, неподвижно сидевшего в почти занесенной снегом машине в столь позднее время в безлюдном проулке и внимательно разглядывающего занесенный снегом газон. Я ничего им не сказала.

Дома я, вооружившись фонариком, принялась заново исследовать квартиру. Дело в том, что на сей раз я приметила еще и полицейскую машину, следовавшую за нами на некотором расстоянии. Не успела я. войти в подъезд, как полицейский автомобиль промчался мимо. Разумеется, это могло быть чистой случайностью, а могло случайностью и не быть. В машине сидели двое полицейских, и ни один из них, проезжая мимо нашего дома, не повернул головы.

Тем вечером и ночью я окончательно пришла к выводу, что в мое отсутствие кое-где в квартире открывали или чуть сдвигали плинтусы, вынимали и укрепляли заново половицы. Кое-где между плинтусами и стеной зияли щели чуть ли не в сантиметр. Щели между половицами были, правда, не столь широки. Зато по краям половиц там и сям заметны были выщербины. Они бросались в глаза из-за более светлого цвета древесины. А еще бросалось в глаза, что в щелях не было ни пылинки.

Потом я заметила на белом шерстяном ковре в гостиной вмятины рядом с ножками кресел, то же самое — рядом с ножками журнального столика. Помимо кресел и журнального столика незваные визитеры явно сдвигали еще и мой письменный стол. На голубом ковре в кабинете также выделялись прежние вмятины по соседству с ножками письменного стола.