Испытание огнем

Глава пятьдесят вторая

Внутренняя сторона двери так же светилась зеленым, превращая маленькую комнату в мрачную тюрьму. Томас закричал бы, заныл, пуская сопли и ревя как ребенок, если бы не боль. Она сверлила череп, а глаза будто плавали в кипящей лаве.

Затем пришла по-настоящему сильная боль — в сердце, от окончательной утраты Терезы. Томас просто не мог позволить себе плакать.

Он совершенно потерял счет времени, словно Создатели так и хотели, чтобы Томас в ожидании конца подумал о произошедшем. О том, как просьба Терезы доверять ей во что бы то ни стало обернулась очередным грязным трюком. Лишним доказательством двуличности.

Прошел час. Или два, а может, и три. Или всего тридцать минут. Кто знает…

Зашипело.

В слабом свете было видно, как отверстия в стене напротив испускают тонкие струйки дыма. Повернувшись и пробудив в голове боль, Томас оглядел другие стены. Из всех отверстий струился непонятный туман.

Шипение стояло как в разворошенном гадючьем гнезде.

Значит, это конец? После всех пройденных тестов, разгаданных тайн и сражений, наполненных мимолетным чувством надежды, Томаса убьют каким-то там ядовитым газом? Банально. И глупо. Он дрался с гриверами и шизами, пережил огнестрельное ранение и инфекцию. ПОРОК… Они спасли его, а теперь они же его и отравят?

Томас сел, вскрикнув от боли, и огляделся в поисках хоть чего-нибудь, что могло бы…

Устал. Как же он устал.

Какое странное ощущение в груди. Газ.

Томас устал. Он искалечен. Лишен сил. Газ наполнял легкие, ему уже не помочь. Он… так… устал. Противно. В груди.

Тереза… Почему странствие должно так закончиться? Устал…

Сознание гасло. Томас почувствовал, как голова стукнулась об пол. Предали. А он… так… устал…

Глава пятьдесят третья

Томас не понял, жив или мертв.

Он ощущал себя как будто в полудреме: вроде и в сознании, но взираешь на мир словно сквозь дымку. И вот Томас скользнул в очередной сон-воспоминание.

Ему шестнадцать. Перед ним Тереза и какая-то незнакомая девушка.

И еще Эрис.

Эрис?

Все трое мрачно смотрят на Томаса. Тереза в слезах.

— Пора идти, — говорит Томас.

Эрис кивает.

— Сперва на Стерку, потом в Лабиринт.

Тереза молча смахивает слезы.

Томас пожимает руку Эрису, затем неизвестной девушке.

Тереза, не переставая всхлипывать, кидается ему на шею. Томас тоже плачет — от его слез волосы Терезы становятся мокрыми — и крепче прижимает ее к себе.

— Ну все, пора, идем, — торопит Эрис.

Томас смотрит на него в ответ и медлит: хочет насладиться последним мигом объятий с Терезой, последним мигом обладания памятью. Прежним юноша станет еще очень не скоро.

Тереза смотрит на Томаса снизу вверх.

— У нас все получится. Обязательно.

— Знаю, — говорит Томас. От тоски каждая частичка души наполняется болью.

Открыв дверь, Эрис жестом приглашает Томаса следовать за ним. Томас идет и напоследок оборачивается, смотрит на Терезу. Смотрит с надеждой.

— До завтра, — говорит он.

Говорит правду, и от этого чувствует боль.

Видение ушло, и Томас провалился в темнейшее забытье своей жизни.

Глава пятьдесят четвертая

Тьма, шепот.

Приходя в сознание, Томас слышал шепот: низкий, но резкий, словно наждачкой по барабанным перепонкам, — и ни единого слова не понял. Было очень темно, и он не сразу заметил, что глаза его открыты.

Щека упиралась во что-то твердое и холодное. Пол комнаты. Томас не шевельнулся, не сдвинулся ни на дюйм, с тех пор как газ его вырубил. Как ни странно, голова не болела. Напротив, Томас чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Эйфория разлилась по всему телу, голова закружилась. Или Томас просто обрадовался, что еще жив?

Он принял сидячее положение и огляделся: тщетно, в кромешной тьме не мелькнет даже слабый лучик света. Что же стало с зеленоватым сиянием от двери?

Тереза.

Восторга как не бывало, стоило вспомнить, что она сотворила. Хотя… Он ведь не умер. Если только загробная жизнь не начинается с дурацкой темной комнаты.

Подождав, пока разум окончательно проснется и заработает, Томас поднялся на ноги и принялся ощупывать стены: металлические, покрытые направленными вверх отверстиями. Еще стена, четвертая, гладкая как пластик. Томас никуда не перенесся, по-прежнему оставаясь в той же самой небольшой комнате.

— Эй! — забарабанил он в дверь. — Есть там кто-нибудь?

Мысли закружились в бешеном хороводе. Воспоминания-сны… Теперь их несколько, их много, сразу все не обдумаешь. И столько вопросов…

Разум постепенно сосредоточился на том, что первым вспомнилось во время Метаморфозы. Томас — часть ПОРОКа, часть проекта. Они с Терезой были близки, были лучшими друзьями. И проект считали благом. Благом для всех, для будущего.

Правда, теперь Томас видел его не в таком уж и радужном свете. В душе бушевали гнев и стыд. ПОРОКу нет оправдания. Что они делают?! Себя он считал взрослым, но остальные… остальные-то дети. Всего лишь дети! Томас сам себе стал противен. Он незаметно достиг переломного момента, и что-то в нем умерло.

И потом, Тереза… Как мог он питать к ней какие-то чувства?!

Что-то щелкнуло, зашипело, обрывая нить размышлений.

Дверь начала медленно открываться. За ней, в бледных лучах рассветного солнца, стояла Тереза. Заплаканная, она кинулась на шею Томасу, прижалась лицом.

— Мне так жаль, Том, — произнесла она, размазывая слезы. — Прости, прости, прости. Они пригрозили убить тебя, если мы не выполним указаний. Даже самых страшных. Прости, Том!

Томас не отвечал, не мог заставить себя обнять Терезу в ответ. Предатель. Табличка у спальни, разговоры людей из снов… Кусочки головоломки постепенно вставали на место. Похоже, Тереза снова пытается обмануть его. Табличка предупреждала: Терезе нельзя верить ни в чем. То же говорило и сердце, говорило: нет ей прощения.

Некой частью разума Томас понимал, что в конце концов Тереза сдержала изначальное обещание. И зло против Томаса творила против собственной воли. И в хижине на окраине города она не солгала, однако Томас уже никогда, никогда не сможет относиться к ней по-прежнему.

Оттолкнув ее наконец, он посмотрел девушке в лицо. Искренность в ее синих глазах нисколько не притупила сомнений.

— Ты… расскажи хоть, что случилось.

— Я же просила довериться мне. Предупреждала об опасности. Эта опасность — просто спектакль. — Тереза улыбнулась, да так мило, что Томас чуть не простил ей все.