Испытание

— На, читай: «Чемпион уходит непобежденным». Напишут тоже! Ну чем тут гордиться!

В этот момент какой-то человек, пробиравшийся на свое место, нечаянно толкнул его товарища. Тот ступил в сторону и в двух шагах от себя увидел Стрешнева. Паренек вспыхнул, побледнел, только уши остались рубиново-красными.

— Тсс, — шепнул он, — вот Стрешнев…

— Ну и что же? Я ему в лицо могу сказать…

Дальше Стрешнев не слушал. Он пробирался к выходу, чтобы купить газету.

Подойдя к фонарю, Стрешнев развернул газетный лист. В заметке сообщалось, что четырехкратный чемпион и рекордсмен республики, заслуженный мастер спорта Стрешнев, «один из популярнейших скороходов», отказался от дальнейшего участия в соревнованиях и занялся тренерской работой. «Не совсем точно, — отметил про себя Стрешнев, — тренировать-то я начну лишь с будущего года». Кончалась заметка весьма лестными словами: «Чемпион покинул ледяную дорожку непобежденным…»

При выходе на трибуну Стрешнев столкнулся с Курчатовым, Платоновым и генерал-майором Прилежаевым, «спортивным генералом», как любовно называли его в спортивных кругах. Без Прилежаева не обходилось ни одно крупное соревнование, он неоднократно бывал главным судьей эстафет и велогонок, не раз судил первенства по конькам и лыжам, знал спортсменов по именам и для многих из них был не только другом, но и добрым советчиком.

— Вот видите! — обиженно воскликнул Курчатов, здороваясь со Стрешневым. — Посредственный результат — всего на две десятых лучше, чем в прошлом году.

— Так в прошлом году какой лед был, — сердито поблескивая стеклами пенсне, заговорил Прилежаев. — Студень, ложкой черпай. А нынче — зеркало, сам несет. Проворонили рекорд.

Стрешнев усмехнулся про себя, а вслух сказал:

— Ну, старик, поздравляю: наконец-то ты чемпион… Заслуженная победа! — добавил он, злясь на себя за словечко «наконец-то», против воли сорвавшееся с языка. Этим словечком он словно хотел подчеркнуть, что лишь его уход открыл Курчатову дорогу к первенству. А между тем он хорошо знал, что это было не так.

…В прошлом году чистая случайность помогла ему сохранить звание чемпиона. Он проиграл Курчатову забег на пять тысяч метров, идя с ним в паре по скверной талой дорожке. На другой день, после забега на полторы тысячи просвет между ними еще увеличился, затем Курчатов по такому же мокрому, как и накануне, льду прошел десять тысяч метров с приличным результатом — 18 минут 42 секунды. Все поздравляли Курчатова с победой — казалось невероятным, что Стрешнев может отыграть у него столько очков. Тот и сам не рассчитывал на это, как вдруг ударил мороз, лед затвердел, и Стрешнев, шедший в последней паре, без особого труда вернул потерянное. Нескольких сотых очка в четвертый раз сделали его чемпионом.

В этой случайности, после трех полновесных побед в предшествующие годы, было что-то остро обидное. Стрешнев отнюдь не обольщался успехом, он чувствовал, что исчерпал свои возможности до конца, и решил уйти с дорожки. Но когда вновь пришла зима, его решимость поколебалась. Он начал усиленно тренироваться, включился в список участников первенства. Лишь в последний момент, убедившись, что ему не вернуть формы и что в свои тридцать восемь лет он достиг предела, за которым может следовать лишь снижение результатов, Стрешнев твердо сказал себе: ни к чему присутствовать на собственных похоронах, кончу тренерскую школу, буду служить спорту в новом качестве.

…В ответ на его поздравление с победой Курчатов пренебрежительно дернул плечом.

«Как растут дети! — усмехнулся про себя Стрешнев. — Давно ли Васька считал для себя честью поднести мой чемоданчик до раздевалки!»

Почти все конькобежцы знали этого долговязого, худого мальчишку, влюбленного в Стрешнева, но едва ли кто-нибудь подозревал, что в скором времени он станет чемпионом среди юношей, а затем самым грозным противником прославленных скороходов. Видели в нем лишь преданного и, пожалуй, чересчур страстного болельщика. А он, оказывается, не только «болел», не только таскал чемоданчик чемпиона и ломким мальчишеским голосом кричал: «Жми, Стрешнев!» — он учился. Учился у Стрешнева и у других первоклассных мастеров, отбирая все лучшее, что было в их стиле. Едва ли кто знал, где и с кем он тренируется, но когда Курчатов впервые принял участие в розыгрыше первенства для юношей, то показал себя почти законченным мастером. Он перенял от Стрешнева его энергичную работу на виражах и широкий плавный мах на прямой, у бывшего чемпиона Суздалева — сильный «волевой» толчок, у Кустова — бурный финиш и, сочетав все это с ему одному присущим легким изяществом движений, создал собственный «летучий» стиль.

Ему не хватало выдержки, его мастерство нуждалось в полировке, и Стрешнев уговорил Платонова заняться Курчатовым. Уговорил не без труда: Платонов не любил скороспелок. «Знаешь ли, — заявил знаменитый тренер, — такие как спички — вспыхнут и быстро сгаснут, а я люблю, чтоб как трут: медленно, зато надежно. Дуй на него сколько хочешь — лишь ярче разгорается». Но Стрешнев, знавший теперь Курчатова значительно лучше, чем в пору, когда видел в нем только болельщика, сумел заинтересовать Платонова. Он рассказал старому тренеру, что Вася Курчатов, работающий фрезеровщиком на машиностроительном заводе, несмотря на свои девятнадцать лет, имеет уже седьмой разряд, а в цеховом БРИЗе за ним числится около десятка рационализаторских предложений. «Что-то не похоже на скороспелку. По-моему, это талантливый и упорный парень, умеющий ставить большие цели и добиваться своего». Платонов дал себя уговорить и не пожалел об этом.

«Только не слишком ли уж легко принимает Василий свою славу, — с неудовольствием подумал Стрешнев, и в нем впервые шевельнулась недобрая мысль: — Хорошо все-таки, что я не дал ему себя побить!»

— Не грусти, Вася, — сказал он Курчатову, — это не последнее соревнование, и рекорд от тебя не уйдет.

— Если он будет так бегать, как сегодня, — заметил молчавший до сих пор Платонов, — рекорд не скоро обновится.

— Зря, Андрей Платоныч, мальчика ругаешь, — вступился Прилежаев. — Он все равно что один бежал. Разве можно требовать!

Стайка воробьев сорвалась с крыши над центральным проходом, вызвав короткий снегопад. Две снежинки упали на широкий погон Прилежаева. Они легли рядом с крупной генеральской звездой, и Стрешнев хотел в шутку поздравить Прилежаева с повышением, но снежинки уже растаяли, оставив старика в том же звании.

— Русанова в Бергене действительно одна бежала, — сказал он, обращаясь к генералу, — а поставила мировой рекорд.

— Я с тобой и разговаривать не хочу! — рассердился вдруг тот, и его жесткие усы стали торчком. — Сдрейфил, так уж молчи!

Всякому другому Стрешнев ответил бы резкостью, но на Прилежаева нельзя было сердиться: у него за самым обидным словом чувствовалась добрая душа.

— Сдрейфить может тот, кто на что-то рассчитывал, — пожал плечами Стрешнев, — а мое время позади.

— «Чемпион уходит непобежденным»! — едко бросил Прилежаев. Рука Стрешнева невольно дернулась к карману, словно желая поглубже упрятать газету. — Ну что ж, попутный ветер. Я, признаться, был о тебе другого мнения…

Прилежаев, видимо, намеревался еще что-то сказать, но раздумал, резко повернулся на каблуках и зашагал прочь, твердо, по-строевому печатая шаг.

— Характерный генерал, — смущенно проговорил Платонов, которому было неприятно, что он оказался свидетелем этой сцены. — Ну, будь здоров, Сережа!

Стрешнев молча кивнул головой.

Прощаясь с Курчатовым, он почувствовал, что тот словно чего-то ждет от него. Взгляд Курчатова, не по-юношески проницательный и странно-требовательный, вызвал в нем такое раздражение, что он едва нашел в себе силу ответить на его рукопожатие.

Смеркалось. Зеленоватое небо выгнулось куполом над глубокой чашей стадиона. По ледяной дорожке медленно ползла снегоочистительная машина, гигантский деревянный совок сухо шуршал по льду.