Испытания Трепетной струны

Ду-сяоцзе, отпустив слугу, оставшись в одиночестве, ждала троих путников, но из них важен был только он — белоликий, снежноволосый возлюбленный, подобный безудержному северному вихрю, сметающего все преграды на своем пути, но так и не разделившего ее чувств. Он, получив на сердце рану, а так же сопутствующую боль, стелящаяся дорожками ледяных слез, продолжает с этим жить, из года в год, из столетия в столетие, из тысячелетия в тысячелетие, покрываясь льдом и панцирем ледяного скорпиона, не пуская никого в тот трепетный мирок, томящийся в груди.

***

Шень Лун

Ступени! Как же я их ненавижу!

Но, несмотря на то, что тело меня практически не слушалось, срослось с ощущениями боли, она стала единым целым с моими меридианами, костьми, мышцами и сухожилиями, а почти у самого конца пути отказывало, неся к земле в приступе лихорадочной дрожи, я продолжал идти. Опираясь на плечо Яо, поднимался все выше, по пути глотая кровь, бегущую в желудок из многократно прокушенной губы. С силой, до хруста костей сжимал пальцами ткань его одеяния, явно царапая нечаянно-выпущенными когтями.

— Шень-сяньшень, — обратился ко мне Махаон, подставляя свою спину и предлагая меня понести, — так будет быстрее, — но я отказался от его предложения, прикрыл глаза и сделав вдох глубже, восстанавливал потраченные крохи энергии, поддерживающей меня в этом пути.

Сяо Хуа не стал настаивать. Я — дракон, а значит не приемлю подобного рода помощь, да и о помощи не прошу. Он принял этот факт и пошел вперед нас с Яо, к главной двери храма Трепетной Струны. На тяжелых, высоких, массивных дверях, переливались солнечными бликами лепестки выгравированной Азалии, отражающей красоту цветка мельчайшими деталями, тенями и прожилками. А на стене, на каменной клади, выбиты строки известного поэта Дзёгона-хоси:

?,?????

???????!

????????

?????

?????

Ах, прежние разлуки

Несравнимы с последней!

Разве есть на свете

Что-нибудь печальней

Этого расставания?

— Ду Цзюань, ты как и прежде, тревожишь сердца и души мужчин. Строки в честь твою, во имя твое, это лишь малая капля росы на всем цветочном поле под солнечными лучами небесного светила. Но ни один поэт, бард, менестрель, даже Тан Мудан не отобразит красоты лика твоего, не познает душу твою и сердце… — не закончил Сяо Хуа слова свои, как двери храма открылись, а перед нами предстала она — богиня Ду Цзюань, покровительница поэтов и артистов.

— … как ты? — задала вопрос богиня, ступая, едва касаясь земли.

Босые стопы ее ног, увенчанные серебряными браслетами, словно плывя над землей, вели ее к нам. От каждого шага, серебряные колокольчики на лунном ободке звенели птичьей трелью, шелковые одеяния, нежно-сиреневого цвета, расписанного по верхней части платья лепестками Азалии, а по подолу нитями лоз, струились подобно водопаду, стелясь по каменным плитам цветочным шлейфом. Длинные, темно-шоколадные волосы небожительницы, уложены в простую прическу: ближние пряди сплетены в свободные косы и убраны назад, в переплетенную локонами ракушку, как и верхняя часть ниспадающего потока цвета дерева Эбен. И лишь веточка сирени, сочетавшая цвет с тканью ее небесного облачения, сдерживает своими изгибами водопад волос.

— Ду-Эр, — с намеком на улыбку, чуть склонив голову, произнес имя богини махаон, — ты, как и в прошлую нашу встречу, прекрасна, — рука его потянулась к лежащей на груди пряди волос, подцепив локон.

Струящийся поток шелковых нитей потек сквозь его пальцы. Видно, что в прошлом, а может и в настоящем, их связывают теплые отношения, но не дружеские, а скорее братские. Махаон видит в ней младшую, которую должен защищать и оберегать. Этот взгляд мне знаком. Так я смотрю на Яо. А во взгляде сиреневых глаз Азалии плескалась нежность иного оттенка, а может и надежда на что-то большее, чем братская забота. Но она, неся в сердце эту трепетную, подобно переливам сямисена струн любовь, пусть и неразделенную, принимала статус сестры. Приветствовала и приглашала пройти, отдохнуть с дальней и изнурительной дороги:

— Шень-сяньшень, вам уже подготовлены покои, — показала она изящной кистью руки на стены храма, придерживая тонкими пальчиками край рукава верхнего одеяния, — как и тебе, Яо-эр, — ученик ей уважительно и благодарно поклонился, помогая мне преодолеть остаток этого пути. Сяо Хуа же остался с девой Цзюань, им есть о чем поговорить и что обсудить. Как и нам с Яо.

Ученику не нужно было ничего говорить. Он и так знает, что храм этот последний, подходящий под описание легенды. Да и витражом из разноцветной мозаики другие храмы похвастаться не могут. И устроив меня, ученик отправился к алтарному лику богини. А я, извлекая иглы из перевязи на запястье, погружая в нужные точки, унимал сводящие от боли ноги, брал под контроль бегущие по меридианам молнии кары, сводя их в глубины страдающего организма, чтобы ощущались лишь отголоски той раздирающей тело боли, такие, к которым я уже привык за эти года, проведенные на вершине Нефритовых гор.

***

Яо

На нашу с Учителем и Махаоном удачу, в храме Трепетной Струны находился тот самый осколок из легенды. Главный витраж храма, выполненный в цветочном орнаменте, отражающий прекрасы цветочного мира, сиял и переливался и сверкал бликами заходящего солнца. Каждый элемент узора, деталь в изгибах и лоз и лепестков, состоящие из крохотных частичек цветной мозаики, создавали не просто витража, а окно в небесное царство.

Цветок, отраженный в орнаменте, казалось, движется, колышется лепестками на неосязаемом ветру. Я засмотрелся на произведение искусства, и чуть не забыл о том, зачем пришел. Вспомнил, что же я тут делаю, когда неосознанно посмотрел вниз, на каменные плиты пола, туда, куда вечернее солнце падает цветным отражением, повторяя роспись витража.

— Деталь незначительная, ее трудно заметить, — сказал самому себе, смотря на узор цветка, на его лозы и листья. Если не вглядываться, не обращать внимания и не знать, что искать, то не заметишь один кусочек мозаики из лиственной части орнамента, который отличается от других тоном зеленого цвета. — А вот и ты, осколок Лазурного Нефрита, — улыбнулся я, собираясь вернуться к учителю и рассказать о находке, как услышал голос богини:

— Яо-эр, постой! — как и требует этикет и воспитание семьи Шень, а так же заповеди секты Полумесяца, я сложил руки в приветственном поклоне, опустил голову и ждал, когда Ду-сяоцзе разрешит мне поднять на нее взгляд и озвучит причину, по которой задержала. Она подошла ближе, совсем близко, коснулась моих рук и произнесла: — поднимись, Яо-эр, и посмотри на узорную роспись еще раз, — показала она витраж с бутоном нежно-алого пиона, складывающего свои лепестки плотнее и ближе друг к другу. — Что ты видишь?

— Готовящийся ко сну цветок, — и потянул руку к одному из них, проводя по краю, будто бы касаясь, — еще немного и он погрузится в сон, но утром, с первыми лучами солнца бутон из нежно-алых лепестков вновь раскроется, приветствуя новый день, — говорил то, что видел, то, о чем знал.

Находясь подле учителя, как в секте, так и в клане, на той самой горе, мне не часто мне доводилось наблюдать за распускающимися и увядающими цветами. Редко, лишь тогда, когда тренировки проходили в полях, под лучами жаркого, полуденного солнца. Да в те моменты, когда я собирал лечебные травы для Учителя. Знания о красотах природы, о красках и оттенках цветов и растений, о их образе жизни и предпочтениях, я постигал через книги и научные записи предков Мастера. А практика — это сбор лекарственных трав, да гербарий для зимних заготовок.