Испытательный срок

Ее захлестнуло очередной волной злости. В горле заклокотало. Хотелось запрокинуть голову и зареветь — как прежде, громко и грозно. Но она сдержалась.

Пора отправляться…

Второй раз деревня показалась еще более странным местом. Повсюду большие короба из бревен, куда люди прятались, едва наступала ночь. Память жертвы подсказала, что короба назывались домами. В один и предстояло сейчас пройти. Теперь это ее жилище.

Людей на улицах было немного. Лишь человек семь стояли на открытом пространстве, окружив столб, на верхушке которого, натягивая цепи, рвались с жердей четыре крылатых твари. От двуногих врагов исходили недоумение, тревога, растерянность и страх.

— Матис!

Услышав крик, она повернулась. Матис… Память подсказала, что это не просто набор звуков. Это имя. Имя того, кто стал ее первой жертвой.

К ней спешил человек. Невысокий, толстый и грязный, с распухшим темным лицом. Разодранная рубаха открывала рыхлое волосатое пузо, которое тряслось при каждом шаге. Как только двуногий приблизился, она ощутила смесь мерзких запахов и брезгливо сморщилась.

Этого человека нужно было звать отцом. Он один из тех двоих, благодаря которым убогая оболочка, ставшая приютом для нее, появилась на свет. Второй, вернее — вторая, звалась матерью.

Перед мысленным взором возникло забитое существо, такое же неопрятное, как и отец. Оно жило в постоянном страхе и вызывало отвращение.

И ярость.

— Чего рожи корчишь?.. — прорычал отец, скалясь и тараща маленькие бесцветные глазки. — Где пропадал, гаденыш?!

Вновь воспоминания. Совсем свежие: несколько людей, похожих на Матиса — таких же мелких, только сильнее и без видимых изъянов, — стояли полукругом, усмехались, показывали пальцем. Потом один, бритый наголо, с лицом, покрытым странными светло-коричневыми точками, приблизился и толкнул Матиса. Тот пошатнулся и не удержал равновесия. Упал. А остальные повели себя странно — разинули рты, стали трястись, прыгать. Они смеялись. Над ним — Матисом. Точнее — над его уродством.

Подобное случалось уже не единожды. Дети — так в этом мире называли мелких двуногих — выслеживали Матиса, придумывали ему новые прозвища, одно обиднее другого, толкали и веселились, глядя, как тот изо всех сил старается не упасть, закидывали камнями и грязью, обливали вонючей дрянью, зовущейся рыбьим жиром…

Матис был слаб не только телом, но и духом. Он начинал плакать, что еще больше раззадоривало обидчиков, и убегал. Калека чувствовал себя хорошо только в одиночестве, а потому много времени проводил в зарослях у ручья. Там он слушал журчание воды, шелест листьев, голоса птиц. Там он успокаивался.

И там он встретил свою смерть.

…Боль выдернула из омута воспоминаний.

Она обнаружила себя на земле. Отец Матиса нависал над ней и злобно сопел.

— Отвечай, когда спрашивают, — прорычал он. — Кто позволил тебе уйти незнамо куда? Соображаешь, нет? Не видишь, что творится?

Отец Матиса выпрямился и указал на столб, к которому были прикованы четыре темные туши с крыльями. Они по-прежнему рвались, стремясь улететь, но цепи, прикрепленные к жердям, держали крепко.

— Послушай, Трамбр, — пророкотал крупный человек с гривой черных волос и круглым морщинистым лицом. У него были очень странные глаза — разноцветные. — Не смей так обращаться с мальчиком…

Он двинулся на отца Матиса. Тот ссутулился, глядя на великана со страхом и злостью, и стал пятиться.

— Простите, староста Тагр, — процедил он. — Не сдержался. От страха все, вы же понимаете. Вон, что делается, — грязный палец указал на столб. — А этот выро… Матис мой пропадает неизвестно где. На полчаса выпросился, воздухом подышать — и с концами. Жена, Райза, в слезы, ну я и кинулся искать. Всю деревню оббегал — нет его. У меня уж сердце отцовское заболело… И вот он объявляется, как ни в чем не бывало. Морщится, лицо воротит. Я и…

Не договорив, отец Матиса ухватил ее за плечи и рывком поставил на ноги.

— Домой пойдем, с вашего позволения, — он слегка наклонил плешивую голову.

— Идите, — пробормотал староста Тагр, пристально глядя на него.

…С тех пор небо темнело уже дважды. Сейчас близилось утро, и она лежала на лавке, слушая, как храпит отец Матиса.

В доме стоял тяжелый кислый запах пойла, к которому то и дело прикладывался грязный толстяк. Нескольких глотков этой дряни хватало, чтобы он начинал вести себя странно. Шатался, горланил песни, грохал кулаками по столу, лавкам или стенам, тянул руки к Райзе — матери Матиса. Та выворачивалась из потных объятий мужа, называла его «скотом», «мразью» и еще много как. Трамбр в ответ либо смеялся, либо тоже начинал ругаться, приходя в еще большее бешенство. Матиса он именовал «выродком».

Она сразу поняла, что Трамбр ненавидел сына-калеку. А Райза… Быть может, она и любила Матиса — когда-то. Сейчас этой забитой и неопрятной женщине было плевать на все: на зарастающий грязью дом, на мужа, что травился дешевой выпивкой и распускал руки, и на Матиса, которого жалели взрослые, а сверстники считали недочеловеком.

Близилось утро. Скоро солнечный свет заползет в давно не мытое окно, скользнет по покрытым копотью, облепленным паутиной стенам, заплеванному Трамбром полу, убогой мебели и посуде, в которой черствели и кисли остатки скудного ужина…

Наступит новый день. И быть может, именно сегодня она начнет. Понемногу, очень осторожно, чтобы никто не понял, что виной бедам мальчик-калека по имени Матис.

Однако пока она даже не представляла, что может сделать. Ей еще не удалось толком познакомиться с этим миром. Но это не страшно: она придумает, как превратить жизнь двуногих в кошмар. Их мучения напитают таящееся у нее внутри заклятье. Она выберет новую жертву и переселит часть себя в ее тело, обретет союзника. Вдвоем они смогут сделать гораздо больше. А потом их станет четверо. Затем — восемь… Шестнадцать…

И так далее…

С ростом их числа будет расти и кошмар, пожирающий этот мир.

Она не подведет создателей. Те будут довольны.

Но до этого еще очень далеко. Она едва-едва начала свой путь.

Проклятые твари с крыльями, прикованные к столбу!.. Это из-за них она теряет время!.. Крылуны чувствовали ее: в безголовых и безлапых тушах присутствовала часть той силы, что дала жизнь и ей. А двуногие глупцы тряслись, ожидая еще одно облако черного дыма. Сидели по домам, в обнимку со своими трусливыми детенышами. Она тоже вынуждена была торчать в загаженной комнатке и пялиться в окно. Но даже бездействие оказалось полезным: многое стало ясно из разговоров Трамбра и Райзы.

И эти знания помогут, когда она начнет.

Глава 13

Дролл и староста Тагр просидели за книгами до рассвета. Слушая их, Страд понял, что столкнулся с призраком — искрой жизни, покинувшей тело, но не слившейся с потоками Силы, которая питала Яблоню Мироздания, а оставшейся на земле. Такое происходило крайне редко, раз в несколько десятков лет.

Раз за разом он вспоминал тонкое светящееся лицо с дырами вместо глаз. Да, это было жутко, но Дролл прав: ночной визитер не нес в себе опасности.