Исследование авторитарной личности

Мы сопоставим также наши интерпретации идеологических представлений с результатами исследований, не ограничиваясь при этом пределами высказываний, ибо они кажутся достаточно поверхностными. Наша цель – это не подведение итогов на основе количественных данных, но, как указано выше, – стремление установить связи между идеологией и психическими детерминантами.

Мы не утверждаем, что психическое является причиной, а идеология следствием, но постараемся рассмотреть их в теснейшей связи, исходя из того, что иррациональность также присуща идеологии, как внешнему поведению человека – бессознательные конфликты в психике. При изучении материалов интервью особое внимание было уделено этой иррациональности, а также тем высказываниям, которые каким-то образом свидетельствуют о динамике структуры характера. Составление таких конфигураций, где присутствуют и динамическая мотивация, и идеологическая рациональность, кажется нам оптимальным путем для доказательства следующих положений. Представленный выше материал2 по крайней мере позволяет рассматривать структуру характера как один из детерминантов идеологии.

Но сфера, которой мы занимаемся, не допускает упрощенного толкования категорий психологии. Наше определение «потенциально фашистского характера» базируется в основном на отличиях между Н и N; если эти различия имеют место в большинстве аспектов политико-экономической идеологии и в глубинном смысле соответствуют всем аспектам идеологии, то должна существовать еще одна детерминанта, стирающая различия между Н и N и делающая невозможным однозначное толкование в категориях психологии.

Это и есть наша общая культурная атмосфера и прежде всего влияние идеологии на формирование общественного мнения. Если наш культурный климат под давлением социального контроля и концентрации технологий стандартизован в невиданных масштабах, то мы должны допустить, что мышление индивидуумов отражает не только структуру характера, но и эту стандартизацию. Структура характера обусловлена этим в гораздо большей степени, чем это может себе представить наивный наблюдатель. Другими словами, мы должны принимать во внимание, что у интервьюируемых есть некая идеологическая «общая схема», которая, ни в коем случае не являясь индифферентной к дихотомии Н и N, все же нарушает границу между ними. Наши данные вполне подтверждают, что такая «общая схема» существует на самом деле.

Основным в этой главе является вопрос, нет ли в этой идеологической «общей схеме», даже по сравнению с восприимчивостью нашего Н к фашистской пропаганде, опасности массового присоединения к антидемократическим движениям, получившим однажды мощный импульс?

Значение этого диагноза, который должны подтвердить наши материалы, очевидно: из него следует, что такой общий потенциал не может быть преодолен только воспитательными мерами на психологическом уровне. Наряду с этим требуются решительные изменения культурного климата. Этот аспект методологически важен для нашей работы, так как он несколько смягчает противопоставление Н и N, которое при абсолютизации может привести к «психологической пристрастности», пренебрегающей действующими в нашем обществе объективными и надындивидуальными силами.

Употребление понятия «общая схема» в сфере идеологии на первый взгляд может показаться парадоксальным. Но благодаря ему можно провести относительно понятное, простое, хотя и несколько грубое деление на прогрессивные и реакционные убеждения, ибо здесь обозначились наиболее характерные различия. Однако факты этого не подтверждают, скорее трудно удержаться от впечатления, что в интервью на политико-экономические темы сходства между Н и N гораздо больше, чем в более отвлеченных областях. Существуют, разумеется, темы совершенно однозначные, вроде некоторых одиозных антисемитских представлений, рассмотренных в предыдущих главах. Даже без научного исследования можно сделать вывод, что Н по большей части против, а N за Рузвельта, что Н отдают предпочтение «жесткой» внешней политике, а N — сторонники взаимопонимания, и что Н с возмущением отвергают коммунизм, а N склоняются к дискуссии по существу. Но есть и множество «более формальных» элементов политической идеологии, которыми пронизана «общая схема» и которые способствуют реакционным и потенциально фашистским убеждениям. К ним относятся, как будет показано ниже, всеобщая неосведомленность и путаница в политических вопросах, привычка «навешивать ярлыки» и «персонализация», недовольство профсоюзами, протест против государственного вмешательства в экономику и ограничения доходов, и многое другое. Существование такой «общей схемы» в политике не является неожиданностью, если рассматривать проблему во всех взаимосвязях. Фактически о наличии этой проблемы свидетельствуют наши количественные результаты. Используя одну только шкалу РЕС, мы не могли ожидать тесной корреляции между политической идеологией и антисемитизмом. Дэниэл Дж. Левинсон привел доказательства, что корреляция по РЕС между антисемитизмом и этноцентризмом никогда не была очень высокой3. Были опрошенные с высокими показателями по РЕС, но низкими по Е, а другие – с высокими по Е, но средними или низкими по РЕС. Это означает, что мы не можем, особенно в данной области, определить Н и N четкими категориями.

Посмотрим, подтверждают ли интервью эти положения: что в качественном отношении означает снижение критериев различия, а также можем ли мы и каким образом установить значимые величины различия.

Если признак по шкале Е статистически различает высокие и низкие показатели так, что «высокие» показатели становятся еще выше, и это наблюдается у всех интервьюируемых, то надо сделать вывод, что признак присущ нашей культуре в целом. В этой главе мы уделим особое внимание таким наиболее ярким признакам. То, что речь идет о потенциально фашистских признаках, находит свое подтверждение в том, что они «совпадают» статистически, психологически и по другим параметрам со значением высокой шкалы, если же они встречаются довольно часто в интервью по шкале N, то мы должны сделать вывод, что живем в потенциально фашистские времена.

Если опрашиваемый имеет низкие показатели по всем шкалам, но все же обнаруживает потенциально фашистские черты, можно предположить, что шкалы и другие методики не раскрывают общей картины, что потенциальный фашизм по этому признаку является гипотетическим, поскольку речь идет о статистическом доказательстве. Следовательно, надо еще эмпирически установить, соответствует ли это тому, что мы знаем об опрошенном на самом деле. Наше исследование должно по возможности внести ясность в эту методологическую проблему.

Конечно, общая схема, которая должна дифференцировать разницу между Н и N , требует более тонких критериев и нюансов, чем та, которая применяется до сих пор. Но в этой главе мы будем касаться данной проблемы лишь изредка. Иногда Н и N выражают похожие политико-экономические взгляды, но отличаются друг от друга в деталях, так же как они иногда различаются во внешних проявлениях, но обнаруживают сходство по существу.

Политическая и экономическая конъюнктура подвержена быстрым изменениям. Особенно это стало заметно в последние годы. Когда собирался наш материал – преимущественно в 1945 году, – Россия была нашим союзником, но в настоящее время напряжение, возникшее между Америкой и Советским Союзом, затмевает все остальное. После таких перемен адекватное изложение политической идеологии становится трудным и ненадежным. Таким образом, антирусские настроения, неизменно присутствующие в 1945 году в общей – по большей части субъективно обусловленной – реакционной позиции, в настоящее время гораздо более «реалистичны» или в большей степени попадают в «общую схему» и, по существу, указывают на меньшие различия между Н и N , чем прежде. Более того, типичный N в настоящее время занимает более однозначную позицию по отношению к России. Конечно, наша интерпретация должна исходить из ситуации 1945 года, чтобы дать адекватную картину связи между идеологией и личностными факторами. Но здесь следует подчеркнуть, что шкала РЕС и результаты интервью по ней зависят от внешних условий больше, чем другие шкалы. Поэтому мы никак не ожидали высокой корреляции между шкалами РЕС, Е и F, так как вполне возможно, что направление некоторых поверхностных связей изменилось при новых политических обстоятельствах. Идеология реагирует на новую политическую динамику так чутко, что, возможно, к моменту публикации следует модифицировать некоторые выводы в конце данной главы. Но все-таки можно утверждать, что общие формулировки, приводимые ниже, соответствуют происходящим событиям.

В этой главе мы занимаемся прежде всего формальными элементами политической и экономической идеологии, а затем некоторыми специфическими вопросами политики. В обеих частях рассматривается соотношение общей схемы культуры и психологической дифференциации, но основные положения общей схемы изложены в первой части.

В. Формальные элементы политического мышления

1. Незнание и непонимание4

При оценке материалов, содержащих политические высказывания, следует принимать во внимание широко распространенные среди наших респондентов незнание и путаницу в политических вопросах. Это незнание способно превзойти даже представления скептиков. Если люди не знают, о чем говорят, то понятие «мнение» – основа в изучении идеологии – теряет свое значение. При этом материалы интервью не становятся бессмысленными, только их оценка должна быть изложена не только в объективных категориях, а с учетом социопсихологической структуры респондентов. Другими словами, материал сам по себе требует такого анализа личности, который соответствовал бы общей стратегии нашего исследования. В рамках этого анализа должна быть переоценена идеология опрошенных.

Неосведомленность и путаница в понятиях характерны для политических высказываний и Н и N, тем не менее их нельзя признать нейтральными при восприятии фашистской пропаганды. Возникает впечатление, что путаница и незнание чаще встречаются у Н , чем у N, и этот факт вполне соответствует предыдущему наблюдению, что Н вообще является «противником интеллектуалов». Да еще их официальный оптимизм исключает такой критический анализ существующего порядка, на котором основана рациональная политическая оценка. Человек, который идентифицирует себя с миром априори, не испытывает особого стремления осмыслить и провести различия между сущностью и внешними проявлениями. Склонность Н к практической жизни и его интуитивная дистанция ко всему, что выходит за рамки его достаточно ограниченной деятельности, является еще одним фактором, способствующим отсутствию интереса к политике, и объясняет недостаточные познания в ней. Как бы то ни было, можно предположить, что само по себе незнание способствует общей реакционной тенденции. Это мнение, основанное на исследованиях, проведенных в отсталых сельских районах, кратко и четко выражено старыми социал-демократами: антисемитизм – это «социализм дураков». Все теперешние фашистские движения, включая деятельность американских демагогов, рассчитаны на невежд; они сознательно подают факты таким образом, чтобы найти поддержку только у тех, кто с ними незнаком. В сложном современном обществе, насыщенном проблемами, незнание ведет к состоянию неуверенности и беспокойства, которое служит идеальной почвой для реакционных массовых движений современного типа. Такие движения обычно носят популистский, «народный» и откровенно антиинтеллектуальный характер. Не случайно, что во все времена фашизм не смог разработать связной социальной теории, а к теоретическому мышлению и знанию относится с презрением, как к свидетельству «утраты корней». Такое незнание, обнаруженное в наших интервью, представляется особенно зловещим в группах с относительно высоким уровнем образования, независимо от того, имеют ли они высокие или низкие показатели по шкалам. С одной стороны, техническое образование и стремление к «реалистической заботе о себе», а с другой – упорное нежелание осмыслить действительность, становятся тем климатом, в котором расцветают фашистские движения. Там, где преобладает подобное мировоззрение, в кризисных ситуациях особенно легко усваиваются идеологические формулы, недавно еще свойственные экстремизму.