Исследование авторитарной личности
Шрифт:
Трюк «Неутомимость»
Когда Томас говорит об исповедуемой им честности, самоотверженности, верности любимому делу, он редко забывает упомянуть еще и о своей неутомимости. Он читает сотни писем в день, тратит свою полезную энергию, из-за постоянного напряжения он рано поседел, он жертвует собой и работает несравнимо больше, чем его слушатели. «Я должен вам еще раз сказать, что мое дело – это труд, который я охотно на себя возложил. Я прошу вас только принять жертву вместе со мной. Я не жду от вас, что вы будете так же тяжело трудиться, как и я». Неутомимость – странным образом также одна из главных существенных черт, которую Томас приписывает своим противникам: «Большевики никогда не устают, день и ночь они занимаются своей подрывной деятельностью, подрывают структуру американского общества, в то время как честные граждане спят. У коммунистов нет отпусков; подумайте о том, что дьявол может прийти всегда. Вы и я, мы должны работать день и ночь, так как мы просто не имеем права терять время». Ясно видно сходство данного трюка с темой «Германия, проснись». Разнообразны и не совсем постоянны его психологические импликации. Сюда относится прежде всего желание «натравить» – исконная форма всякой агрессии и одна из глубинных движущих сил фашизма для действительной и идеологической непрерывной необходимости тяжелой работы, чтобы можно было оправдать «дисциплину» и эксплуатацию. Обоснованная общественно-экономическими тенденциями, она пронизывает всю фашистскую систему вплоть до ее последнего разветвления. Фашизм внушает чувство, что спать не разрешается. Один из видов пыток, предпочитаемый в тоталитарной системе, это прерывать сон человека через каждый час до тех пор, пока его нервы не выдержат. Отрицание фашистами сна, а в более широком смысле злое намерение ничего не оставлять в покое отражается в подчеркивании
Призывая к неутомимости, агитатор, однако, не хочет вызвать у сторонников состояние полного «бодрствования», осознанности и ясности. Само собой разумеется, он желает, чтобы они были деятельными и готовыми к действиям, но как бы под чарами. Название «массовый психоз» содержит для фашистов долю этой правды, хотя оно недооценивает часто в высшей степени рациональный элемент, т. е. надежду последователей на материальную выгоду и улучшение их социального статуса. Достоверно все-таки можно сказать: в большей степени это активность загипнотизированных, являющаяся целью фашистской пропаганды, а не активность осознающих ответственность и думающих индивидов. Поэтому настоящий призыв к неутомимости действует как наркотик. Именно так, так как последователи должны некоторым образом впасть в сон и действовать во сне. Им постоянно приказывают быть бдительными и не спать. Из внешне амбивалентного состояния между сном и неутомимостью агитатор извлекает пользу. Кто должен спать, в то время как ему внушают, что он должен быть неутомимым, что он и есть неутомимый, тот будет меньше сопротивляться воле вождя. Внушают, что ему сделали прививку против заразной, угрожающей здоровью болезни6.
Трюк «Посланец»
Особенно характерна для Томаса последняя специфическая особенность, так как она явно несовместима с образом вождя, но, наверное, очень соответствует типу вождя фашистов – это идея, что говорящий не сам спаситель, а только его посланник. Трюк посланца у Томаса заимствован из языка теологии, особенно из роли Иоанна Крестителя. «Иоанн был достаточно умен, чтобы знать, что он не полностью соответствует этому другому месту. Он понимал, что у него есть свои собственные таланты, но что он не был избран, чтобы вступить в свет креста Иисуса Христа. Это – чудовищная правда, которую мы осознаем и которой мы должны повиноваться. Если мое сегодняшнее послание хвалит Мартина Лютера Томаса или какое-либо другое человеческое существо, тогда оно совершает ошибку, но если это послание великого христианского американского крестового похода возвышает Сына Божьего, то это движение будет иметь успех… Я не знаю, каковы ваши таланты в жизни. Может быть, вы должны быть только посланцем. Быть посланцем сегодня – лучшее задание в мире. Ну вот, теперь я посланец, которого Бог послал в мир. Вы тоже». Здесь нас интересует не хорошо продуманное смешение светских и духовных вещей, креста Христа с христианским американским крестовым походом, а идея посланца и заявление Томаса, что он пророк, который не сам может исполнить надежды, которые он пробуждает. Это может показаться случайным добавлением агитатора, которое имеет мало общего с главным содержанием фашистской пропаганды, саморекламой вождя. Однако Гитлер также при становлении национал-социализма использовал трюк посланца, когда он сказал о себе: «Я только барабанщик». Явным мотивом является тот факт, что многие фашистские вожди вначале были в большей степени пропагандистами, а не политиками, это – само по себе знаменательное явление нашего общества, в котором все больше стирается граница между рекламой и действительностью. Между тем и этот трюк имеет также психологическую подоплеку, которую, наверно, может прояснить случайное замечание Томаса о его отце: «Мой отец был очень умным человеком. К сожалению, его сын ничего не унаследовал от его ума». Пропагандистская ироническая скромность оратора только слегка маскирует противоположность его отцу, которая проявляется также и в других высказываниях, особенно когда Томас противопоставляет свое религиозное рвение мнимому «агностицизму» отца. «Моя борьба» Гитлера не оставляет сомнения, что у него с отцом были острые психологические конфликты и частые столкновения по практическим вопросам. Вероятно, в трюке «барабанщика» или «посланца» выражается желание говорящего считать образ сына тем, кто еще не является самим «ожидаемым»7. Эмфатическое противопоставление понятий сына и Бога отцу является, между прочим, одним из центральных пунктов в теологических «вывихах» Томаса. Агитатор, который хочет, чтобы его последователи отождествляли себя с ним, подражали ему, представляется не только как превосходящий их, как сильный человек, но одновременно и как его полная противоположность. Такой же слабый, как и они, он скорее сам нуждается в спасении, а не может быть спасителем. Он сын, подчиняющийся отцовскому авторитету, зависимый человек, и состоит на службе у более старшего, чем он сам8, который, однако, уже не отец, а что-то расплывчатое, смутное и весьма неопределенное. Все стимулы позволяют сделать вывод, что это общность «сынов», объединенных в фашистские организации, чья власть является психологической компенсацией слабости отдельного. Образ фашистского диктатора не является больше образом отца. В современной фазе общественного развития, когда семья перестает быть самосохраняющейся, независимой экономической единицей и отец не является больше гарантом жизни своей семьи, он не представляет больше психологически превосходящую общественную инстанцию. Если образу Сталина еще присущи некоторые восточные, патриархальные черты, то у Муссолини имеются только намеки на них, а у холостяка Гитлера и его коллективного образа они отсутствуют полностью. Гитлер выступает, более того, как бунтующий, невротический слабый сын, которому обеспечивает успех как раз невротическая слабость, так как она позволяет ему раствориться среди себе подобных в движении. Фашистский вождь должен достичь власти путем «самоотдачи», путем передачи себя обществу. От общества он получает обратно свой авторитет, за него он хлопочет во всех своих символических высказываниях. Отсюда идет тенденция подчеркивать, что он уже не спаситель, а его посланец или заместитель. Томас, с точки зрения публики, которая чаще всего состоит из людей среднего возраста со строго христианскими убеждениями, более патриархален, чем современные фашистские типы вождей. Это ни в коей мере не делает его более безвредным, однако его специфические качества позволяют ему оказывать влияние на группы людей, трудно достижимые для пропаганды9. Но он не может полностью отказаться от фашистского толкования «сына», которое проявляется в уверениях в его смиренной преданности чему-то большему, чем он сам в своей миссии простой предтечи спасителя. Подлинный психологический трюк фашизма состоит в превращении предшественника посредством определенных неосознанных механизмов в того, кого он должен провозгласить.
«Большой маленький человек»
За исключением его тяжеловесных, неосознанных импликаций трюк «посланца» входит в более общую структуру фашистской пропаганды. Он обозначает констелляцию, которая характеризует общую связь между оратором и слушателями. Как воплощение психологической «интеграции» своей публики в единство, оратор одновременно слаб и силен, слаб, поскольку каждый отдельный человек из толпы считается способным отождествить себя с фюрером, который поэтому не может его слишком превосходить; силен, поскольку он представляет могущественный коллектив, который образовался благодаря единению слушателей. Он создает себе имидж большого маленького человека с оттенком инкогнито того, который идет неузнанным по тому же пути, что и другие, но который в конце должен проявиться как спаситель. Он требует интимной идентификации и поддержания раболепной дистанции; поэтому его образ намеренно противоречив. Он рассчитывает на слабую память людей и полагается больше на неосознанные потребности, к которым он взывает в различное время как к консистентным рациональным убеждениям.
О трюке «большой маленький человек» есть двоякое суждение. Во-первых, это отношение Томаса к деньгам, или способ, каким он объясняет свои финансовые проблемы. Насколько известно, он не имел существенной финансовой поддержки, хотя его роль в кампании Мерриам – Синклер (предвыборная кампания республиканца Франка Ф. Мерриама против демократа Антона Синклера в 1935 г. в Калифорнии), как и некоторые другие факторы, позволяют предположить наличие такой поддержки. Однако, если он действительно зависел от небольших взносов своей радиообщины, то его поведение довольно необычно. Никакое уважение собственного достоинства не мешает ему снова и снова клянчить деньги, никакие благочестивые угрызения совести не запрещают ему смешивать религиозные и финансовые дела в такой форме, которая должна возмущать верующего человека. Все речи наполнены слезливыми, нарочито бесстыдными, умоляющими просьбами о пожертвовании. Нет
ни одной речи, в которой он не выступал бы как нищий. В период развития национал-социализма, особенно в 1930–1933 гг., когда партия иногда расходилась во мнении со своими спонсорами, один сбор денег на улице сменял другой. У других американских антисемитских агитаторов такое попрошайничество также стояло на повестке дня. Было бы близоруко недооценивать его психологическое значение. В общем, люди готовы придавать более высокое значение делам, на которые они жертвуют деньги. Деньги действуют, как замазка. Однако это в недостаточной степени объясняет, почему сам будущий фюрер, поразительно противореча идее своего величия, выступает как нищий. Честолюбивые люди, как Томас или Фелпс, наверняка более заинтересованные в своей политической карьере, чем в непосредственной скромной финансовой прибыли, очевидно, знают, почему они все время крикливо повторяют свои просьбы о долларах и центах. Одной из причин этого могло бы быть универсальное чувство неуверенности масс в современной экономической ситуации. Никто, кроме очень богатых, не чувствует себя господином своей экономической судьбы, а, наоборот, большинство людей являются объектом гигантских слепых экономических сил. Каждый чувствует себя в определенной степени во власти общества, за психологическим образом каждого индивида таится призрак нищего. Фашистский агитатор учитывает эту ситуацию. В позе нищего-попрошайки он становится на одну ступень со своими слушателями, он не колеблется сам начать попрошайничать, подвергаться тому же унижению, которого они боятся, он символически освобождает их от стыда быть попрошайкой, он в качестве заместителя исполняет эту функцию и, так сказать, ее благословляет.Нередко у Томаса техника попрошайничества, похожая на метод индульгенции римско-католической церкви в начале буржуазной эпохи, принимает черты метафизического шантажа. Во всяком случае, он дает понять, что тот, кто помогает оплатить его счета, может купить царство небесное. «Мы записываем очень точно каждый доллар, который нам дают для движения мои друзья, так что мы знаем каждое пенни, которое нам поступает, и знаем, откуда оно пришло и куда пойдет. Я призываю Святой Дух, чтобы он говорил вашим сердцам, чтобы вы приняли посильное участие в этом большом движении, которое распространяется по Америке. Подумайте о том, что мы должны оплачивать наши счета, маленькие счета, почтовые сборы, счета за радио и счета из канцелярии». При попытке направить «Божью десятину» в свой собственный карман Томас явно спекулирует на сложных отношениях большинства людей к деньгам, на чувстве нечистой совести перед лицом того, что они имеют. Кроме того, он апеллирует к американскому чувству хорошей сделки, к пониманию того, что все имеет свою цену и все должно быть выражено в финансовом эквиваленте, причем он следует директиве рекламы, которая надеется, что домохозяйки купят их мыло в качестве платы за их «мыльные оперы». Томас комбинирует это представление с трюком неутомимости: «Я жертвую этому великому делу каждую искру моего разума. Я спрашиваю себя, могу ли я попросить некоторых из вас прислать 10 долларов». Мало того что Томас попрошайничает у своих слушателей, он даже не боится постоянно жаловаться на свои финансовые трудности, упоминать об обязательствах, которые он взял на себя, хотя они слишком большие, чтобы он когда-либо мог их выполнить. Он срочно нуждается в помощи своих последователей, которым маячит огромное вознаграждение и которые могут считать себя в финансовом плане даже богаче его, если они поддержат великого маленького человека, имеющего такие же заботы, что и у них. Одновременно признание в такой некорректности может разбудить у слушателей инстинкт хищника.
Для пропаганды Томаса, характеризующейся смесью кичливости человека, который руководит важным делом, и криком отчаявшегося, показательна следующая цитата: «Я очутился в кризисе относительно моей будущей работы. Мой администратор представил мне от моей типографии счет за май, который составляет 800 долларов. Я заявляю открыто, что я не знал, до какой суммы вырос этот счет. Я установил, что в мае мы разослали сотни тысяч экземпляров всех наших печатных трудов. Только за май наши расходы на печать и почтовые сборы составили 1200 долларов. Я должен теперь решать. Или я должен буду обратиться к вам с решительным призывом помочь мне оплатить этот счет, или я должен немедленно приостановить рассылку. Без сомнения, мне придется полностью прекратить рассылку, пока этот счет не будет оплачен. Я не могу допустить, чтобы он стал еще выше, и я не думаю, что это воля Божья. Я не знал, и я не заметил, что счет из типографии за май самый высокий за всю историю движения, что он так вырос. Конечно, я благодарю Бога за это. Это же показывает только размер нашего движения, но это также и показывает, мои дорогие, что Вы и я сегодня утром упадем на колени и должны поставить этот вопрос на повестку дня». «Я имею больше власти, чем денег», – хочет сказать Томас, когда он, с одной стороны, как менеджер намекает на своего коммерческого директора, а с другой стороны, клянчит 800 долларов.
Не только финансовыми делами ограничивается комбинация мелочности и возвышенности. Вообще поведение Томаса колеблется между незначительными, прозаическими, каждодневными делами и высокопарными рассуждениями, которые объединяются без каких-либо логических переходов и идентифицируются друг с другом, так что даже самый жалкий слушатель может сразу же почувствовать себя «поднятым» из своего низкого положения в царство идей. Ни Томас, ни его слушатели не думают о пути, который ведет из их собственного частного существования в сферу социальных и религиозных абстракций. Чтобы извлечь выгоду из узколобости и лишенной иллюзий трезвости бедных, из старых теологических традиций извлекаются высокопарные идеи и карикатуры, ими манипулируют и переносят в мир их представлений. Речи Томаса изобилуют ничтожными техническими подробностями, которые связываются с «этим великим движением» или с распространением христианской веры в Америке. Так, он однажды описывает, как можно добраться до его церкви, даже упоминает, что «помощники сопровождают посетителей через бульвар», и продолжает: «Непременно приходите сегодня вечером. Если Вы истинные христиане и настоящие американцы, а я знаю, тысячи среди Вас являются таковыми, Вы будете здесь, так что мы сегодня вечером что-то с Божьего благословения сможем предпринять». Эта техника еще применяется к понятию вечной жизни. Переведенная на язык маленького человека, который боится всех земных болезней, она делает вечность, так сказать, страховкой жизни. «Вы знаете теперь, что означает вечная жизнь? Это означает навсегда и вечно. Это означает жизнь без конца. Это означает жизнь, где нет смерти. Это означает жизнь, где нет болезней. Это означает жизнь, где нет забот».
Если обещания полностью неосуществимы внутри существующего общества и не поддаются никакому рациональному контролю, они становятся безудержными, как дневной сон детей, в которых он хотел бы превратить своих слушателей. «Вечная жизнь означает, что ты и я, и каждый мужчина, и каждая женщина, которые принимают сына Живого Бога, 10 000 лет, десять миллионов лет, десять биллионов лет, десять триллионов лет будут жить дальше, и каждую эту цифру вы можете умножить на 10. Это означает всю вечность. Разве это не стоит того?» Гиммлер предсказывал в известной речи, что Третий рейх будет продолжаться от 20 до 30 тысяч лет. Самое совершенное выражение идеи большого маленького человека в том виде, в каком Томас хотел бы ее высказать, это его хвастовство триллионами лет жизни и одновременно завершающий вопрос «Разве это не стоит того?». Он ассоциирует представление о триллионах лет с солидной инвестицией, располагает вечностью и является надежным маклером.
Трюк «великий маленький человек», в котором трезвость идет рука об руку с великолепием, комбинируется в предложении, которое показывает чрезвычайное пренебрежение пропорциями, опять с трюком неутомимости: «Молитесь, чтобы Бог был в душе и сердце этих больших живых слушателей, чтобы они день и ночь не находили покоя, пока они все не затребуют эту важную литературу, которую мы рассылаем бесплатно». Он устанавливает непосредственное отношение между требованиями незначительных брошюр и религиозным миром души. Спать может только тот, кто непрерывно требует «эту жизненно важную литературу».
Человеческий интерес
Мотивом другой предпочитаемой Томасом позы, трюка «человеческий интерес», является контингент его аудитории, которая большей частью состоит из пожилых, немного одиноких, разочарованных людей, и прежде всего слушательниц женского пола. По хорошо показавшему себя образцу, типа ключевых фигур в женских журналах с их чрезвычайной силой притяжения, он симулирует личное тепло, близость и доверие. Он выступает в некоторой степени как простой философ, по-народному добродушный, скромный человек с золотым сердцем, который, хотя сам и не живет в роскоши, думает прежде всего о своем близком, несет ему облегчение и помогает то в одном, то в другом. Этот трюк у Томаса предназначен для специфической публики, его также можно встретить у Фелпса и у многих других фашистских агитаторов в США, но в немецкой национал-социалистической пропаганде он отсутствовал. Очевидно, чрезмерно высокое давление технологии и высокоцентрализованной деловой культуры в этой стране заставляет тех, кто подвержен этому явлению, требовать «сильных таблеток». Радиовещание с его фальшивой непосредственностью, которое приносит далекий голос в дом маленького человека, является, конечно, особенно подходящим медиумом для этого трюка.