Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Рассказ Лаврентьевской летописи представляет в данном случае безусловный интерес по причине старшинства его списка (1377 г.), хотя начинается с ошибочной даты 6694/1186 г., под которой помещено описание солнечного затмения, происшедшего 1 мая 1185 г., никак не связанного здесь с походом. За ним следует сообщение о рождении «в то же лето, того же месяца мая в 18 день» сына у Всеволода Юрьевича. Далее говорится, что Игорь с двумя сыновьями из Новгорода Северского, Всеволод из Трубеча, Святослав Ольгович из Рыльска и «черниговская помощь» собрались у Переяславля и «вошли в землю» половцев. Последние послали весть по всей земле своей, но не дождались помощи, были побеждены в первом бою «и биша и до вежь, множество полона взяша, жены и дети, и стояша на вежах 3 дни веселяся» [Л., 397]. Далее следует похвальба князей «пойти за Дон» и «в луку моря», после чего сами они были окружены половецкими «стрелками», которые в ожидании остальных войск «З дня» не давали русским отрядам подойти к воде, так что те «изнемогли бо ся бяху безводьемь, и кони, и сами в знои и в тузе», а когда те всё же прорвались, «ратные» бросились на них и «притиснули их к воде». В результате «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина избита, а другая изъимана и та язвена», поэтому «где бо бяше в нас радость, ноне же въздыханье и плачь

распространися»
[Л., 398].

На Русь весть о пленении Игоря принес «гость, шедший мимо». Святослав выступил к Каневу, но половцы бежали «за Дон», и тогда он возвратился к Киеву. Услышав об этом, половцы тайно пришли к Переяславлю и «взяша все городы по Суле и у Переяславля бились весь день». Увидев, что острог у Переяславля уже захвачен нападающими, из города выехал князь Владимир Глебович «в мале дружине», в результате чего был ранен «треми копьи». Половцы же вернулись с полоном. «И по малых днехъ оускочи Игорь князь оу половець», так как «не оставить бо Господь праведнаго в руку грешничю: очи бо Господни на боящаяся его, а уши его в молитву их», поэтому половцы «гониша бо по нем и не обретоша его» [Л., 399].

Считать рассказ Лаврентьевского списка восходящим ко времени описываемых событий нет никаких оснований. Этому предположению противоречит наличие таких безусловных ошибок, как выступление Игоря от Переяславля, традиционного места сбора войск киевских князей против половцев (что в данном случае не могло быть как по причине усобицы между Игорем и Владимиром Глебовичем, так и по направлению похода), сообщение о трехдневном веселии «на вежах» и последующем трехдневном же (!) «удержании от воды» войска Игоря половецкими «стрелками», что является чисто эпическим преувеличением, позволяющим полагать здесь прямое воздействие «Слова о полку Игореве» с его «трехдневной битвой». Столь же существенным свидетельством об известной зависимости летописного текста от текста поэмы может быть истолковано желание князей «пойти за Дон» (в «Слове…» — «Игорь къ Дону вои ведетъ»), упоминание «луки моря» («а поганаго Кобяка изъ луку моря»), «безводье» и «туга» («въ поле безводне жаждею имь лучи съпряже, тугою имъ тули затче»), указание на захваченные половцами в Посулье грады («по Сули грады поделиша»). Менее вероятны параллели с ранами Владимира Глебовича переяславльского, упоминаемые в «Слове…» («а Володимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»), бегство Игоря («Игорь князь поскочи горнастаемъ») и напрасная погоня за ним половцев.

Вместе с тем, в рассказе Лаврентьевского списка присутствуют реалии, которых нет в известном тексте «Слова…», как, например, упоминание «черниговской помочи», наличия в захваченных вежах «жен и детей», упоминание, наряду с князьями и дружиной, «боляр и велмож», плененных половцами (откуда они?), причем в Лаврентьевском списке представлены как бы две версии происшедшего — «князи вси изъимани быша, а боляре и велможа и вся дружина — избита, а другая (? — А. Н.) изъимана и та язвена», неведомый «гость», принесший весть о пленении черниговских князей «на Русь». Все они могли попасть в текст как в момент создания архетипа, так и при последующей литературной обработке сюжета.

В этом плане особенно интересно сравнение Лаврентьевского списка с текстом Ипатьевской летописи. Однако прежде, чем к нему приступить, следует напомнить о зависимости протографа рассказа о походе 1185 г. Ипатьевского списка от текста «Слова о полку Игореве», причем значительно большем, чем полагали А. И. Лященко [114] и А. А. Зимин [115] , считавшие, что «Слово…» написано на основе рассказа Ипатьевской летописи.

Рассказ Ипатьевской летописи начинается с того, что «Святославичь Игорь, вноук Олговъ поеха из Новагорода (Северского. — А. Н., взяв с собой Всеволода из Трубецка, Святослава Ольговича и сына Владимира, испросив у Ярослава (черниговского) в «помочь Ольстина Олексича, Прохорова вноука, с коуи черниговьскими». Произошло это 23 апреля 1185 г., «и тако идяхоуть тихо». Возле Донца их встретило солнечное затмение, происходившее «в год (т. е. час) вечернии» (т. е. «во время службы вечерней», что в православном богослужении определяется от 2 до 5 часов пополудни [116] и хорошо согласуется со временем действительного затмения 1.5.1185 г. [117] ), после чего путешественники, перейдя Донец, пришли к Осколу, где два дня ждали Всеволода из Курска, а оттуда вместе перешли к Сальнице. Здесь их встретили «сторожа» (т. е. разведка), посланные «ловить языка», которые сообщили, что они «виделись с ратными, ратници наши (вар. „ваши“) со доспехомъ ездять» [Ип., 638–639], и предложили вернуться домой. На совете решено было продолжать поездку, и на следующий день «во обеднее время» они встретили «полки половецкие», стоявшие перед вежами на противоположной стороне реки Сюурлия.

114

Лященко А. И. Этюды о «Слове о полку Игореве». // ИОРЯС, XXXI. Л., 1926, с. 147–158.

115

Зимин А. А. Ипатьевская летопись и «Слово о полку Игореве». // ВИ, 1968, № 6, с. 43–64.

116

Никольский К. Пособие к изучению устава богослужения православной Церкви. СПб., 1900, с. 152–153. При пользовании данньм пособием следует делать поправку на «декретное время», введенное советской властью, которым мы пользуемся до сих пор.

117

Святский Д. Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. Пг., 1915, с. 22–27.

Приехавшие «изрядиша полковъ 6»: в середине полк Игоря, справа — Всеволода, слева — Святослава Ольговича, впереди «дроугыи полкъ Ярославль, иже бяхоу с Ольстиномъ кооуеве, а третии полк на переди же — стрелци, иже бяхоуть от всихъ князии выведени», и начали спускаться к реке. Не успели они перейти реку, как половецкие стрельцы «пустиша по стреле на роусь и тако поскочиша», после чего ударились в бегство и все остальные силы половцев, бросив на произвол судьбы свои вежи. За ними помчались все, кроме Игоря и Всеволода, о которых сказано, что «роусь дошедше вежь и ополонишася», остальные вернулись «с полоном» ночью. На совете было предложено тотчас же уходить, воспользовавшись победой, поскольку «видихомъ полки половецькии, оже мнози соуть»,

но оказалось, что кони Святослава Ольговича «не могоуть». На следующее утро половецкие полки окружили русскую ставку, «аки борове», и оставшиеся увидели вокруг себя «землю всю — Кончака и Козоу Боурновича, и Токсобича, Колобича и Етебича, и Терьтробича». Окруженные, желая «бо бьющеся доити рекы Донця», спешились, объясняя это тем, что «оже побегнемь оутечемь сами, а черныя люди оставим, то от Бога ны боудеть грехъ» [Ип., 641]. Так бились до вечера, затем настала ночь субботняя, и продолжали биться, а на рассвете воскресенья «возмятошася ковуеве в полкоу побегоша». Игорь поехал вслед за ними, желая вернуть, но был схвачен половцами, причем сказано, что с «ковуями» никого «добрых» не ушло, разве кто «от простыхъ или кто от отрокъ боярскихъ». Что же касается «добрых» людей, то они бились пешими, идя «вокруг озера», пока не были перебиты или схвачены. «И тако во день святого воскресения наведе на ня Господь гнев свои, в радости место наведе на ны плачь и во веселье место желю на реце Каялы» [Ип., 642–643], заключает автор.

За описанием битвы следует покаянный «плач» Игоря, в котором он корит себя, что «взяхъ на щить городъ Глебовъ: оу Переяславля тогда бо не мало зла подъяша безвиньнии христьани», спрашивает, где теперь его брат, племянник, сын, «где бояре доумающеи, где моужи храборьствоующеи… где кони и ороужыя многоценьная», и молит: «Господи, Боже мои, не отригни мене до конца». Рассказ заканчивается «разводом» пленных с указанием, кто кого взял: Игоря — «Тарголове моужь именемь Чилбоук, а Всеволода, брата его, ял Роман Кзичь, а Святослава Олговича — Елдечюкъ въ Вобурцевичахъ, а Володимера — Копти в Оулашевичихъ»; тогда же Кончак поручился «по свата Игоря, зане бяшеть ранен» [Ип., 643–644]. Что касается остальных, то, по сведениям летописца, «роусь съ 15 моужь оутекши, а ковоуемь мнее, а прочии в море истопоша».

По изложении действий Святослава киевского, который после встречи с Беловолодом Просовичем, прибежавшим с поля битвы, отправил своих сыновей в Посемье, а Давыда смоленского — к Треполью, рассказ Ипатьевской летописи возвращается к Кончаку, пришедшему к Переяславлю, где Владимир Глебович в схватке был «язьвен… треми копьи» [Ип., 647] [118] .

Услышав о приближении сил русских князей, половцы ушли от Переяславля и на обратном пути осадили Римов, взяв в полон всех, кто не успел уйти из города.

118

Много позже они будут названы «язвами смертьными», дав основание таким исследователям, как Б. А. Рыбаков, обвинять Игоря (!) в его смерти (Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. И., 1971, с 182), забывая слова Владимира Мономаха: «дивно ли, оже мужь оумерлъ в полку?» [Л, 254]. Между тем, как выясняется далее, Владимир Глебович еще два года спустя после этих событий был здоров и бодр, ездя «налереди» в полку, и умер, разболевшись во время похода «болезнию тяжкою», от которой скончался в пути, а вовсе не от старых ран [Ип., 652].

Игорь же «тотъ годъ (т. е. „тогда“. — А. Н.) бяшеть в половцехъ», которые «слоушахоуть его и чьстяхоуть его… бесъ пря творяхоуть повеленое им». Самым замечательным оказывается, что он «попа же бяшеть привел из Роуси к себе», что можно считать безусловной правкой редактора, понявшего выражение «тот год» как год календарный, а не как ‘тот час’ или ‘в то время’. В рассказе о пребывании Игоря в плену и обстоятельствах его побега, представляющем самостоятельный сюжет, особого внимания заслуживает фраза, что «избави и Господь за молитву христьяньску», предваряющая последующее повествование, в котором сообщается, как «доумци» Игоря убедили его бежать с «половчином именемь Лавор»: Игорь дождался, когда «половци напилися бяхоуть коумыза… пришед ко реце и перебредъ, и вседе на конь, и тако поидоста сквозе вежа, и иде пешь 11 денъ до города Донца, и оттоле иде во свои Новъгородь», после чего «еха ко Киевоу к великомоу князю Святославоу, и рад бысь емоу Святослав, также и Рюрикъ, сватъ его» [Ип., 651].

Из этого видно, что у рассказа Ипатьевской летописи со «Словом…» не просто больше общих мест, чем у Лаврентьевского списка, но сам рассказ если не написан, то кардинально переработан под воздействием древнерусской поэмы. В последнем убеждают не только смысловые, но и текстуальные совпадения: затмение, встреченное на пути («солнце ему тьмою путь заступаше», «тогда Игорь възре на светлое солнце и виде отъ него тьмою вся своя воя прикрыты»); ожидание Всеволода у Оскола («Игорь ждетъ мила брата Всеволода»), идущего из Курска («а мои ти готови, оседлани у Курьска»); поездка через ночь («нощь стонущи ему грозою»); указание на пятницу, как на день первой встречи с половцами («въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя»); погоня Святослава Ольговича и прочих за половцами («и рассушясь стрелами по полю помчаша»); выступление половецких полков («половци идуть отъ Дона, и от моря, и отъ всехъ странъ»); битва с утра субботы до вечера, затем через ночь и в воскресенье («съ зарания до вечера, съ вечера до света летят стрелы», «бишася день, бишася другый: третьяго дни къ полуднию падоша стязи Игоревы»); поворот полков («Игорь плъкы заворочаетъ»); о мужестве Всеволода («яр туре Всеволоде, стоиши на борони»); Каяла («с тоя же Каялы», «ту ся брата разлучиста на брезе быстрой Каялы»); гибель в «море» остатков войска («Олегъ и Святъславъ… в море погрузиста»); упоминание Римова («се у Римъ кричать подъ саблями половецкыми»); раны Владимира Глебовича («а Владимиръ подъ ранами; туга и тоска сыну Глебову»); Лавор («Овлуръ свисну за рекою»); описание бегства и указание на «город Донец» («въверъжеся на бръзъ комонь, и скочи съ него босымъ влъкомъ, и потече къ лугу Донца»); приезд в Киев и радость князей («Игорь едетъ по Боричеву… Страны ради, града весели»).

Одновременно в рассказе Ипатьевской летописи обнаруживаются реалии и сюжеты, не находящие себе соответствия в тексте «Слова…». К ним относятся: точная дата поездки; указание на мирный характер поездки («не спеша»); «помочь Ольстина Олексича, Прохорова внука»; «ковуи»; точное время затмения-маршрут с Донца на Оскол, Сальницу и Сюурлию; эпизод со «сторожами» и решение Игоря; установление полков; описание первого боя; обстоятельства задержки на ночь; перечень ханов и родов «земли Половецкой»; наличие в войске Игоря «черных людей», «добрых людей» и «отроков боярских»; бегство «ковуев» и пленение Игоря; битва в пеших порядках вокруг озера; перечень кто кого взял в плен; покаяние Игоря и его молитвы об освобождении; указание на Беловолода Просовича, как вестника о поражении и пр. Так перед нами постепенно проясняется структура летописного повествования, изначально со «Словом…» не связанная уже потому, что обладает собственной информационной ценностью и художественной цельностью даже в случае изъятия из текста реалий, обусловленных влиянием поэмы.

Поделиться с друзьями: