Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Он открыл комнату. Все сияло необыкновенной чистотой. Даже старый бронзовый чернильный прибор, переходящий из поколения в поколение, сиял отдраенной медью.

Наумов сразу почувствовал твердую руку Бориса Прохорова. Когда-то, до МГУ, он окончил мореходное училище, с тех пор у него на всю жизнь укоренилась привычка к флотскому порядку.

Олег открыл сейф, вынул папку с рукописью Бурмина. Взял из нее свои заметки, начал запирать сейф и замер. За его спиной внезапно забили часы. Тонко и радостно. Комнату наполнил серебристый звон, напоминающий какую-то музыкальную фразу. Это действительно было чудом. Ожили напольные часы, исполненные в виде замковой башни. Ни один из старожилов уголовного розыска не помнил, когда это чудо работало. Часы, как и чернильный прибор, были также наследством героического прошлого. Действительно дивные дела творились во время его отсутствия, подумал Наумов. И у него сразу же улучшилось настроение.

Это заметил и Горелов, когда Олег садился в машину.

– Ты некий милицейский Антей, тебе нельзя отрываться от родной почвы.

Наумов весело подмигнул ему, положил папку на заднее сиденье.

– Рукопись Игоря? – Голос Горелова стал серьезным.

– Да.

– Дашь посмотреть?

– Чуть позже.

Машина выбралась на улицу Герцена, у магазина «Фрукты» Виктор лихо развернулся, и они очутились на бульварах. Промелькнул похожий на генерала в шинели, наброшенной на плечи, жизнеутверждающий Гоголь.

– Ты андреевский памятник видел? – спросил Горелов.

– Не только видел, но и люблю его очень.

– Как точно скульптор передал духовный мир Гоголя. Я, когда иду гулять, обязательно захожу во дворик и смотрю на него, и у меня на душе спокойно становится, работать сразу хочется. Хорошо, что еще Пушкина не заменили.

– Мне нынешний Гоголь напоминает генерала.

– Еще бы, его же автор тем и прославился, что ваял бесконечные портреты военных. А там главное – ордена не перепутать.

Машина свернула на Метростроевскую и остановилась у большого старого здания.

– Приехали. – Горелов выключил зажигание. – Чудная женщина Вера Федоровна. Труженица. Она на своей машинке институт дочке выстукала, замуж ее выдала, теперь внука тянет.

У Веры Федоровны была какая-то странная квартира. Громадная прихожая, огромный коридор и две маленькие комнаты. И сама она, высокая, сухая, гладко причесанная, с папиросой во рту, была из далекого вчера. Ей только пенсне не хватало. Хозяйка пригласила их в комнату. На столе стояла пишущая машинка, огромное сооружение двадцатых годов.

Вера Федоровна поймала изумленный взгляд Наумова.

– Привыкла я к этому чудовищу. Конечно, грохот сильный, но работает прекрасно.

Все стены комнаты были увешаны фотографиями писателей с теплыми надписями. Олег узнал многих. На некоторых рамках черные ленты. На портрете Бурмина ее не было.

– Никак не могу поверить, что Игоря нет. – Вера Федоровна внимательно посмотрела на фотографию. Потом она села, зажгла новую папиросу, затянулась глубоко. – Я вас видела на похоронах, но не подумала, что вы из милиции.

– Почему?

– Не похожи. Чем я вам могу помочь? Олег положил на стол папку.

– Вера Федоровна, вам знакома эта рукопись? Женщина подвинула папку, раскрыла, взглянула мельком.

– Еще бы, – она выпустила плотный клуб дыма, – это повесть «Место встречи Гродно», я печатала ее.

– Посмотрите, пожалуйста, чего не хватает?

Вера Федоровна начала перелистывать страницы. В комнате повисло молчание, только шелестели листы. И Наумов ощутил тягучую замедленность времени.

Тикали часы, шумела за окном Метростроевская, шелестели страницы. Наконец Вера Федоровна закрыла папку.

– Здесь нет последней главы.

– Вы печатали ее?

– Конечно.

– Припомните, пожалуйста, что в ней было. Вера Федоровна задумалась.

– Знаете, – сказала она, словно извиняясь возраста, – работа постоянно новая. Трудно вспомнить точно. Но одно могу сказать твердо. Игорь пришел ко мне очень возбужденный, принес то, что напечатал сам. Сказал: знаете, мол, Вера Федоровна, по-моему, я сделал главное дело своей жизни, нашел негодяя, предавшего разведчиков. Я очень удивилась. Игорь ничего не сказал. Он забрал у меня уже готовый конец повести, страниц сто. Дал пятнадцать страниц и сказал, что быстро напишет остальное.

– Вера Федоровна, вспомните, ради бога, что было в этих пятнадцати страницах. – Олег даже вскочил от волнения. – От этого зависит очень многое.

– Что было… Он приехал в Гродно, с каким-то стариком разговаривал… Нет, не припомню… Если бы знала… Впрочем…

Вера Федоровна встала, вышла в другую комнату. Вернулась очень быстро. Положила на стол вытертую кожаную папку.

– У меня глупая привычка, я откладываю бракованные страницы. Знаете, лента изнашивается, отпечаток нечеткий.

Она копалась в папке. И снова потянулись минуты, похожие на вечность.

– Вот, – она протянула Наумову лист бумаги, – это из повести.

Наумов взял. На листе был напечатан всего один азбац. Буквы были словно смазаны:

«…и я опять посмотрел в окно. Вернее, какое это окно. Комната его – громадный круглый фонарь под самой крышей. Видимо, здесь когда-то находился зимний сад. И мне даже почувствовался неуловимо-нежный запах цветов. Какой отсюда был когда-то обзор! Сейчас, правда, с двух сторон его прикрыли новые десятиэтажные дома, но все же я вижу зелень деревьев, сквозь них кусок улицы и угол дома, на котором горит буква «М», начало неоновой рекламы. Сейчас он войдет. И многое станет ясным. То есть практически все.

Неужели в этой комнате-фонаре я найду ответ?»

Дальше строчки обрывались.

– Этот дом в Гродно? – спросил Наумов, не веря в удачу.

– Конечно, это я помню четко. Хотите чаю или кофе? – Вера Федоровна встала.

– Нет, спасибо, мне пора. Горелов тоже отказался.

Когда они подошли к машине, был десятый час.

Впервые Леня Сытин руководил группой. Ему дали в помощь двух оперативников, и они поехали на улицу Чаплыгина. Было решено опросить всех жильцов соседнего дома, чьи окна выходили на подъезд, в котором находилась квартира Бурмина, и всех его соседей.

Но сначала Леня зашел в квартиру. Алла открыла дверь, на лице ее было выражение полного смирения с неизбежным злом, которое, по ее разумению, представляли работники милиции.

– Теперь вы? – спросила она. – Но я уже говорила вашему майору, что не видела этого человека.

– А голос его запомнили?

– Мне только и дел, что голоса запоминать. Голос как голос. Мужской.

Они стояли в прихожей, Алла даже не предложила Сытину пройти в комнату.

– Опишите сумки, в которые были сложены бумаги. И тут Леня, имевший уже кое-какой опыт в общении со свидетелями, был просто поражен точностью описания и обилием деталей.