Истина. Осень в Сокольниках. Место преступления - Москва

Чего здесь только не было. Два магнитофона японских, несколько хрустальных ваз, две дубленки – мужская и женская, раскрытые чемоданы с вещами.

– Ты только, Бобаков, не уверяй меня, что все это тебе подарили.

Бобаков молчал. Второй, коротко стриженный, в кожаной, чуть тесноватой куртке, в джинсах совсем новых и необмятых, но в черных стоптанных ботинках, не вязавшихся с этой модной курткой и отличными джинсами, стоял в углу.

– Вот. – Милиционер протянул Сереже пачку денег и бумажку.

– Так, гражданин Лосев, – присвистнул Сергей, – справка об освобождении. Здесь же проставлено место жительства: Псковская область. И освободились вы всего месяц назад. Значит, решили красиво пожить в столице?

Наумов приехал в отделение, когда задержанных и вещи доставили туда.

И кого здесь только не было! И начальник, и его заместитель, и два работника МУРа.

Леня сидел в кабинете заместителя и пил кофе. Увидев Олега, он встал.

– Товарищ майор, подозреваемый Бобаков задержан.

– Сиди, пей кофе.

Заместитель по оперативной части, совсем молодой, худенький капитан, подошел, протянул руку:

– Ковалев.

– Наумов.

– Мы хотим вашему руководству письмо направить о мужественном поведении лейтенанта Сытина.

– Хорошее дело. А у вас сегодня столько начальства, – усмехнулся Наумов, – прямо народные гулянья.

– Что поделаешь, у победы много родителей, а поражение – всегда сирота.

– Весьма афористично объяснили.

Леня не слушал их, он пил кофе, переживая заново все случившееся. Вот об этом он мечтал, когда шел в школу милиции. Так почему же у него нет радостного ощущения победы, которое испытывают герои увиденных им фильмов, а есть только усталость и гулкая пустота? В машине Олег сказал:

– Поздравляю с боевым крещением. Но в следующий раз подобные операции рекомендую проводить в полном соответствии с инструкцией.

Леня молчал.

– Хоть ты и герой, но тебе надо найти Чернова.

– Из газеты?

– Да. Он нам нужен завтра. Для разговора с этим Бобаковым.

– Найду.

В управлении их ждал Прохоров. Он сидел в кабинете и читал книгу Бурмина «Поиск».

– Интересно? – спросил Наумов.

– Пока не понял.

– Что так?

– Необычно написано. Постоянные возвращения в прошлое, отступления. Но захватывает.

– Что с Чарским?

– Не он.

Наумов не стал переспрашивать. Если Прохоров с его въедливой скрупулезностью говорит «не он», значит, так оно и есть.

– Как ты думаешь, буфет открыт?

– Пойдем в «Артистическое», там по субботам народу никого, да и кофе лучше.

На стене дома в проезде МХАТа градусник показывал всего двадцать градусов. Хорошо, что июль нежаркий выдался. Переулок, перегороженный строительными лесами, стал узким и неуютным. Театр ремонтировали бесконечно долго. Олег любил МХАТ. Он вообще подходил к проблеме театра несколько консервативно. Ему нравились постановки традиционные, с мастерски написанными декорациями. Со звуками и шумом. Только тогда он мог полностью уйти в тот мир, который показывали на сцене, стать сопричастным к спектаклю. Он и МХАТ любил именно за эту традиционность и за твердое пристрастие к классике. Наумов смотрел здесь пьесы Чехова и Горького, современные он не любил за надуманность ситуаций. У него на работе хватало современных драм.

В кафе было пусто и тихо. Они заказали блинчики, яичницу с ветчиной и кофе.

– Как твоя собака? – Прохоров огляделся.

– Ты знаешь, как ни странно, но с ней в доме стало теплее. Только не говори, что мне пора жениться.

– А я и не говорю. Имя дал?

– Кузя.

– В духе времени. Если детей начинают называть Дарьями и Потапами, то собак уж сам Бог велел величать Кузьмами и Феоктистами.

– Ты прав, – улыбнулся Наумов. Он хорошо помнил скандал Прохорова с женой, пытавшейся назвать сына Федотом.

– Что-то стоит наше дело-то. – Прохоров пристально посмотрел на Олега. – А?

– Стоит.

– Ты веришь, что этот Бобаков убийца?

– Откровенно говоря, нет. Но он может указать на человека, причастного к этому.

В кафе вошли две девушки. Прелестные и юные. Лицо одной из них было удивительно знакомо. Они заказали мороженое, и Наумов услышал, как официантка спросила:

– На съемках были, Танечка?

– Да, Людмила Петровна, – низким голосом ответила Танечка.

– Повезло тебе, студентка еще, а так пошло…

В голосе официантки не было зависти, а звучало сочувствие приходящим сюда студентам знаменитого театрального училища, да и, наверное, многим актерам театра.

Олег с Прохоровым медленно, со вкусом пили кофе. Приятно было сидеть в этом тихом зале, где даже в воздухе носилось ощущение дремотного покоя.

Поэтому звук магнитофона от дверей был неожиданным, как выстрел.

В кафе ввалились, не вошли, а именно ввалились трое совсем одинаковых парней. Здоровенных, широкоплечих, с маленькими, смешно обстриженными головками. Один из них подошел к буфету, лег грудью на мраморную стойку.

– Хозяйка, коньяк есть?

– Нет, – неприязненно ответила буфетчица.

– А шампанское?

– И шампанского нет. Выключите магнитофон, вы людям мешаете.

– А где вы видите людей? – Он победно оглядел зал. – Впрочем, мы пока кофе выпьем.

Медленно, в такт музыке он подошел к столу девушек, придвинул ногой стул, сел.

– Мы вас не звали, – сказала Таня.

Двое его друзей уже усаживались за их стол, один обнял Таню за плечи, но она вырвалась и вскочила.

– Сиди, – парень дернул ее и посадил за стол, – с нами посидишь.

Его приятель что-то крутанул, и звук музыки стал невыносимо резким.

– Отдохнули, – зло сказал Прохоров и встал. Он подошел к ним, взял со стола кричащий магнитофон и выключил.

– Давно не получал? – изумился один из троицы. И они встали.

Олег подошел сзади, повернул главного, того, кто сел первым, за плечо. Пиджак у Наумова распахнулся, и он увидел, как растерянно забегали глаза парня, увидевшего рукоятку пистолета.

– Ну? – спросил Олег.

– А мы что? Ничего мы. Пошли, парни.

И они ушли тихо, как нашкодившие школьники.

– Спасибо вам, – с достоинством сказала Таня.

– Ничего.

Олег положил деньги на стол. День был испорчен.

У здания управления попрощались. Прохоров поехал домой к жене и сыну, которого ей так и не удалось назвать Федотом и пришлось смириться с именем Андрей, а Олег поднялся в кабинет. Он раскрыл папку с рукописью Бурмина и начал, перелистывая, искать фамилию Субботин.

Третий отрывок из повести Бурмина