Истинное наказание

Казалось, мы летели вечность, молча, распахнув глаза от ужаса, ведь в бездну за нами нырнули те самые потусторонние маски-тени, устремляясь вниз, с азартом догоняя. От скорости падения шумело в ушах, но я слышала лишь жуткий шепот «той» стороны, нарастающий с каждым мгновением. Уже почти настигший…

– Мы выбираем Свет! – в последнее мгновение своей жизни услышала я панический выкрик Маши.

За ним тело вспыхнуло дикой болью, а сознание взорвалось тем самым светом, слишком ярким, ослепляющим, режущим настолько, что я просто не выдержала и отключилась.

А ведь мы так сильно хотели жить, побеждать, любить…

Рожденные и погибшие в один день. Всегда вместе. Наверное, так напишут на наших могилах, если кому-то будет до нас дело.

Глава 2

Я очнулась в небольшой комнате, почему-то без дверей и окон, странно освещенной – пугающий сумрак разгонял, стоящий в центре на полу светильник. Вернее, высокая просторная клетка, пронизанная лучами света, в которой сидела птица. Немаленькая такая животинка, ростом с полметра, с коренастым, бочкообразным телом, с сильными короткими лапами, скрюченными пальцами, вооруженными мощными черными когтями. С красивыми, яркими, оранжево-рыжими, густыми перьями в коричневую крапинку. Над огромными, круглыми, нереально желтыми глазами торчали забавные черные ушки – длинные перья. Может, это филин – одна из крупнейших лесных птиц, как-то раз виденная мной в журнале или книге. И запомнившаяся, потому что слишком отличалась от постоянных голубей, ворон, воробьев и прочих обитателей городских дворов и помоек. Только конкретно эта особь показалась мне мелковатой, хотя вполне симпатичной, даже умненькой совушкой. Но я не спец по птицам, может и такие карликовые бывают?! Или это самочка?

Разглядывая сову, вспомнила, что тогда читала. Уши-перья помогают этим хищным птицам – да-да, они вполне способны добыть зайца! – улавливать малейшие колебания, издаваемые добычей. И умерщвляют крепким загнутым клювом. В общем, несмотря на небольшой размер, передо мной сидел и неотрывно смотрел на меня жуткими желтыми глазищами самый настоящий хищник. Опаснее него только классические орлы, наверное.

Под круглым светящимся совиным взглядом я невольно переступила с ноги на ногу и задумалась: что я здесь делаю и как тут очутилась? А главное – что делать дальше, ведь в комнате, на первый взгляд, нет ни одной двери, чтобы уйти.

Однако все мысли исчезли, поскольку мое движение, похоже, напугало рыжую красавицу, она попыталась распахнуть крылья и взлететь, но ей не удалось. Я с болью в сердце, едва не плача, смотрела, как гордая и красивая птица билась в клетке, долбила ее клювом, клокотала от бессильной ярости и пыталась взлететь… на изломанных, искалеченных и окровавленных крыльях. Багровые капли крови разлетались в стороны, падали на пол, одна даже на мою щеку попала. И словно опалила.

Машинально вытерев ее, посмотрела на покрасневшие влажные пальцы – и во мне будто тумблер переключили. Растерянность, непонимание, туманом дурманившие голову, сменились решимостью. Я ринулась к клетке и распахнула дверцу, приговаривая:

– Тише-тише, маленькая, сейчас мы все исправим. Сейчас мы тебя освободим, сейчас мы тебе поможем…

Я вновь столкнулась с совиным взглядом. Затем все произошло неожиданно, хотя, конечно, в целом-то вполне ожидаемо, если бы перед тем, как действовать по зову души, я бы все-таки подумала. Раненный хищник ринулся на меня, счел врагом, с неожиданной силой и настойчивостью налетал, молотил и так изувеченными крыльями, рвал когтями и клювом. Все вокруг щедро заливала наша общая кровь, и так же щедро нарастала боль от многочисленных ран. Мне казалось, я чувствовала не только свою боль, но и совиную, настолько много ее было.

Я пыталась защитить лицо и глаза, уворачивалась, выставляла руки и страдала от того, что сова калечила не только меня, но и себя добивала. Внезапно шум, крики и попытки расправиться со мной прекратились. Чуть подождав, я осторожно отвела от лица руку и увидела, что сова, раскинув в стороны искалеченные крылья, вновь сверлила меня желтыми умными глазищами, судорожно, урывками дыша. А еще наклонила голову и шевелила черными ушками, словно к чему-то прислушивалась.

Превозмогая боль, я осторожно стащила с себя мягкую, очень девчачью кофточку розово-серого цвета, которую надела утром на важную встречу. И намотала ее на правую руку, кожа на которой сейчас походила на лохмотья. Странно, при таких ранениях и кровопотере я должна бы уже при смерти валяться от болевого шока. А мне, конечно, дико больно, но почему-то на душе еще больнее, за животное обидно: до чего довели!

Я и сама себя поражала – понимала, что надо бы включить мозги, но следовала порывам души. Понимала, что поступаю нелогично и неразумно, но продолжала следовать именно этим порывам. И эта раздвоенность одновременно пугала и дарила небывалую легкость.

– Прости ты и я тебя прощу, – просипела я сове. – Доверься мне, я постараюсь помочь. Чем смогу… Хотя, конечно, мы в этой камере заперты, у меня совсем мало возможностей.

Птица медленно обернула головой едва не на триста шестьдесят градусов, словно проверяла, правду я сказала или нет. Однако дверей и окон в этой комнатке нет, я не врала.

Последующее движение совы заставило меня замереть, когда она двинулась в мою сторону, цокая когтями и волоча по полу за собой метровые полотнища мокрых от крови крыльев. Только непонятно, они больше в моей крови или ее. Птица остановилась лишь вплотную приблизившись ко мне, так и не отпустив моего взгляда, отчего ей пришлось запрокинуть голову. Наконец болезненный вопль, резанувший по сердцу и сова подтянула свои крылья ко мне, буквально обняв ими мои бедра.

Жуткий, пугающий сон, если это сон, хотя чем он еще может быть? Ведь куда-то исчез страх, осталось дичайшее желание помочь, спасти. Я легкими движениями проверила ее, грубо говоря, плечо, предплечье и запястье из которых состоит крыло, вправила сломанные косточки, а потом… потом сращивала их тем теплом и светом, что сам собой полился из моей груди. Словно боль и сострадание, сочувствие и злость на виновников этого преступления, все это преобразовалось в исцеляющую энергию.

– Не бойся, моя хорошая, все будет хорошо. Ты обязательно полетишь. И все небо станет нашим…

Очередной рывок крыльев, только они уже целые, хоть и багровые от нашей с совой смешанной крови. Впрочем, как и я вся, покрытая этими алыми разводами. И, наконец, мы с совой вновь встретились взглядами, мой явно выражал облегчение и счастье, что животное исцелилось. А вот ее нереально желтые глазищи неожиданно потемнели, стали чуточку более живыми, теплыми, добрее, что ли… Только я ошиблась.

Мгновение и эта красивая, рыже-коричневая птица, распахнув во всю ширь и мощь крылья, метра два в размахе, ринулась вновь на меня. Только заставило меня задохнуться от ужаса и непонимания не очередное нападение, не яркая желтая вспышка, а то, что огромная сова в буквальном смысле нырнула в меня. Слилась со мной в одно целое.

* * *

Заснеженная дорога с наезженными узкими колеями, по бокам пушистые белоснежные сугробы, а по обеим сторонам темнел плотной стеной сосновый бор. Близился вечер, небо начало сереть, и на нем отчетливо виднелась какая-то нереально огромная серебристая луна. Такую на Земле не увидишь, если только наш любимый спутник не надумает свалиться нам на головы.

И в этой, в общем-то, сказочной картине, совершенно дико и неуместно смотрелись перевернутые сани и бьющиеся возле них в попытке встать на ледяной дороге пара лошадок. На заснеженной обочине лежал видимо кучер, так и не выпустивший хлыст из рук. Чуть дальше скрючившись в жуткой позе, лежала молодая девушка в длинном платье до самых ступней и элегантном бежевом пальто с меховым воротником. Ее темные волосы рассыпались по снегу, шапка валялась в метре, подсказав, что девушка вылетела из саней на полном ходу, а затем ее что-то добило. Ведь пальцы вытянутой руки судорожно сжаты, словно она пыталась ползти, а из уголка рта все еще течет тоненькая струйка крови. Такая красивая, изящная, с тонкими чертами лица и совершенно пустыми, мертвыми карими глазами.