Источник солнца (сборник)

Валя два раза дернул левым ухом. Евграф Соломонович издал победный визг разведчика, застигшего противника врасплох.

– Ты где был? – Евграф Соломонович с разбега взял фамильную нотку.

Валя намеренно долго снимал с плеча портфель, ставил его на тумбочку, поправлял ручку. Начал было снимать куртку в том же вальсирующем темпе… но Евграф Соломонович такой наглости не перенес совсем.

– Ты где был, я спрашиваю?! А?!! – Получилось с каким-то комичным придыханием. Валя снова едва заметно дернул ухом. – Нет, вы посмотрите на него! Полюбуйтесь! Ночь на дворе, пьяных полно, а он шатается по Подмосковью, ищет приключений на свою голову! Не хватит тебе еще?! А?!!

– Чоботы-М это уже территория Москвы… – взвизгнул Валя, собираясь продолжить, но отец ему не дал:

– Территория Москвы!!. Вы только посмотрите на него! Посмотрите! – взывал Евграф Соломонович к гипотетическому зрителю. – Он все знает! А если тебя кто-нибудь изобьет и ограбит? Или убьет? Да, а ты думаешь, что у других убивают и тебя одного не тронут? Что ты вообще себе думаешь?

– Пап, все… ладно… – Валя сморщился и, отмахнувшись, хотел было пройти в комнату, но Евграф Соломонович заступил дорогу:

– Нет, ты как себя ведешь вообще?! Что это такое?!

Тут из своей комнаты вышла Настя в легком шелковом халате. Вид у нее был как обычно отрешенный. Ее только что оторвали от последнего, важного разговора невозможными криками. Кричали так громко, что нельзя было не заметить.

– Настя, полюбуйся. Твой сын. Явился не запылился!.. – Евграф Соломонович переключился на жену, призывая ее в союзницы.

Настя слегка зевнула.

– А твой сын? Валя, – не дожидаясь реакции Евграфа Соломоновича на ответную остроту, она перешла к главному: – Валя, ну почему так поздно? – Голос подкупал мягкостью и сулил терпеливое выслушивание.

– Мам, мы с Ниной…

– Я спрашиваю, почему так поздно? Раньше что, никак нельзя? Тебя там привязывают за ногу? Нина тебя привязывает к мольберту? Валь, мы тут сидим, ломаем голову, не знаем, где ты, что ты… Валь…

– Мам!.. – Валя взвизгнул особенно настойчиво. В детстве он для убедительности еще топал ногой. – Я не собираюсь тут оправдываться! Я провожал Нину, и вы знаете, что она живет далеко! И вообще… ерунда какая! Какого черта вообще вы мне устраиваете выволочку?!!

– Знаешь что, Дектор?!!! Ты давай не выражайся! Характер мне свой не демонстрируй!!!!!!!!!! Я тоже могу!!! Это ж безобразие какое творится в доме!!!! просто безобразие!!!!!!! – Евграф Соломонович уже начал задыхаться от овладевшей им злости.

– Пап…

– Валь, ты просто капризный ребенок! – Настя перехватила эстафету мужа. – Иди умывайся, переодевайся. Я погрела тебе пельмени. Сметана в холодильнике.

– Безобразие!.. – Евграф Соломонович ушел в себя и никого не слышал.

– Валь, иди, пожалуйста…

– Насть, он не понимает, что не прав! Что нельзя так… так делать!

– Грань, он все понимает. Он больше так не будет.

Валя, что-то буркнув и задев отца плечом, протиснулся в ванную. Евграф Соломонович тихо тряс головой. Глаза у него были совершенно круглые и стеклянные.

– Грань, хочешь чаю?

Евграф Соломонович посмотрел на жену. Выражение вопроса застыло на ее отекшем к вечеру лице. Он почему-то очень отчетливо рассмотрел оправу ее старых очков – черную, с металлической перемычкой на носу. И это его, как ни странно, немного успокоило. Потом он внутри себя услышал эхом повторенный вопрос о чае. Чая он не хотел.

– Нет, Насть, я не буду чай. Спасибо. Я…

– Ну, как хочешь. Я пойду ложиться. Ты тоже не засиживайся. Все, спокойной ночи.

– И тебе спокойной.

Настя скрылась в комнате, а Евграф Соломонович опустился на калошницу и обхватил голову руками. Мысли со страшной скоростью вращались в его голове.

Он почему-то вспомнил себя совсем маленького – толстенького мальчика с кудрявой головой. Вспомнил, как отец впервые купил ему мороженое «Пломбир» и как он потом думал, что пломбы зубной врач тоже делает из пломбира. И лизал отчаянно первую свою пломбу, но сладости так и не почувствовал. Вспомнил своего первого доисторического друга… имени не вспомнил только. А друга вспомнил. У друга были разноцветные глаза: один карий, другой голубой.

Вспомнил мамино крепдешиновое платье в мелкий цветочек. Ее духи с ароматом ландыша…

Евграф Соломонович стыдился приступов воспоминаний. Он их стыдился, как стыдятся слабости или увечья. Хотя ни в том, ни в другом стыдящийся человек не виноват.

Он их боялся. Как боятся потерянного на годы закадычного друга, когда он вдруг возвращается в жизнь, устроенную без него.

Но они приходили к нему снова и снова.

Всегда.

Неожиданно новый звук привлек внимание Евграфа Соломоновича и заставил его прервать мучительную цепь раздумий об уже не существующем. В замке снова поворачивали ключ. В принципе никакого секрета из того, кто же это может быть, Евграф Соломонович себе не делал. Ибо это мог быть только Артем. Артем тоже не заблуждался по поводу папиной реакции. Знал: кричать будет. Обидится. Хлопнет дверью кабинета и не выйдет наутро к завтраку. Но не догадывался Артем, что именно этим вечером Евграфа Соломоновича обуяло отвращение к собственному храму творчества. Ведь именно там, подобно верной жене, притаилась рукопись. И требовала выполнения долга. А долг он выполнить (сегодня уж без сомнения) никак не мог.

Но Артем не знал.

Он вошел, глядя перед собой в полумрак прихожей. Захлопнул дверь, бросил на пол портфель и, не расшнуровывая, стянул старые кроссовки. Любимые старые кроссовки, которые он носил в любую погоду четыре сезона в году. Евграф Соломонович молча и устало наблюдал за ним не замеченный из угла, с калошницы. Однако незамеченным он оставался недолго.

– Привет, пап. – У Артема голос был очень красивый, и фамильная истерическая нотка звучала в нем редко. Говорил он спокойно и уверенно. – Не спишь еще?

– Сплю!.. – Евграф Соломонович, настроенный, может быть, пойти на мировую (хотя кто и когда объявил войну – оставалось загадкой), раздражился окончательно.

– А-аа… ну ладно. – Артем пригладил растрепанные волосы – он никогда не причесывался и за лохматость одноклассниками был прозван Эйс Вентурой – и пошел мыть руки.

Евграф Соломонович продолжал восседать на калошнице. И рукав чьей-то ветровки самым удачным образом покоился на его голове. Он был поглощен происходящим и ничего не замечал.

– А поесть у нас что-нибудь осталось? – Голос Артема кафельно донесся из ванной.

– Если поторопишься, успеешь поделиться с братом. Он тоже сейчас ест. Оба рано пришли. – И довольный хотя бы этой остротой, Евграф Соломонович встал и пошел. Ходил-то он обычно к себе в кабинет, да кабинет сегодня… в общем, он сделал рывок в сторону кабинета, но, опомнившись, свернул в туалет. Единственную нейтральную территорию в квартире. Артем тихо улыбнулся в ванной. Туалетный маневр разъяснил ему все.