Источник Вознесения

Чтобы привести себя в чувство, Вин зажгла олово. Определенно Зейну сейчас было не лучше. Он должен упасть, как…

Зейн парил. Он нашел еще какую-то монету – Вин понятия не имела, каким образом, – и теперь от нее отталкивался. Вместо того чтобы умчаться прочь, рожденный туманом почему-то завис над верхней частью стены, всего лишь в нескольких футах над Вин. Он словно застыл, изогнувшись после ее удара.

Пока Вин наблюдала, Зейн начал медленно вращаться в воздухе, точно умелый акробат на шесте. На лице выражение глубочайшей сосредоточенности, все мышцы туго натянуты. Он продолжал вращаться, пока не оказался с ней лицом к лицу.

Вин смотрела с благоговением. Неимоверно трудно отталкиваться от монеты лишь чуть-чуть, регулируя силу, с которой тебя тянет назад. Так трудно, что даже Кельсеру такое давалось нелегко. Как правило, рожденные туманом просто использовали короткие вспышки алломантической силы. Когда Вин, например, падала, она замедлялась, бросая монету и отталкиваясь от нее коротким ударом, чтобы противодействовать инерции.

Она никогда не видела алломанта, который делал бы то, что демонстрировал сейчас Зейн. Его способность слегка отталкиваться от монеты была малопригодна для битвы, поскольку явно требовала слишком большой концентрации, но его движения были исполнены грации и красоты.

Алломантия предназначалась не только для драк и убийств. Она могла быть искусством. Она могла быть красивой.

Зейн вращался, пока не выпрямился, приняв вертикальное положение. Потом опустился на стену, подошвы легко стукнули о камни. На Вин, все еще лежащую на камнях, он смотрел без тени пренебрежения.

– Ты очень умелая. И довольно сильная.

Зейн был высок и смотрелся внушительно.

«Похож… на Кельсера».

– Зачем ты пришел сегодня во дворец? – медленно поднимаясь на ноги, спросила Вин.

– Чтобы посмотреть, как они к тебе относятся. Скажи-ка, Вин, что в рожденных туманом заставляет нас, несмотря на наши возможности, с таким усердием рабски служить другим?

– Рабски? – удивленно переспросила Вин. – Я не рабыня.

Зейн покачал головой:

– Они тебя используют.

– Иногда хорошо приносить пользу.

– За тебя говорит твоя неуверенность.

Вин не нашла подходящих слов, лишь внимательно посмотрела на него и спросила:

– Где ты взял ту монету, последнюю? Возле нас ведь не было ни одной.

Зейн улыбнулся, потом открыл рот и вытащил оттуда монету. Бросил на камни – звяк! Вин распахнула глаза.

«Металл внутри человеческого тела не подвержен алломантии… Какой легкий трюк! Почему я до этого не додумалась? Почему до этого не додумался Кельсер?»

– Мы не с ними, – покачал головой Зейн. – Мы не принадлежим их миру. Мы должны быть здесь, в тумане.

– Я должна быть с теми, кто меня любит, – возразила Вин.

– Любят? – едва слышно переспросил Зейн. – Подумать только, любят… А они тебя понимают, Вин? Способны ли они тебя понять? Может ли вообще человек любить того, кого не понимает?

Так и не дождавшись ответа, он чуть заметно кивнул, потом оттолкнулся от монеты, которую бросил только что, и послал себя назад, в туман.

И Вин его отпустила. Слова Зейна значили больше, чем он мог предполагать.

«Мы не принадлежим их миру…»

Он не мог знать, что она уже давно обдумывала свое положение, размышляла о том, является ли она знатной дамой, убийцей или кем-то еще.

Слова Зейна значили очень много. Видимо, он тоже ощущал себя чужаком. Правда, в еще большей степени. В этом, похоже, и заключалась его слабость. А вдруг получится обратить его против Страффа? Разве желание Зейна в шутку драться с ней, его откровенность не намекали, что это возможно?

Вин глубоко вдохнула прохладный туманный воздух – сердце все еще не успокоилось после схватки. Она чувствовала себя уставшей, но живой после драки с тем, кто вполне мог оказаться лучше, чем она сама. Стоя в тумане на вершине заброшенной крепости, Вин приняла решение.

Эта встреча с Зейном будет не последней.

18

Если бы только не появилась Бездна, при виде которой люди отчаялись, опустили руки и утратили последнюю надежду…

– Убей его, – прошептал бог.

Притаившись в тумане, Зейн смотрел сквозь открытые балконные двери на Эленда Венчера.

– Ты должен его убить, – упорствовал бог.

В какой-то степени Зейн ненавидел Эленда, хотя до сегодняшнего дня даже не встречался с ним. Эленд являлся тем, кем должен был стать Зейн. Любимчик. Богатей. Баловень. Он был врагом Зейна, преградой на пути, той мелочью, что мешала Страффу захватить власть в Центральном доминионе.

Но он был также братом Зейна.

Позволив себе упасть в туман, рожденный туманом плавно опустился на землю за пределами крепости Венчер. Три маленькие металлические плитки – три якоря, от которых он отталкивался, чтобы держаться в воздухе, – прыгнули ему прямо в руки. Вин скоро вернется, и она не должна застать его здесь. Почему-то девчонка могла определять его местонахождение: похоже, ее чувства были острее, чем у других алломантов, которых он знал или с которыми сражался. Конечно, ведь ее учил сам Выживший.

«Хотел бы я с ним познакомиться, – думал Зейн, двигаясь сквозь туман через двор. – Этот человек понимал, что значит быть рожденным туманом. Он не позволял другим управлять собой, а делал то, что считал нужным. Как бы жестоко ни приходилось поступать».

Так, по крайней мере, твердила молва.

Зейн приостановился возле наружной крепостной стены, под контрфорсом. Наклонился, вытащил камень из брусчатой мостовой. Забрав оставленное там шпионом из дворца Эленда послание, вернул камень на место. Потом бросил монету и улетел в ночь.

* * *

Зейн не крался. Он не полз, не пробирался тайком, не пригибался. Он вообще не любил прятаться.

К военному лагерю Страффа Венчера он подошел решительным шагом. Зейну всегда казалось, что рожденные туманом слишком много времени проводят тайком. Конечно, анонимность давала некую свободу, однако опыт подсказывал, что она больше сковывала, чем освобождала. Анонимность позволяла ими управлять, позволяла обществу притворяться, будто рожденных туманом не существует.