Источник

– Конечно.

– И что же вы решили?

– Я склонен принять вашу точку зрения.

Кади, полный надежд, решил, что победа одержана, и стал раболепно расшаркиваться:

– Ваше превосходительство, мы всем сердцем знали, что человек вашей мудрости…

Но муфтий, один из самых умных людей в Табарии, куда лучше знал все штучки турецких администраторов и решил тут же поймать Табари на слове:

– Значит, мы можем положиться на ваше обещание?

Если каймакам и был оскорблен этой грубостью муфтия, он сдержался, вспомнив главное препятствие: «Сегодня мне нужны деньги от этого человека. Месть может подождать и до завтра». Он мягко улыбнулся и сказал:

– Конечно, вы можете положиться на мое слово.

Кади снова возликовал:

– Значит, этот еврей земли не получит?

– Я еще этого не сказал, – ощетинился Табари.

– Так что же вы тогда говорите? – фыркнул муфтий.

Правитель в очередной раз подавил гнев. «Рано или поздно, – подумал он, – мне придется раздавить этого человека. Но не сегодня». Муфтию же он объяснил:

– Я сказал, что разделяю ваше мнение.

– Но что вы собираетесь с ним делать?

«Пусть эта красномордая собака окончательно выйдет из себя, – подумал Табари. – Тогда будет проще вырвать у него деньги».

– Что я собираюсь делать? – небрежно повторил он. – Именно то, что вы, два достойных человека, мне и посоветовали.

Маленький кади испытал облегчение – наконец-то от неясности не осталось и следа.

– Что бы ни случилось, – пообещал правитель и широким жестом, говорящим о его честности и открытости, раскинул на столе руки ладонями кверху, как бы говоря: «Теперь все дело перед вами».

Кади издал нервный смешок, словно с него наконец спал груз, но непреклонный муфтий понимал, что давление продолжается. Стоило только любому турецкому чиновнику употребить эту зловещую фразу «Что бы ни случилось», как любой умный человек понимал, что еще предстоят непростые разговоры и что окончательный вердикт будет выносить высокое лицо, которому придется платить немалую взятку. «Посмотреть только на этого проклятого араба, – думал муфтий. – Он ждет, чтобы я внес предложение, которое завершит сделку. Что ж, пусть ждет».

Каймакам Табари в самом деле ждал. Он видел, что глупый кади окончательно сбит с толку, но знал – муфтий понимает, чего следует ждать, и все же молчит, чтобы унизить своего начальника. Но деньги, в которых нуждался Табари, были под контролем муфтия, так что именно каймакаму пришлось проглотить свою гордость и сказать: «Мне пришло в голову…» – и, когда он произнес эту универсальную для турецкой продажности фразу, даже тупой кади понял, о чем идет речь.

– Мне пришло в голову, – повторил Табари, – что, поскольку мы трое согласны – еврей не должен получить земли, я лучше сообщу обо всем мутасарифу в Акке.

Муфтий был упрям, но, когда дело касалось защиты его мусульман, становился серьезен. Он с презрением посмотрел на увертливого каймакама, и Табари пришлось продолжить переговоры:

– Но обращение в Акку потребует от меня денег.

– Сколько? – презрительно спросил муфтий.

– Тридцать английских фунтов, – не моргнув глазом ответил Табари. Увидев, как побледнел кади, он вежливо добавил: – Я говорю об английских деньгах, потому что знаю – ты украл более сорока фунтов у последней группы паломников в Капернауме.

Пока муфтий смотрел на правителя, его красное лицо стало багровым. «Это возмутительно, – думал муфтий, – когда к тебе таким образом относится араб, играющий роль турка». Более того – если он все же даст Табари тридцать фунтов, лишь малая часть из них попадет в Акку. У него вспыхнула дикая мысль: а почему бы и не дать Табари эти тридцать фунтов, подождать, пока он украдет половину, а затем сообщить мутасарифу в Акке, сколько Табари похитил у него? Таким способом он может вообще избавиться от Табари – а уж это-то стоит тридцати фунтов.

Кади не мог уловить его мыслей. Лучшее, на что он был способен, – это как можно дороже продавать свои юридические решения, а затем делиться с каймакамом, и замысел ловушки, которую можно подстроить в Акке, был выше его понимания. Но зато он не испытывал никаких моральных угрызений; к удивлению всех присутствующих, он повернулся к Табари:

– Каймакам Табари, если вы позволите еврею купить землю за стенами города, он доставит сюда других евреев, чтобы они работали на этой земле, а если им это удастся, то за ними явятся другие евреи и скоро мы, бедные мусульмане… – Он с отчаянием махнул рукой, словно пытаясь отмахнуться от неизбежности.

– О, я полностью с вами согласен! – возбужденно вскричал Табари. – Поэтому-то я и надеюсь найти деньги для Акки!

– Сможет ли мутасариф вынести решение? – спросил муфтий, против своей воли втягиваясь в обсуждение на этом уровне.

– Конечно! – со всей серьезностью заверил Табари, вспоминая при этих словах, что еще два года назад бумаги начали свой путь из Табарии в Акку, оттуда в Бейрут и дальше в Истанбул. К этому времени решение уже конечно же принято, и где-то по цепочке в обратный путь движется фирман султана. Теперь европейские правительства настаивают на введении более либеральных законов о земле по всей империи, и если султан даст привилегии русским и англичанам, то же самое он должен будет сделать и для евреев. «Так что, если я хочу получить от кади и муфтия свой бакшиш, то лучше сделать это сейчас же, прежде чем они узнают, что решение султана не в их пользу».

– А вы не боитесь, – тихо буркнул муфтий, – что евреи получат право покупать землю?

– Еще как боюсь, – с искренней убежденностью ответил каймакам. – От этого все может измениться. Открыть ворота для… – Он не знал, для чего именно, но чувствовал, что старые добрые дни всеобщего довольства и тихой вереницы лет подходят к концу. Он испытывал неподдельную скорбь, которую быстро подавил, потому что время шло, и фирман мог появиться в любую минуту – и тогда уж денег он точно не получит.

– А если мы дадим вам тридцать фунтов? – жалобно спросил кади.

– Я сделаю все, что в моих силах, дабы евреи не получили земли.

– И мы можем положиться на вас? – взмолился кади.

– Я дал вам слово чести! – возмутился каймакам. – Я завтра же еду в Акку. Лично вручу мутасарифу ваши деньги – и евреев в Табарии не будет. – Себя же он успокоил: «Если султан примет другое решение, буду настаивать: сделал все, что было в моих силах, дабы остановить его».