Источник

– Для меня это просто перевод, – возразил Кюллинан.

– Не совсем так, – отпарировал Элиав. – Даже когда на свет появилась версия короля Джеймса, она была целенаправленно старомодной. Да, она была красивой и поэтичной. Но сегодня она явно архаична, и молодых людей, которые по ней изучают свою религию, это приводит к единственной мысли – они начинают думать, что и их религия так же архаична. На ней лежит пыль времен, и она не имеет отношения к современности.

– Может, и так, но при чем тут еврейский перевод?

– Другое, что не устраивает в версии короля Джеймса, – это чисто протестантский подбор слов. Вы, католики, достаточно давно обратили на это внимание, поэтому и придерживаетесь своей версии перевода. Но и он перекошен в сторону католицизма. А ведь все время книга, которую вы старались подогнать под себя, продолжала оставаться еврейской книгой, написанной евреями, которые рассказывали евреям же об очень еврейской религии. Нас можно простить, что мы почувствовали необходимость в переводе, который все это учитывает… особенно в Пятикнижии.

– Значит, вы придали переводу подчеркнуто еврейский характер.

– Мы этого не делали, но суть не в этом. Ты знаешь эти строки из Книги пророка Исайи, 7: 14? – Кюллинана всегда поражало, как евреи могут цитировать Библию, и сейчас Элиав повторил слова Ветхого Завета, которые составляли основу христианства Нового Завета: – «Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил».

Кюллинан, сверившись со своей протестантской Библией, удостоверился, что цитата Элиава была совершенно точна. Но тот сказал:

– А теперь посмотри на еврейский перевод, – и Кюллинан обнаружил, что слово «дева» переведено как «молодая женщина».

– Кто им дал право на такие изменения? – не без удивления спросил он.

– А ты посмотри оригинал на иврите, – предложил Элиав, протягивая ему третий вариант Библии. И в оригинальном тексте слова «дева» не упоминалось. Оно было введено христианскими учеными, как средство доказательства, что Ветхий Завет пророчески предсказывал появление Нового, который таким образом заменил собой Ветхий Завет. – В течение столетий, – объяснил Элиав, – сотни тысяч евреев погибали на кострах или в массовой резне, потому что их Библии противоречили другим. И я думаю, что мы заслужили точную еврейскую версию.

Когда Элиав ушел, Кюллинан, начав читать, испытал удивительное ощущение. Новый еврейский перевод, избавив Пятикнижие от поэтичности шекспировской эпохи, предлагал читателю откровенные и часто затруднительные для восприятия заявления. Сравнение старого и нового вариантов выглядело следующим образом:

«Слушай, о Израиль, законы мои и решения, что сегодня я вкладываю тебе в уши, чтобы ты мог усвоить их, помнить их и подчиняться им!»

«Слушай, о Израиль, законы и правила, что я сегодня сообщаю тебе! Изучай их и преданно соблюдай их!»

Он сверил современный перевод с оригиналом на иврите и убедился, что еврейский перевод куда точнее, чем в версии короля Джеймса. Кюллинан проверил еще полдюжины абзацев и удовлетворился тем, что еврейские переводчики старались, по крайней мере, сделать свой вариант если не поэтическим, то хотя бы точным.

Но постепенно его критический настрой сходил на нет, и он поймал себя на том, что получает от чтения истинное удовольствие, встречая в тексте современные выражения. При втором прочтении он понял, какое мощное воздействие оказывают на еврейского читателя такие строчки: «Не с нашими отцами Господь заключил завет, но с нами, ныне живущими, с каждым из нас, кто сегодня присутствует на этой земле». И мысль Элиава продолжала гореть у него в сознании: Пятикнижие – это живая книга и обладает мощной силой воздействия на современных евреев. Когда он дошел до той сцены, где евреи, получившие десять заповедей, требуют от Моисея вернуться к Богу за дальнейшими инструкциями, простой язык нового перевода и его идиомы дали ему ощущение, словно он в самом деле стоит в толпе евреев у горы Хорив, где им были даны заповеди: «А ты приблизься к нему и выслушай все, что Господь наш Бог скажет; затем ты передашь нам все, что Господь наш Бог сказал, а мы будем соблюдать его слова».

Завершив четвертое чтение, он сказал Элиаву:

– Я понимаю, что ты имел в виду. Чувство современности.

– А теперь прочитай в последний раз. И сейчас на иврите. Подлинный текст Пятикнижия.

– Мой иврит оставляет желать лучшего, – запротестовал Кюллинан. – Поверю тебе на слово, что перевод просто прекрасен.

– Я хочу доказать тебе нечто совсем другое, – сказал Элиав. – И для этого твой иврит вполне годится. Слова, которые ты не знаешь, просто пропускай.

Кюллинану потребовался почти весь день, чтобы справиться с ивритским текстом, и для него это был один из лучших дней в Макоре, ибо, пробиваясь сквозь упрямый иврит почти так же, как сквозь почву, скрывающую Макор, он пришел к спокойному, но звучному символу веры, составляющему сущность иудаизма, к строчкам, которые составляли квинтэссенцию еврейской истории: «Мой отец был беглецом из арамейских краев. Он пришел в Египет вместе с другими голодными и осел здесь; но здесь его соплеменники стали большим и очень известным народом. Египтяне сурово обращались с нами и угнетали нас; они взваливали на нас самые тяжелые работы. Мы взывали к Господу, к Богу наших отцов. И Господь слышал наши мольбы и видел наши мучения, наши страдания и гнет, под которым мы жили. Господь могучей дланью освободил нас из Египта, дал нам свою руку и явил чудо своей мощи. Он привел нас в эти места и даровал нам эти земли, земли, текущие молоком и медом».

За обедом Элиав сказал:

– Вот на что я хотел обратить твое внимание. Иврит, которым примерно в седьмом веке до нашей эры было написано Пятикнижие, – тот же самый иврит, который мы возродили в Израиле после того, как он тысячу лет был мертвым языком. Поговори с любым из кибуцников. Сынок!

К ним подошел парнишка лет пятнадцати, непринужденный и раскованный; у него были закатаны рукава, потому что он занимался уборкой обеденного зала.

– Можешь ли ты найти мне кого-нибудь, кто говорит по-английски? – попросил Элиав, а когда парнишка ответил, что он и сам его знает, Элиав протянул ему Тору на иврите, показал на абзац в Пятикнижии и спросил: – Ты это можешь прочесть?

– Конечно.

– Давай.

Парнишка присмотрелся к тексту древних ивритских букв и, запинаясь, процитировал:

– «Мой отец был родом из арамейских краев, и у него не было дома. Он пришел в Египет. Их было немного, но здесь они стали народом».

– Отлично, – сказал Элиав, и обрадованный кибуцник вернулся к своей работе.

Кюллинан был поражен.

– Ты хочешь сказать… что сегодня любой образованный израильтянин может спокойно читать подлинный текст Библии?

– Конечно. Потому что для нас эта книга полна жизни. Понимаешь, ей не обязательно быть религиозной книгой. Например, этот мальчишка. Сынок!

Юноша, улыбаясь, вернулся к ним.

– Ты хоть ходишь в синагогу?

– Нет!

– Твои родители религиозные люди?

– Нет!

– Но ты знаешь Тору? И Книги Пророков?

– Конечно! – И он убежал.

– Вот это ты и должен запомнить, Кюллинан. Каждый еврей, которого ты встречал тут, на раскопках, читает Библию в оригинале легче, чем ты читаешь Чосера.