Исток зла

— Иншалла!

— И скажу я вам, братья, что немалое число из вас, и ваших воинов примут шахадат ^[51], не увидев торжества Халифата над всей земле. Смертен и я, и я также могу принять шахаду, если на то будет воля Всевышнего, Милостивого. Знайте же, братья, что вам — великая награда, ведь сказано: Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха и щедрости, и тому, что Аллах не теряет награды верующих ^[52]. Иншалла, вы, как и все погибшие до вас на пути Джихада братья, будете вкушать Райскую пищу в зобу у Райских птиц, наслаждаясь общением, друг с другом. Все шахиды — живые перед Аллахом и получают удел у своего Господа вместе с пророками, правдивыми мужами, павшими мучениками и праведниками, которых облагодетельствовал Аллах. Как же прекрасны эти спутники!

Аллах с нами, братья, вознесем же к нему ду’а за нашу победу и за скорое освобождение всех правоверных от гнета их мучителей. Я чувствую запах Джанната отовсюду! О Всевидящий, Милостивый Аллах! Даруй муджахидам одно из двух лучших: Победу или Шахаду! О Аллах! Даруй победу муджахидам на Аравийском Полуострове, в Междуречье, в Афганистане, в Индии, в Туркестане, в Африке и во всем мире! О Аллах! Повергни в унижение сионистов, крестоносцев и муртадов, разбей их планы, разрушь единство между ними и обрати в прах их армии! Аллах акбар!

С последними словами ослепительно полыхнуло — это была вспышка, подобная магнию в старинном фотоаппарате, только намного сильнее. И воины Аллаха бросились навзничь, а Джума Намангани, самый опытный из всех, успел выхватить пистолет, ибо подумал, что это светошумовая, заполненная магнием граната. Ее бросают в помещение, чтобы ослепить и ошеломить всех там находящихся, а потом начинается штурм. Но штурма не было — не вылетела в клубах дыма дверь, не ворвались в комнату люди с короткоствольными автоматами, крича «Лежать!», «На пол!» — ничего этого не случилось. Просто их ослепило, а когда воины Джихада проморгались, то увидели, что Махди нет среди них, а перед каждым из них лежат штабелем плоские плитки, мерцающие загадочным, золотистыми сиянием. Махди почему-то предпочитал жертвовать на джихад именно так, золотом.

20 июня 2002 года

Варшава, Набережная

Здание штаба Висленского военного округа

К этому дню граф понял, что больше так не может. Правы те, кто говорит, что все женщины — ведьмы, ох, правы…

Целый день молодой граф Комаровский носился по штабу, по городу с поручениями своего отца. В штабе Варшавского военного округа, находившегося на той стороне Вислы, его уже знали в лицо и пропускали без пропуска. Рабочий день по восемь часов с перерывом на обед был не для него — хоть отец и устроил его на вольнонаемную должность, о том, что это работа, а не служба, он и слышать не хотел. Служишь — служи. Так что день, когда он освобождался в восемнадцать ноль-ноль, был праздником.

Потом Елена тащила его в один из ночных клубов Варшавы — пан Ежи и не подозревал, что их так много. За короткое время они побывали в «Коте», снова в «Летающей тарелке», в «Клетке», в «Радуге» (в «Радуге» он пробыл пару минут и выскочил оттуда как ошпаренный, поскольку понял, что это за место, а чертовка Елена довольно смеялась) — в общем, везде. Потом, когда часы на замках били полночь, а то и позже, они ехали к Елене в Мокотув. Утром — на работу… Он похудел, осунулся, приобрел какой-то нездоровый румянец на лице и выглядел как загнанная лошадь. А чувствовал себя еще хуже.

С утра отец, вопреки обыкновению, не вызвал его к себе. У Ежи не было постоянного кабинета в министерстве, и он обитал в одном из пустовавших. Стол, стул, возможность подключить ноутбук — что еще надо. К нему мало кто заходил — обычно он приходил к людям сам, и чаще всего с дурными вестями. Отец, как всегда, был скуп на похвалу и щедр на наказания.

Сейчас телефон не звонил — обычно он разрывался, как проклятый, — и граф Ежи позволил себе немного соснуть прямо на стуле. Он знал кое-кого из лейб-гвардии, шестьдесят шестой, где служил сам Цесаревич, знал, как десантники могут засыпать в любое время и в любом месте, едва представится такая возможность, но никогда не думал, что и сам будет спать точно так же, урывками. Однако пришлось, он закрыл глаза и провалился в черную, бездонную пропасть сна, сна без сновидений. И сколько он так проспал, он не знал. А когда открыл глаза, увидел, что на стуле напротив него сидит отец.

— Солдат спит, служба идет…

— Прости… — граф лихорадочно протер глаза, пытаясь придать себе хоть чуточку деловой вид, — вымотался совсем.

— Вижу…

Вопреки обыкновению, отец не ругался, не устраивал разнос. Он…

Прятал глаза???!

— Жду приказаний.

Отец промолчал, и граф Ежи понял, что произошло что-то серьезное. Ледяная рука схватила сердце и сжала его — неужели Елена?

— Что произошло?

— Произошло… — отец помолчал, — я примечаю, у тебя появилась дама сердца…

Елена…

— Что с ней?! Что?! Говори! Она — что?!

— Не кричи. Лучше ты мне скажи — что с ней?

— Что она сделала?!

Отец покачал головой, затем полез в карман. И выбросил на пыльный (граф Ежи никак не мог собраться и протереть) стол несколько пакетиков. Маленьких полиэтиленовых пакетиков с белым порошком…

— Что? Что это такое?

— Это я хочу спросить, что это такое? — Голос отца внезапно посуровел. — Ответь мне, Ежи, что это такое?!

— Где ты это взял?

— Неважно. Ты возил ее в имение?

— И что?!

— Это привез мне Бронислав. Ты помнишь Бронислава?

— Помню. Но откуда он это…

— Оттуда. Ты был пьян, и она тоже. Бронислав нашел это на полу, вместе со всем остальным из ее сумочки. Ни ты, ни она не замечали ничего и разбросали вещи по дому.

— Он рылся в наших вещах?! Как он…

— Молчать!!! Бронислав служит нам, как служил его отец! Он почти член семьи! Он долго думал, прежде чем отдать это мне! Но решился — потому что он первым подсадил тебя на лошадь, он, не я — я тогда лежал в госпитале! И он не хочет, чтобы с тобой случилось дурное! Скажи — это твое? Тебе это нужно?

— Ты же знаешь, что нет. Это позор.

— Значит, это нужно ей, — безжалостно отчеканил отец.

Граф Ежи откинулся на спинку стула, закрыл глаза. Безумный шабаш видений перед глазами — вот она направляет машину в лоб несущемуся навстречу грузовику, вот она смеется ни с того ни с сего. Вот ее перепады настроения, приводящие его в неописуемое бешенство — то она ластится, как кошка, то ощетинивается…

А вот они едут из имения — и она, несмотря на то, что всё вроде было нормально, огрызается на каждое слово.

Матка Боска…

— Что думаешь делать? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил молодой граф, и это было правдой.

— А я знаю. В нашем роду никогда не было такого позора. И не будет. Тебе нужна мать твоих будущих детей. Та, которой нужна эта отрава, ею стать не сможет. Поэтому забудь ее и найди себе нормальную даму из света.

Граф Ежи прищурился. Возможно, если бы отец не выдал всё это ему в лоб, он бы и подумал: а зачем ему всё это надо. Но теперь кровь вскипела, и ни о каком повиновении слову старшего не могло быть и речи. Поляк — не поляк, если он кому-то повинуется и поступает не так, как хочет и считает нужным.