Исток зла

Несколько боевиков племени, возглавляемые сыном племенного вождя, ведшего караван, подошли к «АМО», когда водитель его уже заглушил мотор и теперь запирал машину. Машину здесь следовало запирать как можно тщательнее, ибо афганские воры по хитрости своей превзойдут любых других, и, несмотря на охрану, оставить машину с товаром на произвол судьбы означало лишиться и машины, и товара.

— Я хочу сделать тебе подарок, рус, — медленно заговорил по-русски обвешанный гранатами вождь. — Мы редко видим неверных, которые были бы такие, как ты. Хвала Аллаху, что мы не сражаемся друг против друга.

Вождь говорил по-русски, потому что он вел не первый русский караван и не второй, и все афганцы, которые водили караваны, в той или иной степени знали русский язык. Вождь и в самом деле был удивлен поведением неверного — как обычно, на дороге от Кабула не обошлось без неприятностей, где этот кяфир проявил себя как воин и мужчина.

Русский молча, с полупоклоном, принял небольшой, в узорчатых ножнах нож, который дал ему вождь. Он принял подарок правильно, двумя руками — это означало, что подарок столь щедр, что его можно удержать только таким образом. Потом отстегнул с пояса свой нож и с поклоном вручил его вождю.

Вождь наполовину вытащил нож из ножен, осторожно прикоснулся пальцем к зачерненному лезвию. Нож был на удивление легким и в то же время смертельно острым, здесь никогда не делали таких ножей. Он не знал, что такие ножи редкость и в самой Империи и делают их из специального вспененного сплава, основой которого является титан.

— Шукран ^[99].

— Да благословит вас всевидящий Аллах, — сказал подошедший к ним напарник русского водителя. Он был более смуглым, не носил усов и носил короткую, аккуратно подстриженную бородку.

— Ты правоверный? — удивился вождь и осекся, заметив на шее у второго русского серебряную цепочку с полумесяцем. Он слышал, что правоверные бывают и среди русских, но видел таких редко. Это обрадовало вождя — значит, в северной стране есть правоверные, и они храбрые люди.

— Ля Иллахи илля Ллаху ва Мухаммад расул Аллах! ^[100]— сказал второй русский шахаду, подтверждая свою принадлежность к исламу.

— Аллах да благословит ваш путь! — ответил вождь.

Когда пуштуны-джадран пошли по своим делам, второй русский, верней, не русский, а татарин чуть заметно расслабился, вынул руку из кармана, где был пистолет.

— Я думал, они пришли тебя резать… — сказал он.

— За что?

— Мало ли… Может, посмотрел не так. Как дальше будем?

— Иди, поторгуйся насчет товара… — ответил водитель, — поторгуйся, как следует, но пока не продавай. Узнай цены. Мы везли сюда всё это не для того, чтобы продешевить при торге. Сними данные. Я пойду в город.

— Один? Не грохнут?

— Пусть попробуют… — сказал водитель, проверяя свой автомат.

В городе водитель не стал брать ни такси, ни рикшу, хотя и тех и других здесь было немало и от их криков можно было оглохнуть. Не обратил он внимания и на зазывал — таких тоже здесь было немало у каждой лавки, и они бесцеремонно висли на каждом прохожем, моментально определяя, есть ли у него деньги. Не обратил он внимания и на домики с красными занавесками. Так здесь отмечались дома, где клиентов ждала продажная любовь — такие дома были только в Джелалабаде и Кабуле. Ему нужно было не это, он выглядел тем, кем и хотел выглядеть, — русским караванщиком, продавшим или собирающимся продать привезенный товар и дополнительно заработать, купив товар в обратный путь. Афганистан мог не так уж много предложить Российской империи, кроме ковров, платков и лазурита, если он кого-то заинтересует. Еще восточные специи — их привозили из Индии и здесь продавали. И, конечно же, наркотики — возможно, у кого-то из караванщиков имеются связи на границе, позволяющие провезти некоторое количество этого товара. Если так, то по ту сторону границы его могли выкупить за пятнадцать цен или даже больше, как поторгуешься. Заработок, окупающий любой риск.

…Он медленно шел по тротуару, иногда останавливался и снимал то, что его заинтересовало, на мобильный телефон. В одном месте остановился и узнал цену на ковры. Торговцу он сказал: пока что у него нет денег, но он привез товар, и после того, как он его продаст, деньги будут. Дукандор ^[101]понимающе закивал и отправил его к соплеменнику, подал ему какую-то бумажку, исписанную арабской вязью, и заявил, что если он отдаст эту бумажку тому, кому он сказал, то получит хорошую цену на свой товар и хорошую цену на то, что он собирался купить на обратный путь. Торговые люди здесь работали большими семьями и кланами, знали друг друга в поколениях, старались переженить детей и породниться, помогали друг другу чем могли. Торговать здесь было нелегко — принц Акмаль был жадным и жестоким правителем, он обкладывал данью торговцев, хотя Аллах свидетель, у него хватало денег и без этого. Те же, кто не платил, оказывались в зиндане или сразу в реке Кабул, если некому было выкупить должника из зиндана. Приходилось держаться друг за друга…

Поговорив с торговцем на смеси русского и пушту — торговцы здесь знали все языки мира, — караванщик отправился дальше…

Рынок можно было опознать издалека — по шуму, крикам, вони, стуку телег по мостовой. В Афганистане были проблемы с бензином, сюда не шел ни один нефтепровод, бензин стоил дорого, и его было мало, а то и не было вовсе. Потому автомобиль здесь был роскошью, а большую часть мелких транспортных работ выполняли хазарейцы с их неспешными телегами на огромных колесах. На эти телеги нагрузили столько, что это казалось невозможным увезти. Но хазарейцы — невысокие, мускулистые, с узким, нетипичным для афганцев монголоидным разрезом глаз — впрягались в свои телеги и везли непосильную ношу, стуча деревянными сандалиями по мостовой и перекрикиваясь между собой на своем, непонятном пуштунам языке. Афганистан вообще был многоплеменной страной, и хазарейцы были одной из его загадок. Кое-кто вообще считал пуштунов — основное племя Афганистана — потомками одного из еврейских колен.

Нервно, как все ступающие на базар, проверив, надежно ли застегнут карман, где лежала пачка денег, и поправив автомат, караванщик окунулся в людское море, как пловец в воду. Море поглотило его…

Афганский базар, как, впрочем, и любой восточный, — это совершенно особенный мир. И делать на нем покупки надо уметь…

Главное — никогда не показывай свой интерес к чему-либо. Сначала пройдись по всем рядам, равнодушно поглядывая по сторонам и тем не менее подмечая то, что тебе нужно. Если ты задержишься сразу у какого-либо дукана, спросишь про цену, затащат в дукан и не отпустят, пока ты не купишь и то, что тебе необходимо, и то, что тебе не нужно. Сначала пройдись по рядам и выясни обстановку.

Потом уже подходи к тому, что тебя заинтересовало. Никогда не соглашайся на цену, которую тебе назовут, смело называй цену, как минимум, в пять раз меньше. Торг — это суть жизни базара, это ее квинтэссенция, это то, ради чего здесь все собрались. Лишив торговца торга, ты, во-первых, переплатишь за товар в несколько раз, во-вторых, оскорбишь его, потеряешь намус, уважение. Самые жадные торговцы завышают первоначальную цену в пять-семь раз, самые совестливые — раза в три. Для русского, где в лавках тоже торгуются, но купец может дать скидку двадцать-тридцать процентов, не больше, такое завышение цен выглядит диким. Но в чужой монастырь со своим уставом, как говорится…

Торг может растянуться на час и больше. Не торопись, если торговец не хочет снизить цену, демонстративно отойди в сторону, приценись к товарам в других лавках, даже если намерен купить в первой. Демонстративно похвали чужой товар, если торговцы затеют между собой перебранку, кляня друг друга последними словами — это очень хорошо. Возможно, тебе и в другой лавке предложат нужный тебе товар: не все товары лежат на виду, а если в этой лавке такого товара нет, может, он отыщется в лавке соплеменника.