Истоки Каракумов (повести туркменских писателей)

Хурма была знакома с Нурмурадом. Года три назад они с отцом гостили у Эмина-ага, Нурмурад водил их по городу, показывал всякие достопримечательности, даже в опере они побывали. Ашхабад с его ритмом, особенностями жизни большого города на нее, провинциалку, не выезжавшую дальше Кизыл-Арвата, произвел неизгладимое впечатление. Конечно, Кизыл-Арват тоже город, но разве можно его голые, пыльные, насквозь продутые ветрами улицы сравнить с роскошной зеленью Ашхабада, с его троллейбусами, магазинами, театрами?

Хурма даже не подозревала, что в ней таилось такое сильное влечение к большому городу. И тогда еще подумалось: это же счастье сказочное, это просто чудо жить постоянно в таком прекрасном городе, ходить каждый день по его улицам и магазинам, учиться в одном из его вузов, работать в одном из учреждений, а не ковыряться в земле, с посадками да подвоями. Интересно, чувствуют ли, понимают ли свое счастье сами ашхабадцы? Или они привыкли к нему, как к чему-то обыденному, само собой разумеющемуся? А разве может стать заурядностью красота, четкость, насыщенность жизненного ритма, изобилие товаров в магазинах?

Эти впечатления Хурма и увезла с собой в Кара-Кала. Да еще Нурмурад запомнился — веселый, добрый, остроумный, красивый, о чем ни спроси, все знает. И хотя ей и во сне не снилась возможность стать когда-нибудь его женой, потому что смотрела на него Хурма снизу вверх и только как на родственника, все равно Нурмурад оставался одним из самых приятных воспоминаний об Ашхабаде. Порой, сама себе в том не признаваясь, жила в грезах женой авторитетного, уважаемого в столице человека, которая имеет много дорогих туалетов, каждый день смотрит кино, ходит в театры и на концерты, ездит по городу в красивом троллейбусе.

Грезы — это только грезы. И когда они в один прекрасный день становятся явью, это порождает сомнения, шаткость мыслей и ощущений. Это все, впрочем, быстро проходит — и готовое решение уже сидит, как говорится, на кончике языка и ножками болтает. Да, но ведь есть еще Аннали… И у Хурмы тихонько защемило сердце — жалобно так, робко, растерянно, будто крошечный щенок заскулил там и заворочался.

На молодого колхозного конюха, непременного участника и нередкого призера всех праздничных скачек, Хурма долго обращала внимания не больше, чем на всех остальных колхозных парней «жениховского возраста». Старый обычай, предписывающей девушке обязательную скромность, втайне смешил ее, но пока не тяготил. Краткое «салам» при случайной встрече — вот и все, чем ограничивались отношения Хурмы и Аннали. Она с удовольствием смотрела, как он, слившись воедино со скакуном, соревнуется за приз на празднике урожая, или на шумной многолюдной свадьбе, или на тое, на который расщедрился кто-то по случаю рождения сына. Но с таким же интересом Хурма смотрела и на других ловких наездников. А то, что больше за Аннали следила, объяснялось простой причиной: он чаще других оказывался победителем скачек.

И вдруг однажды все переменилось. Они встретились, когда Аннали поил лошадь из арыка под старым ореховым деревом. Хурме показалось, что он хочет что-то ей сказать. Непонятно почему, она испугалась еще не сказанных слов и опередила его:

— Что-то прежде я не видела у тебя эту лошадь. Как ее зовут?

Аннали ласково потрепал атласную шею кобылицы.

— Я ее во-от таким маленьким жеребеночком приметил. У нее редкие стати для отличной скаковой лошади. А зовут ее… зовут ее… Как бы ты хотела назвать эту красавицу?

— Не знаю, я не мастер придумывать лошадиные клички.

— У нее не кличка, у нее имя.

— Да?

— Точно. Ее зовут Хурма.

Девушку это задело. Она рассердилась на бестактного парня, однако постаралась не подать вида и лишь сказала:

— Глупо. Лошадям не дают человеческих имен.

— Не обижайся, — попросил Аннали, и голос его как-то необычно подрагивал и чуть срывался. — Это не глупая шалость, не думай. У нее своя кличка, другая. Это только когда рядом никого нет, я ее Хурмой зову.

— А вдруг услышат — что подумают?

— Я стараюсь осторожно. Мне приятно ее так называть. Если это сердит тебя, больше не стану.

— Ладно уж, — разрешила Хурма, — называй, если рядом никого нет.

И пошла своей дорогой. А дорога почему-то мягкой стала, ласковой. И сердце эдак весело и тревожно постукивало у самого горла. Это же надо! Ничего ведь вроде не случилось, а оно стучит!..

Еще одна встреча произошла в колхозном саду. Хурма увлеченно собирала созревшие плоды граната, когда услышала шутливый вопрос:

— Девушка, что произойдет, если я парочку гранатов уворую?

Она обернулась и увидела Аннали. Он улыбался, и было видно, что рад встрече.

Хурме тоже было приятно видеть его.

— Воровать нельзя, — сказала она. — Угостить могу. А где же моя тезка? Почему не привел?

— Хочешь видеть ее?

— Она мне снилась.

— Без меня?

Хурма вспыхнула, огляделась. Неподалеку работали другие сборщицы плодов и ушки держали на макушке, это уж точно. Делают вид, что целиком работой заняты, а сами нет-нет да и посматривают любопытным глазом — о чем это Аннали с Хурмой беседу ведут. Ну и смотрите, не больно-то вас испугались! Однако досадливо сказала:

— Тебе, парень, гляжу, делать нечего. Сам не работаешь и других от работы отрываешь.

— Могу помочь, — с готовностью предложил Аннали.

Хурма струхнула.

— Ты что! Засмеют! Уходи лучше… потом поговорим.

— Когда «потом»? — тут же поймал ее на слове Аннали.

— Не знаю… Когда время будет.

— Приходи сегодня вечером к ореховому дереву! — жарко шепнул он и даже подался к ней.

Она снова вспыхнула. Промолчала, собираясь с мыслями.

— Приду… только уходи, не торчи над душой у всех на виду!

— Не обманешь? — настаивал он. — Смотри, до утра ждать буду!

— Иди, иди! А то договоримся до того, что мать из дому не выпустит. Ой, парень, опозоришь ты меня!

Он совершенно не собирался ее позорить, поэтому сразу же ушел. И даже не оглянулся ни разу, чтобы не подать повода любопытным сборщицам.

Встреча под ореховым деревом состоялась. Были и еще встречи. Говорили о разном. Случалось и помолчать. Это было тревожное и приятное молчание. Наконец Аннали признался Хурме, что жить без нее не может и готов хоть сегодня, хоть сию минуту вскинуть ее на седло и скакать на край света.

Хурма слушала замирая. О таких словах прежде она даже в книгах не читала, потому что книги попадались больше современные, где любящие либо чересчур упрощали свои признания, либо слишком философствовали. Красоты не было ни в том, ни в другом. А хотелось именно простых, понятных и красивых слов. Каких именно, Хурма не знала, но верила, что такие слова существуют. Аннали подтвердил ее уверенность. И сердце ее сладко обмирало.

Однако при всем том Хурма была девушкой рассудительной, ни при каких обстоятельствах головы не теряла. На слишком эмоциональное восклицание Аннали она возразила: все должно делаться как положено. Аннали вознамерился немедленно заслать сватов и спросил ее мнение. Она ответила, подумав, что против сватов не возражает, но пусть они придут после окончания всех полевых работ.