Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II
Шрифт:
Как видим, уже в это время мечта осчастливить страну, а затем покинуть престол зародилась в голове Александра.
В этом калейдоскопе отмеченных выше и замеченных историками влияний, отношений, противоречий, дружбы, любви, ненависти и формировался характер Александра.
Любознательный читатель может отыскать весьма многочисленные пространные и весьма противоречивые оценки этого характера. Уже сам этот факт показывает, что натура «загадочного сфинкса», как называли Александра, являла собой нечто удивительное и неповторимое. Я не буду перечислять все эти оценки, отмечу лишь их некоторую односторонность, продиктованную опять же скорее идеологическими, нежели научными мотивами.
Все, кто писал об Александре, о свойствах его натуры, наклонностях, чертах, выработанных жизнью, отмечали его хорошие человеческие
Н. Н. Фирсов, напротив, разобрав наследственные влияния на Александра, взял из них лишь негативные черты (впечатлительность и противоречивость деда и отца, хитрость и приспособляемость Екатерины, холодный эгоизм и рассудочность матери), но отметил тем не менее, что душевный облик Александра находился в состоянии равновесия, хотя и весьма неустойчивого. А. Е. Пресняков подчеркивал вслед за Пирлингом его эклектизм, прекрасное самочувствие в условиях смешения принципов и способности не следовать ни одному из них до конца.
Другие его биографы отмечали свойственные Александру робость и пассивность, праздность и леность мысли, его нелюбовь к систематическим занятиям, работе, его недеятельную мечтательность, способность быстро загораться и быстро остывать.
Общепринятым суждением о нем стало то, что Александр отличался неприятием каких-либо волевых актов, но проявлял стойкость и упорство в отстаивании своих эгоистических, личных интересов. Отмечались его честолюбие и тщеславие, двуличие, недоверчивость, скрытность, упрямство. А. Чарторыйский тонко заметил, что «для совершения удачных и крупных преобразований в социальном строе надо было иметь больше подъема, силы, огня, веры в самого себя».
Специальный анализ характера Александра сделал врач-психиатр профессор Сикорский в начале XX в. в книге «Вопросы нервно-психической медицины». Лейтмотив его оценок — слабая воля и средний ум Александра при тонком художественном развитии («слабость воли и преобладание чувства»). Разрыв между этими свойствами характера и вынес на поверхность жизни такие его качества, как робость, тщеславие, скрытность, двоедушие, хитрость, обидчивость, мечтательность. Чужое напряжение воли подавляло его; таким было влияние на него Фотия, Аракчеева, других сильных личностей.
В одной из последних характеристик Александра I, принадлежащих перу В. А. Федорова, внимание акцентировано также на негативных чертах его характера. Процитированы те авторы, которые отмечали у Александра «дух неограниченного самовластия», мщения, злопамятности, недоверчивости, непостоянства и обмана, способности строить свои успехи на чужой доверчивости, беспринципность, умение пользоваться чужими слабостями. Приведено, кстати, любопытное высказывание о нем Наполеона: «Александр умен, приятен, образован, но ему нельзя доверять; он неискренен: это истинный византиец… тонкий, притворный, хитрый». Наполеону вторил и шведский посол в России Лагербильке: «В политике Александр тонок, как кончик булавки, остер, как бритва, фальшив, как пена морская». М. М. Сперанский же отозвался о нем так: «Он слишком слаб, чтобы управлять, и слишком силен, чтобы быть управляемым».
Возможно, все эти оценки, даже лишь негативные, и справедливы, если учитывать конкретные исторические ситуации, в которых оказывался Александр, конкретные решения, которые он принимал. И конечно, логически, наверное, безупречны оценки профессора Сикорского, который основывался, как и историки, на формировании личности Александра в условиях царскосельско-гатчинского противостояния.
Но сколько бы эпитетов мы ни подбирали для всеобъемлющей характеристики крупного
исторического деятеля, они никогда не дадут нам исчерпывающей картины до тех пор, пока мы не зададимся основным вопросом: какие государственные цели преследовал Александр в те или иные периоды своей жизни, в какой среде эти цели он пытался осуществить и какие средства в соответствии с этими целями и этой средой он использовал? Лишь в этом случае все эти характеристики типа «хитрость», «скрытность», «двуличие» или, напротив, «сердечное обаяние», «доброта», «смирение» и прочее приобретают реальный смысл и могут иметь адекватные ситуации оценки.Для пояснения этой мысли можно было бы привести несколько примеров.
Я уже отмечал, что в пору своей юности, развиваясь, с одной стороны, вполне естественно на основе принципов гуманизма, человеческого достоинства, добропорядочности, благородства, приобщения к природе, Александр в реальной жизни сталкивался совсем с иными явлениями. Для того чтобы выразить себя, «облегчить душу», как писал Чарторыйский, он вынужден был тщательно скрывать свои мысли и чувства, таиться, притворяться. Известно его признание о том времени: «Меня обвиняют в недоверчивости, но известно, что с того времени, когда я начал мыслить, я видел вокруг себя только несчастье, и все, что я предпринял, обернулось против меня несчастьем». Так недоверчивость, скрытность в такой ситуации — хорошее это качество или плохое? Как оно характеризует человека — позитивно или негативно? А возьмем характеристики, данные ему Наполеоном или Лагербильке; для русского государственного деятеля, каким здесь выступает Александр, подобные раздражительные опусы — это несомненный комплимент, и что было бы, если бы Александр был искренним с Наполеоном или с тем же шведским посланником, если бы не притворялся и не хитрил?
Подобные же вопросы можно поставить и в десятках иных случаев отношения Александра к тому или иному конкретному человеку, государственному деятелю.
Отмечают особенность Александра принимать с разными людьми разные обличья. Но ведь в его положении — это совершенно естественная вещь, говорящая о проницательности, уме, такте, а главное — и о государственном, и о личном интересе, который нередко руководил им в этих превращениях. Он не мог быть одним и тем же со М. М. Сперанским и А. А. Аракчеевым, с А. Чарторыйским, В. П. Кочубеем и Фотием, с М. И. Кутузовым и со своим начальником Главного штаба, близким другом, князем П. М. Волконским. А ведь все они составляли причудливую ткань российской государственности, российского общества, с которыми пришлось иметь дело Александру I. Не он выдумал эту систему, выраженную в действиях сонма людей, в которой ему предстояло жить и царствовать, но для того, чтобы жить и царствовать, а тем более утвердить себя, он должен был к ней приспособиться, понять ее, а для того, чтобы проявить свою сущность, — использовать ее в той мере, какую позволяли обстоятельства.
И вот тут мы подходим к событию в жизни Александра, которое как бы жирной чертой подчеркнуло весь смысл этой системы, смысл его жизни, трезво и неумолимо определило его горизонты и его возможности. 11 марта 1801 г. в ходе дворцового переворота был убит его отец Павел I.
С момента восшествия Павла на престол многое переменилось в судьбе Александра — из баловня бабки, который волен был вести достаточно свободную, не обремененную обязанностями жизнь, он стал наследником престола со всеми вытекающими отсюда обязанностями. Теперь уже не к детским играм в эфемерной армии привлекает его отец, а к настоящей изнурительной службе, обремененной мелочными, типично павловскими обязанностями.
Деспотизм и самодурство Павла увеличивались день ото дня, и Александр помимо воли становился участником той мрачной трагедии, которая разыгрывалась на глазах всей России.
Курс внутренней и внешней политики Павла вызывал острое недовольство в дворянских кругах, среди лиц, близких к власти. Постепенно складывалась оппозиция, зрел очередной дворцовый заговор. Мнительный Павел, чувствуя недовольство окружающих, начинал подозревать всех и вся. Вспомнилось, что Александр уже был его потенциальным противником в середине 90-х годов, и неизвестно, куда могла фантазия завести монарха-самодура в отношении к своему старшему сыну.