Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II
Шрифт:
Как и в случае с колебаниями Александра в крестьянском вопросе, его проконституционные действия в Польше и заявление о намерении ввести конституционное правление и в России вызвали восторг передовых людей и повергли в шок консервативное дворянство.
Будущие декабристы приветствовали эти шаги царя. Н. М. Карамзин в одном из своих писем к другу отмечал, что речь Александра «сильно отразилась в молодых сердцах: спят и видят конституцию». Зато среди крепостнически настроенных слоев дворянства эти действия и эти заявления царя немедленно были связаны с намерением освободить крестьян. Не случайно живший в это время в Пензе и хорошо чувствовавший психологию провинциального дворянства Сперанский писал в одном из своих писем в столицу, что слухи о скором освобождении крестьян взбудоражили страну — и не только помещиков, существует опасность возникновения «в черном народе мнения, что правительство не только хочет даровать свободу, но что оно уже ее даровало и что одни только помещики не допускают или таят ее провозглашение».
Так уже на исходе второго десятилетия XIX в. российская молва связала с именем Александра весьма радикальные для своего времени, особенно в сравнении с политикой предшествовавших царствований, намерения.
А Александр продолжал
Конституция декларировала свободу слова, печати, вероисповеданий, равенство всех граждан империи перед законом, неприкосновенность личности.
По поводу собственности в этом документе говорилось: «Всякая собственность на поверхности ли земли находящаяся или в недрах оной сокровенная, какого бы рода ни была, в чем бы ни состояла и кому бы ни принадлежала, признается священною и неприкосновенною. Никакая власть и ни под каким предлогом посягнуть на нее не может. Посягающий на чужую собственность осуждается и наказывается как нарушитель общественного спокойствия».
И хотя «Уставная грамота» сохраняла суверенитет императорской власти и тем самым лишь несколько подкрашивала облик самодержавия, оставляла в неприкосновенности все дворянские привилегии, она являла собой значительный шаг по пути к буржуазному праву, к буржуазной монархии.
Таким образом, к 1820 г. Александр был весьма близок к тому, чтобы ввести в России конституционное правление.
Однако этого не произошло. И этот проект, как и другие благие секретные (и прогрессивные в условиях российской действительности) начинания Александра I, канул в лету, что и дало повод его позднейшим критикам обвинять императора во всех смертных грехах.
Заметим, что за три недели до смерти, в Севастополе, после обеда с адмиралами Черноморского флота, во время беседы с начальником Главного штаба И. И. Дибичем Александр заметил: «А все-таки, что бы ни говорили обо мне, я жил и умру республиканцем». Барону Дибичу, будущему палачу Польши, император таких слов мог бы и не говорить, они, видимо, вызвали у него лишь удивление.
Говоря об истории царствования Александра I, нельзя не сказать о его соратниках, о тех людях, которых он приближал к себе, на которых опирался. Они, их умонастроение, их идеалы во многом характеризуют и самого императора.
Как известно, уже к середине 1801 г. он освободился от титулованных участников заговора, консервативных аристократов Панина, Палена, братьев Зубовых и их сторонников. Уцелел лишь генерал Беннигсен, но и ему некоторое время было запрещено жить в столице. На политической сцене заблистали его «молодые друзья». А. Чарторыйский возглавил, пусть и ненадолго, иностранное ведомство, В. П. Кочубей сменил его на этом высоком посту. Постоянно рядом, в числе членов Негласного комитета, были Н. Н. Новосильцев и П. А. Строганов. В России появился Лагарп; все они были сторонниками конституционной монархии, их идеалом стало английское государственное устройство, они были очевидными противниками крепостного права, но проводить реформы предлагали осторожно, постепенно, примеряясь к реальной российской действительности. Александр постоянно советовался в делах со своими молодыми генерал-адъютантами, представителями высшего дворянства, но настроенными весьма либерально, — князьями П. М. Волконским и П. П. Долгоруким. Уже с 1803 г. он привлек к себе М. М. Сперанского и сделал официальным историографом Н. М. Карамзина.
Сперанский слыл также сторонником конституционной монархии, принципа разделения властей. Карамзин полагал, что просвещенный монарх, строго соблюдающий закон, — это идеал правителя для России, но именно просвещенный и законопослушный. Позднее его оценка царствования монарха-деспота Ивана Грозного в IX томе «Истории государства Российского» потрясла петербургских ретроградов.
При Александре выдвинулся и граф С. С. Уваров, ставший сначала попечителем Петербургского учебного округа, а позднее президентом Академии наук и министром просвещения (уже в николаевское время). Воспитанник Геттингенского университета, владевший свободно несколькими европейскими языками, почитатель французских и немецких просветителей, он, будучи поклонником идеологической философии, считал, что историей народов, «великой эволюцией человечества», руководит Провидение. Смысл этого руководства заключается в том, чтобы примирить права личности как создания Бога с правами гражданина в государстве. Он был безусловным сторонником распространения гражданских и политических свобод по западному образцу и считал их высшим выражением исторического развития «морального порядка» или «общего прогресса». В своей речи в Петербургском педагогическом институте в 1818 г. он заявил, что политическая свобода — это «последний и наиболее прекрасный подарок Бога». Но движение к этой свободе должно происходить органично, без насилий и революций. Просвещенный монарх же является организатором и гарантом этого движения. Только тогда, когда Россия вступит в период зрелости в смысле социально-экономическом, политическом, культурном, и будет возможен переход к ликвидации ее общественных язв и к наступлению царства гражданских свобод. «Истинная монархия», правовое государство (по Сперанскому), идеи Монтескье, Бенджамена Констана, английских конституционалистов — вот концепционная опора Уварова — создателя теории «Православие, самодержавие, народность», проникнутой этими идеалами. Для Уварова Александр I, выступивший с близкими идеями в польском сейме в 1818 г., и был носителем «естественного прогресса политической свободы», которая будет осуществлена в России. Для Александра Уваров был ярким и убежденным интерпретатором его собственных мечтаний.
В первые годы XIX в. рядом с Александром появился его флигель-адъютант,
молодой А. Д. Киселев, будущий реформатор эпохи Николая I, министр государственных имуществ, осуществивший освобождение от крепостной неволи государственных крестьян. Еще в 1816 г. он написал записку «О постепенном уничтожении рабства в России».И все эти люди шли долгие годы рядом с Александром. До последних дней на высоких государственных постах были Кочубей, Новосильцев, Строганов, Уваров; с Лагарпом Александр поддерживал периодические контакты. Н. М. Карамзин также оставался его постоянным собеседником. И даже М. М. Сперанский был возвращен из ссылки и получил высокий чин генерал-губернатора Сибири.
Но одновременно его близкими соратниками в течение долгих лет оставались А. Н. Голицын, ставший в 1803 г. обер-прокурором Синода, а позднее министром просвещения и духовных дел, а также граф А. А. Аракчеев.
А. Н. Голицын был другом детства Александра и разделял поначалу его либеральные взгляды. Позднее он ударился в мистицизм, стал председателем Библейского общества, его суждения и дела приобрели обскурантистскую окраску, но он продолжал оставаться доверенным лицом императора.
А. А. Аракчеев, бывший сподвижник Павла I, наставник в важных делах юного Александра, стал в 1808 г. военным министром. Позднее он уступил эту должность М. Б. Барклаю-де-Толли, но занял высокий пост председателя военного департамента только что учрежденного Государственного совета. Безусловный монархист, человек, далекий от каких-либо либеральных поползновений, а тем более конституционно-монархических иллюзий, он был абсолютно предан Александру I, и тот высоко ценил это. Кроме того, Аракчеев как бы представлял близ царя консервативный срез общества, что показывало умение императора опираться на определенный баланс сил в обществе, на различные общественно-политические тенденции. К тому же необходимо помнить о том, что Аракчеев был блестящим реформатором русской армии и многое сделал для ее снабжения и вооружения в период 1810-1815 гг., особенно во время Отечественной войны 1812 г. Его прежняя одномерная оценка в нашей историографии едва ли справедлива с учетом того, что он был безусловным противником военных поселений и принял на себя должность их начальника только по просьбе Александра, но далее уже неукоснительно проводит идеи императора в жизнь, которые из благонамеренных и, может быть, недурных по своему замыслу превратились на русской почве и с русскими администраторами в кошмар поселян. Аграрный проект А. А. Аракчеева, который он подал Александру I, являлся одним из самых передовых для своего времени. Всесильный временщик с 1815 г., А. А. Аракчеев содействовал возвращению из ссылки М. М. Сперанского, помог в установлении прерванных контактов Александра I и Карамзина в 1816 г., оказал содействие в издании «Истории государства Российского». Кроме того, и об этом как-то вообще умалчивается в отечественной науке, А. А. Аракчеев являлся при дворе лидером так называемой «Русской партии», в состав которой входили великая княгиня Екатерина Павловна, генерал Багратион, председатель Государственного совета Салтыков, Председатель Комитета министров Вязьмитинов, государственный секретарь Шишков, генерал-адъютант Балашов. Эти государственные деятели были против иностранного засилья в российской политике, демонстрировали патриотические взгляды, стремились уменьшить влияние так называемой «австрийской партии» с ее лидером министром иностранных дел Нессельроде, свести на нет англофильскую политику при дворе, проводником которой были Чарторыйский и Беннигсен, а также нивелировать влияние сторонников профранцузской ориентации. И Александр лавировал в этом политическом водовороте, имея друзей и приверженцев среди всех важных политических течений, опираясь на представителей разных общественных группировок. Это ли не свойство глубокого государственного ума, натуры одаренной и сильной?!
Наиболее ярко личность и государственная практика Александра I раскрылись в его противоборстве с Наполеоном, противоборстве, которое привело французского императора на остров Святой Елены, а Александра надломило и опустошило настолько, что он, видимо, не мог оправиться от этого до конца своих дней.
Начало века Россия встретила урегулированием своих отношений с европейскими державами. Были восстановлены дружественные отношения с Англией, возобновились дипломатические отношения с Австрийской империей. Александр I заявил, что он отказывается от вмешательства во внутренние дела иностранных государств и признает в них тот политический строй, который поддержан «общим согласием» народов этих стран. С Францией сохранялись прежние дружественные отношения, однако Александр с каждым месяцем проникался все большим недоверием к первому консулу Франции. В основе этого недоверия лежала не только политика, все возрастающая экспансия Франции на Европейском континенте, о чем немало было написано нашими историками, но и отношение Александра к внутриполитическим проблемам Франции, на что не обращалось внимания.
Будучи поклонником идей французской революции, республики, конституционного строя и горячо осудив диктатуру и террор якобинцев, молодой российский монарх внимательно следил за развитием событий во Франции. Уже в 1801 г., размышляя над стремлением Наполеона возвысить свою власть во Франции, над его международными претензиями, которые активно продвигал министр иностранных дел Талейран, Александр заметил: «Какие мошенники!» А в 1802 г., когда Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал Лагарпу: «Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут все хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку. Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история». Как видим, забота о конституционном строе Франции заботит Александра. Причем вовсе не обязательно считать это демагогией, так как все последние годы Александр исповедовал именно эти взгляды, да и письмо носило сугубо личный, закрытый характер. К тому же Александр совершенно верно уловил державные претензии «маленького капрала».