Исторические портреты. 1762-1917. Екатерина II — Николай II
Шрифт:
С разрешения родителей Александр Николаевич еще раз побывал в Дармштадте. Письма к отцу в конце мая — начале июня свидетельствуют, что избранница его никак не разочаровала, что он не меньше прежнего увлечен. «Смею надеяться, что все хорошо пойдет», — заверял он уверенно. Во всем этом деле наследник отмечает заслуги Орлова и говорит, что будет ему за это «вечно благодарен». Действительно, он это доказал в первые годы своего царствования.
Однако по возвращении домой в конце лета наследник неожиданно для всех и, возможно, для себя возобновил роман с Ольгой Калиновской. Это было время сильного недовольства Николая I сыном. Он писал жене из Бородинского лагеря 31 августа 1839 г. «Саша взял привычку курить, и я, к своему глубокому сожалению, вижу, что он ничем серьезным не занимается: он предпочитает быть со своими адъютантами и с некоторыми другими лицами, а по вечерам играет в вист со своими и Микуличем; все это, конечно, не предосудительно, но я не вижу в нем ни малейшей склонности заняться и довольствоваться самим собою. Я об этом ему не говорю, так как я замечаю, что мои мнения принимаются не как от друга, а, напротив, как от лица, которое хочет первенствовать над ним, и я молчу, желая посмотреть, к чему это приведет». Через несколько дней из Москвы, 5 сентября, он пишет жене еще более
В конце концов дармштадтское дело Николай I взял в свои крепкие руки и привлек к нему талантливого дипломата Ф. И. Брунова, который вскоре сообщил, что в Германии и в Англии брак цесаревича с принцессой Марией считается делом решенным. 4 апреля 1840 г. в Дармштадте состоялась помолвка великого князя Александра Николаевича с гессенской принцессой Марией. Известие об этом привез в Петербург князь А. И. Барятинский, в честь чего был дан сто один выстрел с Петропавловской крепости. Первое свидание императора Николая I и императрицы Александры Федоровны с будущей невесткой состоялось через два месяца во Франкфурте-на-Майне. Об этой встрече цесаревич писал своему брату, тринадцатилетнему великому князю Константину Николаевичу: «Вчера Папа, Мама и Оля приехали сюда и здесь познакомились с моей милой Марией, которая тебя уже знает по твоему портрету, он у меня всегда стоит на столе, и я часто смотрю с удовольствием на твою милую рожу». Это радостное событие, однако, скрещивается с похоронами Фридриха-Вильгельма III. Александра Федоровна едва поспевает в Берлин к последним часам своего отца и встречается с принцессой Марией уже под впечатлением похорон. Дармштадтская невеста входит в семью Романовых среди траурной обстановки. Это не помешало ей сблизиться со свекровью и новой семьей. В сентябре 1840 г. принцесса Мария вместе с царской семьей прибыла в Петербург. 5 декабря состоялось миропомазание, и по принятии в лоно Православной Церкви она была наречена великой княжной Марией Александровной. На другой день, в именины Николая I, было обручение, а 16 апреля 1841 г., в «накануние» дня рождения цесаревича (исполнялось 23 года, а невесте еще не было и 17), совершено бракосочетание, через два года после первой встречи, сразу определившей этот финал.
1840— 1841 гг. были знаменательными в жизни цесаревича, наступило второе, окончательное совершеннолетие. Юноша стал мужем, у него появилась своя семья, а недавний ученик получил официальное положение и место на поприще государственной службы, гражданской и военной. Наступила пора взрослой жизни, ответственности, самостоятельности.
У цесаревича появился свой двор. На ежедневных почти собраниях у молодой четы, зимой — в Зимнем дворце, летом — в Царскосельском Александровском дворце или на Петергофской ферме, господствовали непринужденность и веселость, занимались музыкой, чтением, игрой в вист; августейшие хозяин и хозяйка очаровывали гостей своей приветливостью и благосклонностью. Все принадлежащие к их двору (адъютанты, фрейлины, родственники, приглашенные) как бы входили в состав их собственной семьи.
Настроения и чувства Александра Николаевича той поры живо отражены в его письмах к самому близкому другу — Александру Адлербергу (в дальнейшем, в 1870-1881 гг., — министр императорского двора и уделов), которому он писал с семи лет и до конца жизни. Письма к «милому Саше» вскоре после женитьбы («язык чешется, давно не с кем поболтать») полны восторженных восклицаний. Молодой супруг счастлив и склоняет своего друга к женитьбе: «Когда-то увижу и тебя, любезный Саша, также женатым?» И в тех же письмах — восторженное описание красавиц, которыми, видимо, оба увлекались прежде. Другой предмет интересов, который сам автор писем называет «серьезным», — это смотры, маневры, посещение лагерей. Молодцеватым, жизнерадостным, однако не обременяющим себя серьезными государственными трудами выглядит будущий самодержец в этих письмах.
Цесаревна была вполне счастлива в эти первые годы своей семейной жизни. Сохранившиеся свидетельства рисуют ее натурой, отличной от супруга. Вдумчивое и проницательное описание ее внешности и душевного склада оставила А. Ф. Тютчева, назначенная к ней фрейлиной в начале 1853 г.: «Несмотря на высокий рост и стройность, она была такая худенькая и хрупкая, что не производила на первый взгляд впечатления belle femme, но она была необычно изящна, тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера, соединяющее некоторую строгость и сухость форм со своеобразной грацией в движении и позе. „…“ Ни в ком не наблюдала я в большей мере, чем в цесаревне, это одухотворенное и целомудренное изящество идеальной отвлеченности. „…“ Это прежде всего была душа чрезвычайно искренняя и глубоко религиозная, но эта душа, как и ее телесная оболочка, казалось, вышла из рамки средневековой картины. „…“ Душа великой княгини была из тех, которые принадлежат монастырю. „…“ В своем окружении матери, жены, государыни, она казалась как бы чужой и неосвоившейся. Она была нежно привязана к мужу и к детям и добросовестно исполняла обязанности, которые налагала на нее семья и ее высокий сан; она, по крайней мере, всеми силами старалась их исполнять, но в самом этом усилии чувствовалось отсутствие непосредственности в этих отношениях; она искала и находила власяницу там, где характер более открытый нашел бы удовлетворение интимных отношений и применение природных способностей». Эта характеристика помогает понять тот разлад, который обнаружится между супругами с годами, когда свежесть
чувств и порывы юности пройдут. Но до этого еще далеко.Молодая семья быстро разрасталась. Еще до воцарения цесаревич стал отцом шестерых детей: двух дочерей — Александры (в семье — Лина) и Марии и четырех сыновей — Николая (Нике), Александра, Владимира, Алексея. Уже после воцарения родились еще два сына в 1857 и 1860 гг. — Сергей и Павел. Император Николай I сам был крестным отцом всех детей своего старшего сына. По случаю рождения сына-первенца, великого князя Николая Александровича, в 1843 г. счастливые родители пожертвовали по 10000 рублей для откупа неоплатных должников и раздачи пособий беднейшим жителям обеих столиц. При рождении остальных детей жаловалось по 3 000 рублей для бедняков Петербурга и Москвы. О рождении первого сына, будущего наследника, счастливый молодой отец сообщал своему родителю, Николаю Павловичу в Варшаву: «Вся експедиция (роды. — Л. 3.) продолжалась с 1/2 12 до 1/2 5. „…“ Рекомендую тебе нашего кантониста, надеюсь, что, если Бог нам его сохранит, он будет тебе, милый Папа, добрым слугой». Странной и неуместной кажется эта военная терминология в сообщении о личном, сугубо семейном событии, особенно казарменно звучит этот «кантонист». Однако для адресата и для корреспондента этот стиль, отражавший менталитет военных людей, был вполне естественным.
В самый день бракосочетания, 16 апреля 1841 г., Николай I назначил наследника престола членом Государственного совета, и в продолжение следующих двух лет членом других высших правительственных учреждений — Финансового комитета (6 декабря 1841 г.), Комитета министров (20 января 1842 г.), Кавказского комитета (30 августа 1842 г.). Цесаревич был назначен также членом Комитета по строительству постоянного моста через Неву и председателем Комитета Петербургско-Московской железной дороги. Отправляясь в 1842 г. в инспекционную поездку по Южной и Западной России, продолжавшуюся более месяца, Николай I впервые возложил на наследника на время своего отсутствия из столицы «решение дел Комитета министров и Государственного совета, равно как по всем министерствам и Главным управлениям отдельными частями». С тех пор обязанность эта возлагалась на цесаревича каждый раз, когда император отлучался из Петербурга.
С течением времени наследнику престола поручаются все более важные дела, среди которых особое значение имел крестьянский вопрос. Назначенный председателем Секретного комитета по крестьянскому делу 1846 г. (члены: председатель Государственного совета И. В. Васильчиков, шеф жандармов А. Ф. Орлов, министр внутренних дел Л. А. Перовский), наследник в возрасте 28 лет проявил полную терпимость к крепостничеству. В журнале Комитета признано: «Доколе Россия, по непредвиденным судьбам, не утратит своего единства и могущества, дотоле другие державы не могут служить ей примером. Колосс сей требует иного основания и иных понятий о свободе не только крестьян, но и всех сословий. Основанием России было и должно быть самодержавие, без него она не может существовать в настоящем своем величии. Свобода в ней должна состоять в ограждении каждого и лично, и по имуществу от притеснений другого и в повиновении всех законам, исходящим от одного высшего источника». Крепостное право оставалось незыблемым еще 10 лет, пока внешние обстоятельства не поставили под удар могущество державы. Слова документа в этом отношении оказались пророческими. Робкие решения Секретного комитета о регламентации в отдаленном будущем повинностей крестьян и предоставлении им права жалобы на помещиков посредством инвентарей хотя и были утверждены Николаем I, но остались без последствий. Безрезультатно окончился и другой Секретный комитет под председательством великого князя Александра Николаевича — о дворовых людях 1848 г.
Тогда же, в 1848 г., в связи с усилением реакции в ответ на революционные события в Европе, он проявил себя крайним поборником ужесточения цензуры, сторонником учреждения Секретного бутурлинского комитета (цензуры над цензурой). Настаивая на участии в нем барона М. А. Корфа, он говорил ему: «Речь идет о том, чтобы завязать ожесточенный бой (с литературой, прессой. — Л. 3.)… а вы внезапно ретируетесь с поля сражения». Он также признал необходимость строгих предупредительных мер, принятых императором Николаем I относительно высших учебных заведений для ограждения их от «революционной заразы». Он писал бывшему своему адъютанту Назимову по случаю назначения его попечителем Московского учебного округа: «Место, которое вы будете занимать, весьма важно, в особенности в наше время, где молодежь воображает, что она умнее всех и что все должно делаться, как ей хочется, чему, к несчастью, мы видим столько примеров за границею; к этому и г(оспода) профессора — команда не легкая. Надзор за ними, и самый бдительный, необходим».
Возможно, в его позиции больше, чем убеждение, проявлялась зависимость от отца, несамостоятельность. Так считали некоторые современники, например, Корф. Когда в мае 1848 г. Николай I распорядился ограничить число своекоштных студентов, Корф написал записку, которая убеждала в необходимости отказаться от этой меры. Он хотел вручить записку цесаревичу, но раздумал: «Государь не отходит так скоро от принятых мер, особенно когда они пошли от него непосредственно, и наследник, если б и убедился в справедливости моих замечаний, едва ли бы решился противостоять». Это суждение Корфа представляется весьма убедительным, но если даже допустить сомнение в его правоте, то несомненным остается факт, что никакого стремления и никаких попыток к освобождению крестьян он не предпринимал до своего воцарения и никакой склонности к либерализму не обнаруживал, в отличие от своего брата великого князя Константина Николаевича. И только крутое изменение объективных обстоятельств, неподвластных даже самодержавному монарху, вынудит его в дальнейшем пересмотреть традиционные понятия и традиционную политику, хотя неприязнь к журналистам, к свободе слова окажется устойчивой, а опыт назначения военных во главе народного образования возобновится и в период его царствования.
Гражданские дела занимали не первостепенное место в государственной деятельности великого князя Александра Николаевича. По-прежнему основное внимание и интерес были сосредоточены на армии. Каждое лето в Красносельском лагере он попеременно исполнял начальственные должности по разным родам оружия: в 1841 — 1842 гг. — командуя 2-й гвардейской пехотной дивизией, в 1843-м — 2-й легкой гвардейской кавалерийской. В 1844 г. он утвержден командиром всей гвардейской пехоты. Независимо от этих должностных обязанностей он производил смотры различным частям войск во всех концах России (или сопровождал императора во время этих занятий). Он также сам участвовал в маневрах, обозревал крепости, посещал военные учебные заведения. 17 апреля 1843 г. цесаревич назначен генерал-адъютантом и в тот же день 1846 г. произведен в полные генералы.