Истории, которых не могло быть
Шрифт:
В день приезда я, соскучившаяся по городским лакомствам, понеслась покупать конфеты. Их, конечно, можно было купить везде, но самые лучшие продавались в магазине, который назывался «Ромашка» (тогда вошло в моду делать специализированные магазины и давать им «романтические» названия), и который был далеко от дома.
Погода стояла замечательная, ничто не предвещало дождя, когда вдруг сверкнула молния и раздался удар грома, а через несколько секунд короткий летний ливень яростно выплеснулся с небес. Я бросилась к первому же подъезду. В нем стоял мой друг. Наверное мне никогда не описать выражение его лица, когда он увидел меня. В нем отразилась невероятная гамма чувств, но прежде всего это был ужас. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не проронив ни слова, потом он протянул руку и потрогал мое плечо, и
Дождь, как по мановению волшебной палочки, прекратился, он провожал меня домой, слушая мои «ахи» по поводу Молдавии и отвечая лишь короткими репликами.
После этой встречи он долгое время не звонил, не приходил, не попадался «случайно» на улице. Мне стало его не хватать. Избалованная его былой преданностью, я стала скучать по нему.
Мы встретились в школе. И одновременно мне сообщили последнюю сплетню: «Мишка уезжает в Израиль…» Мой друг был евреем. У нас в классе были еще евреи, но мы никогда не задумывались на эту тему. Класс был набран из детей интеллигентов, у которых даже рассуждать на тему «еврейского вопроса» было не только дурным тоном и признаком необразованности, но считалось просто постыдным. Дети своего времени мы уважали не тех, у кого были больше бицепсы или больше денег, а тех, с кем было интересно общаться, а потому наши начитанные, способные и веселые одноклассники — евреи были любимы классом.
Но мы были патриотами своей Родины, и в отъезде в чужую страну видели предательство и ее, и нашей дружбы. Нам было невдомек, что и Мишка, и его семья, как и другие еврейские семьи, общаются не только с нами, но и на улице, с соседями, в учреждениях, в общем — с другими людьми, которые позволяют себе бросать им в лицо слово «жид». Чужая боль, тщательно скрытая от наших глаз, нам была неведома.
Понять, что Мишка, к тому же, еще и не принимает решений в своей семье, а должен следовать вердикту родителей, нам тоже было неподсилу. А даже, если бы он их и принимал, то чего, собственно мы от него ждали? Подвига Павлика Морозова?.
В общем, невеселое выдалось для него время. Не скажу, чтобы его травили, но холод наш он ощутил в полной мере. Мне было особенно трудно. я прикладывала все силы, чтобы не оставаться случайно наедине с ним. Впрочем, он активно помогал мне в этом, сам всеми силами стараясь избавить нас обоих от разговора без свидетелей. И вообще, на переменах он оставался в классе, стараясь не выходить за дверь, где «оттягивались» все школьники, а по окончании уроков всегда «спешил».
Через несколько месяцев он вообще перестал приходить в школу. День отъезда близился. Однажды вечером он позвонил в мою дверь.
Очень дорогой мне «предатель» пришел прощаться. Мы сидели с ним в моей комнате и плакали. и тогда он рассказал мне историю, ради которой я и взялась сейчас за перо.
"Помнишь лето, подъезд, грозу? В тот день сломалась моя жизнь. Ты уехала, мне было одиноко, я просто сходил с ума. Шлялся по улицам и думал о тебе. Вспоминая всякие эпизоды, пытался представить себе, как мы сейчас могли бы вместе ходить на пляж, кататься на велосипедах, шататься по парку… В конце концов так сам себя распалил, что неожиданно для самого себя сказал: «Я готов отдать все, что у меня есть, лишь бы она сейчас появилась!» Потом прошел еще несколько шагов, и еще раз повторил. А когда сверкнула молния и ударил гром, я впал в какое-то мистическое состояние, вскочил в первый попавшийся пустой подъезд и в третий раз теперь уже прокричал эти слова… И вошла ты. Это было невероятно, ведь ты уехала и тебя не могло быть в городе — я каждый вечер набирал твой номер телефона и проверял… Я думал, что ты — глюк. Но это была ты. Я проводил тебя, а когда вернулся домой, родители мне впервые сказали о том, что документы поданы, все решено, осталось получить визы…
Знаешь, в тот момент я даже не успел ничего понять, я окаменел. родители рассказывали мне, как мы будем жить в Израиле, о том, что каждый человек должен жить у себя дома, а не быть нежеланным гостем даже в дорогом для него месте… А я
думал: «Это продолжается колдовство. Я хотел увидеть ее — и увидел. А теперь должен заплатить, как и обещал». Понимаешь, я ведь сам сказал, что «готов отдать все!» — значит надо отдать. А что у меня есть, кроме вас? Мои родители до сих пор не понимают, почему я принял их решение без сопротивления, они ждали тяжелой борьбы…".Прошло 25 лет. я ничего не знаю о дальнейшей судьбе моего друга. Очень многое изменилось. Большинство моих одноклассников — евреев (и не только евреев) теперь живут в Израиле, Америке, Канаде. Время от времени о них поступают скупые вести. Все они, наверное, давно забыли, как в 1973 году считали Мишку предателем, а он был всего лишь первой ласточкой.
Но мистическую подоплеку этой трагедии, перемешавшей в себе социальные проблемы, первую любовь и романтику человека, умеющего страстно переживать, мечтать, чувствовать, знаю я одна. И только огромный срок, лежащий между сегодняшним днем и временем описанных мной событий, дает мне право впервые рассказать о ней.
Кучерова А.С. из г. Черкасска описывает трагическую историю, рассказанную ей стариком-соседом.
Эта драматическая история случилась в отрочестве с соседом дедом Николаем. Я помню его старым и больным, всегда сидящим на скамеечке за двором. Мы любили его и с интересом слушали рассказы о старом времени. Деда нет в живых уже лет двадцать, а вот рассказ его остался.
Было Николаю тогда лет четырнадцать-пятнадцать. Поздно вечером пришли в дом сваты — сестра у него была на выданье. Отца не было, а был он на мельнице. У них своя мельница километра за три от дома. Мать и попросила: «Поезжай, Микола, за тятькой». Запряг он лошадей в сани и помчался радостный — в первый раз ночью одному ехать доверили. Страха не было никакого.
Неожиданно кони заржали, вздыбились, остановились. Впереди в темноте ночи четко вырисовывался белый женский силуэт: Николай, по его словам, не успел ничего понять и испугаться. «Что тебе надо?» — крикнул он ей. «Не спеши, — услышал он голос из темноты, — все равно не успеешь, отца твоего сейчас мельница зарежет». И вот тогда мальчишку объял ужас. «Пошла вон, дура!» — закричал он, что есть сил хлестнул лошадей, и они рванули галопом. Страх раздирал душу, он стегал лошадей, и те неслись с бешеной скоростью, но перед самой мельницей опять захрапели и остановились. И снова мелькнул перед ними белый женский силуэт. «Пошла вон!» — диким голосом закричал подросток, и снова услышал в ответ: «А отца все равно зарежет мельница…»
Крича от страха, Николай хлестал лошадей, и уже через несколько минут был на мельнице. Объяснил отцу, что его прислала мать, и что ждут сваты. На мельнице несмотря на позднее время, было еще два клиента. Отец сказал: «Сейчас быстро отпустим их и поедем».
С этого момента начинается самая трагическая часть истории. Дед Николай без слез не мог ее рассказать. Всю жизнь ему казалось, что в происшедшем есть его вина: «Я глаз с отца не спускал, след в след за ним шел. Только на секунду отвлекся — на глаза попалась банка с керосином, показалось мне, что близко она к закромам стоит, взял ее, чтоб передвинуть: И тут раздался скрежет и крик отца…»
Случилось самое страшное — то, чего так боялся Николай. Он бросился к жерновам — отец был перерезан пополам.
Вот так вместо свадьбы в дом пришли похороны.
А. Скачков, г. Геленджик.
Это было лет 30 назад. Я в то время жил в Тульской области и работал в совхозе. Там мы с соседом построили себе двухквартирный деревянный дом. Вход у каждого был со своей стороны. И вот однажды, помнится, зимой стоял я на веранде и вдруг увидел как с утепленного тесового потолка струйкой потекла вода. Длилось это секунды. Вылилось примерно со стакан. Чтобы выяснить причину протечки, я поднял люк потолка и начал разгребать опилки над тем листом, где появилась вода. Но они, так же как и бумага, простеленная под ними, были сухие. Откуда взялась вода — до сих пор остается загадкой. Знаю только по рассказам, слышанным в детстве, что подобные явления — дурное предзнаменование, проделки домового, которые предвещают беду.