Истории московских улиц
Шрифт:
В поэме указан его адрес:
Но вот... темнее и темнее.
Народ разбрелся по домам.
"Извозчик!" - "Здесь, сударь!" - "Живее,
Пошел на Сретенку к блядям!"
"Но, но!" И дрожки задрожали;
Летим, Москва летит - и вот
К знакомым девкам прискакали...
Этот же квартал описывает художник Василий Григорьевич Перов, в 1850-х годах учившийся в Училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой улице. Ученики училища обычно снимали углы и дешевые комнаты в окрестных сретенских переулках, поэтому этот район был им хорошо знаком.
"Против Сретенского бульвара, где ныне помещаются меблированные комнаты Семенова с маленьким и грязным трактиром на углу (дом 30 по Большой Лубянке, речь идет о нем до перестройки.
– В.М.), - пишет Перов, - во время уно весь этот квартал, то есть по линии бульвара, по Милютинскому и Юшкову переулкам, принадлежал какому-то г. Краснопольскому. В этом квартале стояли стена со стеной четыре или пять разновидных домов, в один и в два этажа,
Выходя из Училища после классов, многим ученикам лежал путь мимо дома Краснопольского, а некоторые и нарочно ходили не кратчайшей дорогой, а делали крюк, чтобы пройти мимо окон розовых домов, где всегда сидели девицы, которые нередко показывали ученикам свои катаральные языки и выделывали разные жесты, иногда не совсем грациозные, и все это проделывалось в виде ласки. Учеников шутки девиц очень забавляли: они много смеялись и, в свою очередь, смешили пленниц. Так это продолжалось многие годы. Особенно ученики любили ходить мимо вышеупомянутых окон после вечерних классов, то есть после семи часов, потому что в это время все девицы приготовлялись к ночному балу, совершая свои одевания и прически так открыто и в таком неглиже, что даже иногда и смотреть было неловко. Но ученики не стеснялись этим и жадно рассматривали руки, плечи, словом все открытые части девиц, которые и не думали прикрываться, сидя перед зеркалом, куря папироску, отдав свои волосы в распоряжение плюгавого парикмахера. Хотя окна были задернуты занавесками, но эти занавески только закрывали половину окна, а потому через них, приподнявшись на оконечности ног, всегда было удобно рассматривать происходившее в комнате. Девицы нередко видели, что в окна смотрят, но не обращали на это никакого внимания, так как привыкли к ежедневному посещению учеников. Правда, случалось иногда, что выскакивали лакеи или дворники, которых в этих домах было очень много, и метлой или половой щеткой разгоняли учеников. Но это делалось скорее в виде опять-таки шутки, и никогда эти милые шутки не доходили ни до чего серьезного".
Большая Лубянка заканчивается площадью Сретенских ворот, или, как она называется в живой речи, Сретенскими воротами. Назвать площадью этот перекресток на внутреннем бульварном проезде - трудно. Но в XVI-XVIII веках здесь действительно была площадь перед башней мощной городской крепостной стены Белого города. В башне был проезд-ворота, и перед ними, как и во всех средневековых городах, имевших подобные укрепления, находилась широкая площадь.
Московский посад, к концу ХIV - началу ХV века расширившийся за Сретенский монастырь, требовал возведения новой линии укреплений для защиты Москвы и москвичей от внешнего врага. Первоначально был выкопан ров и насыпан вал, в конце ХVI века эта линия оборонительных укреплений завершилась возведением каменных крепостных сооружений.
В 1586 году, сообщает летопись, царь Федор Иоаннович "повеле на Москве делати град каменный около Большого посада подле земляной осыпи (т.е. вала.
– В.М.), а делали его семь лет, а нарекоша ему Царев град, а мастер был русских людей Конь Федоров". Так как для строительства использовался белый камень, то со временем за новой московской крепостной стеной укрепилось название Белый город.
Это было замечательное сооружение, построенное по последнему слову мирового фортификационного строительства. Павел Алеппский - секретарь Антиохийского патриарха Макария, сопровождавший его во время поездки в Москву в 1655-1656 годах, в своем сочинении об этом путешествии описал стену Белого города. "Она больше городской стены Алеппо и изумительной постройки, - пишет Павел Алеппский, - ибо от земли до половины высоты она сделана откосом, а с половины до верху имеет выступ, и потому на нее не действуют пушки. Ее бойницы, в коих находится множество пушек, наклонены книзу, по остроумной выдумке строителей: таких бойниц мы не видывали ни в стенах Антиохии, ни Константинополя, ни Алеппо, ни иных укрепленных городов, коих бойницы идут ровно, служа для стрельбы над землею вдаль, а из этих можно стрелять во всякого, кто приблизится к нижней части стены... Эта стена не похожа на город-ские стены в нашей стране. В Белой стене более пятнадцати ворот, кои называются по именам икон, на них стоящих. Все эти надвратные иконы имеют кругом широкий навес из меди и жести ддя защиты от дождя и снега. Перед каждой иконой висит фонарь, который опускают и поднимают на веревке по блоку; свечи в нем зажигают стрельцы, стоящие при каждых воротах с ружьями и другим оружием.
Во всех воротах имеется по нескольку больших и малых пушек на колесах.
Каждые ворота не прямые, как ворота Ан-Наср и Киннасрин в Алеппо, а устроены с изгибами и поворотами, затворяются в этом длинном проходе четырьмя дверями и непременно имеют решетчатую железную дверь, которую спускают сверху башни и поднимают посредством вурота. Если бы даже все двери удалось
отворить, эту нельзя отворить никаким способом: ее нельзя сломать, а поднять можно только сверху".Далее Павел Алеппский добавляет, что хотя он видел стены Белого города собственными глазами, но бросал на них взоры украдкой, так как стрелъцы неусыпно наблюдают за прохожими и, если заметят, что кто-то слишком пристально смотрит на стену или пушку, его тотчас хватают и лишают жизни. Насчет столь жестокой и быстрой кары, якобы полагавшейся в Москве за любопытство, Павел Алеппский явно ошибается, видимо, кто-то из его информаторов над ним подшутил. Но этой выдумке мы обязаны тем, что он украдкой, но весьма внимательно рассмотрел и подробно описал стены и башни Белого города: запретное, как известно, особенно привлекательно.
На так называемом Сигизмундовом плане Москвы начала ХVII века хорошо видна Сретенская башня Белого города с поворотом проезда через нее и выходом не во фронтальном фасаде, а с боковой стороны башни.
К середине ХVIII века стены и башни Белого города, утратившие свое прямое функциональное назначение военного объекта, лишились и государственного внимания, и поддержки. Московский генерал-полицмейстер А.Д.Татищев 27 апреля 1750 года в рапорте императрице Елизавете Петровне доносил, что в стене Белого города "многие камни вывалились, а в коих местах расселись и обвалились, отчего едущим и идущим всякого чина людям крайнее опасение имеется". Было получено распоряжение начать разборку стены и употреблять полученный от разборки камень и кирпич на казенное строительство.
Разборка стены велась медленно, и четырнадцать лет спустя новая императрица Екатерина II подтвердила это распоряжение, санкционировала последовательный снос стен и башен и устройство бульваров на месте снесенных стен, чтобы, как сказано в ее распоряжении, "по примеру чужестранных земель иметь место в средине города для общественного удовольствия, где бы жители оного могли, не отдаляясь от своих домов, употреблять прогуливание".
Устройство бульваров на месте разрушенных стен Белого города растянулось на многие десятилетия. В конце девяностых годов ХVIII века на валах, которые следовало засадить деревьями, еще громоздились груды камня, полузанесенные землей и мусором, с весны прораставшие травой, куда, как вспоминают современники, окрестные обыватели выпускали скотину - коров и коз, а зимой, занесенные снегом, они становились горками, с которых дети катались на салазках. В 1797 году Москву посетил Павел I и, обозрев состояние бульваров, остался недоволен. Специальным указом он повелел ускорить их планировку и посадку деревьев, а из оставшегося камня распорядился выстроить возле бывших ворот на въезде в Белый город "гостиничные дома".
Строительство гостиниц было поручено молодому московскому архитектору В.П.Стасову (1769-1848) - ученику М.Ф.Казакова и В.И.Баженова.
Гостиницы на Бульварном кольце стали первой самостоятельной и значительной работой В.П.Стасова. Позже, уже будучи известным архитектором, чьи работы были отмечены в России и за границей, список своих работ, поданный в Римскую академию по случаю возведения его в звание профессора этой академии, он начинает ими. Это говорит о том, что архитектор считал их не ученическими упражнениями, а полноценными творческими работами: "1. У семи главных входов бульвара в Москве - четырнадцать двухэтажных сооружений, предназначенных для гостиниц. Фасад представляет портик с колоннами ионического ордера. Задняя сторона имеет полукруглые ниши".
Чертежи гостиниц были представлены на рассмотрение Павлу I и отмечены, как значилось в резолюции на них, "высочайшим благоволением".
Стасов - мастер русского ампира, его талант полностью проявился позже - в строительстве Павловских казарм, здания Лицея при Царскосельском дворце, интерьеров Зимнего дворца, Нарвских триумфальных ворот и других сооружений, но характерное направление его творческого стиля проявилось уже и в этой - первой его работе.
До настоящего времени в близком к первоначальному облику дошла лишь одна гостиница - в торце Чистых прудов, остальные или снесены, или перестроены. У Сретенских ворот сохранился лишь левый "гостиничный дом", правый снесен в начале XX века, и занимавшийся им участок присоединен к бульвару.
Сохранившийся сретенский "гостиничный дом" перестраивался несколько раз, последний - в 1892 году, и Стасов нипочем не признал бы в нем свое творение.
В снесенном же правом "гостиничном доме" долгие годы, вплоть до его сноса, находился известный московский трактир "Саратов". Гиляровский называет его в числе трех старейших "русских трактиров" Москвы, т.е. имевших русскую кухню. Гиляровский рассказывает, что помещики со всей России, привозившие в Москву детей определять в учебные заведения, считали долгом "пообедать с детьми в "Саратове" у Дубровина". И.А.Свинин в "Воспоминаниях студента шестидесятых годов" также упоминает этот трактир. "Любимым приютом студенческих кутежей на широкую руку, - пишет он, - был в мое время трактир "Саратов" Дубровина. Обстановка этого трактира как нельзя более располагала к удовольствиям: в нем в то время была одна из лучших в Москве машин, под звуки которой в приятном полузабытьи проводил студент свои часы досуга". А герой романа П.Д.Боборыкина "Китай-город" - богатый купец - вспоминает, что в 1870-1880-е годы "кутилы из его приятелей отправлялись в "Саратов" с женским полом".