Истории с приставкой «ГЕО»
Шрифт:
А если бы я телогрейку тогда накинул?
Да, тебе смешно… Ну, давай Вадима помянем, что ли…
***
Работал у нас в Универе молодой мужик… Инженер. А времена застыли глубоко советские: денег платили всем почти одинаково – мало, и чтобы их чуть-чуть прибавить, а заодно потешить собственное самолюбие, приходилось играть в распространенную тогда игру под названием «карьера».
Ну так вот… И был этот мужик просто зациклен на карьерном росте. Ну очень хотелось ему вскарабкаться по
Вадим к нему относился весьма трепетно и с огромным живым интересом. Дело в том, что у того было своеобразное чувство юмора, вернее сказать, полное его отсутствие. Это вело к бесконечным розыгрышам со стороны Вадима, и покупался тот на них с изумительным постоянством.
Как-то, будучи в полях, выясняется, что к ним прибывает научное кафедральное руководство в лице непосредственного начальника – доктора наук. Вот она возможность непринужденного общения в простой неформальной обстановке. Можно показать, как говориться, товар лицом! Заметят – глядишь и повышение по службе со временем заработаешь.
Мужик к Вадиму:
– Скажи, ты же знаешь, давно работаешь, что начальство любит, чем угодить?
Вадим на голубом глазу, задумчиво, как бы рассуждая:
– Понимаешь, я даже сам до конца этого объяснить не могу, но любит наше начальство хорошее забористое матерное словцо. Прямо вот расцветает душа начальства, когда слышит. И ведь непонятно, почему так? Ты слышал, наверное, что начальство-то у нас из бывших, из дворян. Я вот думаю – всё это издержки воспитания. Ну там няни всякие, гувернантки или еще какая хрень. Не было у него нормального хулиганского детства, как у нас с тобой. Воспитывался в рафинированной интеллигентной обстановке. Отсюда и любовь к мату – вот сейчас и добирает.
Дальше – красиво! Палатка, в которой разместилось прибывшее начальство, а рядом с утра до вечера вертится наш карьерист, весело и громогласно отпуская в пространство забористые матерные рулады.
Так вот, начальство взмолилось уже к вечеру второго дня:
– Вадим Витальевич, а не могли бы Вы отослать куда-нибудь этого матерщинника? Сил нет больше это выносить!
***
Потом был Ленинабад…
Я после института распределился в ИФЗ – академический институт, а по тем временам работать в академической системе и заниматься чистой наукой было, ой, как престижно. Выдали мне, молодому специалисту, красную книжечку – пузатую такую, с выдавленным гербом и строгой лаконичной надписью – Академия Наук СССР. И почувствовал я в себе избранность и гордость от сопричастности к миру большой науки.
Месяца два я просидел в Ленинабаде (мы тогда полигон для прогноза землетрясений организовывали), и тут подкатил новый год. Домой хотелось до одури, там жена молодая – мы с ней только год как поженились. Так вот, незадача – самолеты перестали летать. Я уже не помню сейчас причины, по-моему, перебои с керосином по всей стране. Не суть. Новый год провести дома – вот основная идея, которая разъедала тогда мой мозг. Обреченно добрел до ж/д касс – билетов, естественно, нет и не предвидится.
И тогда я решился. Надел кургузый костюмчик, поехал на вокзал, нашел дверь с надписью «начальник вокзала», постучал, уверенно вошел и со словами: «Академия наук! Служба прогноза землетрясений!» – уверенно сунул в лицо сидящего за столом человека свою красную книжицу.
Усталый задерганный пожилой мужчина в мятой несвежей форме молча, с тоской смотрел на меня. Чувствуя несоответствие громких фраз и внешнего вида сидящего
за столом начальника вокзала, я стушевался.– Академия наук… Работа… Прогноз землетрясений… Билеты на Москву… Самолёты не летают… Новый год… Семья…
Он молча слушал, обдумывая что-то про себя. Я выдохся и замолчал.
– Сколько человек?
– Трое.
– Плацкарт. Иди в кассу, я предупрежу.
– Может, купе?
Катить предстояло через всю страну, трое суток, а «среднеазиатский плацкарт» – это не то, что плацкарт в России, уж поверь мне, – куда грязнее и забитей.
– Плацкарт, – как отрезал.
И пошел я в кассу, стыдливо засовывая красную книжицу с давленным гербом в карман пиджака.
***
А Баку?! Мы с Толиком Наклоновым поехали туда в командировку – принимать скважинные приборы, изготовленные специально для нас местным КБ. Толик был «прибористом», я же мнил себя матёрым геологом, и поэтому поглядывал на него чуть свысока.
Улетали из Москвы поздней осенью (снег уже кое-где лежал), надеясь понежиться в тепле, погреться на солнышке.
Несуразица началась сразу. Стоим с Толиком в накопителе, в стороне от всех, мирно беседуем. Смотрю, народ двинулся в сторону автобуса, который должен везти к самолёту, Толик задергался, занервничал.
– Не суетись, – говорю со знанием дела. – Пускай все пройдут, чего давиться, мы же всё знаем, не первый раз летим.
Зашли в автобус, не спеша, последними. Подвезли к трапу. Я снова ненавязчиво отвожу Толика в сторону – мол, не спеши, пусть все зайдут, мы потом, мест на всех хватит.
Последними, оживленно беседуя, не спеша поднялись по трапу, протянули билеты улыбчивой стюардессе. Та посмотрела на билеты, потом с интересом посмотрела на нас и, все с той же дежурной улыбкой, объявила: «Ребята, у Вас билеты-то на Баку, а этот борт летит в Уфу».
– А как? А мы? А куда? – оторопь и непонимание.
Та только плечами пожала, безразлично осматривая поверх наших голов пустынное лётное поле.
И побежали мы с Толиком, одинокие, по бесконечному, овеваемому всеми ветрами летному полю к каким-то игрушечным самолетикам, видневшимся вдалеке, и сумки, груженные вещами, били нас по ногам.
Дуракам везёт! Откуда ни возьмись, вырулил автобус. Мы заполошно замахали руками. Он притормозил. И вот оно чудо – везет этот автобус пассажиров Бакинского рейса.
Думаете, на этом всё закончилось? Куда там…
При подлёте к Баку как-то активизировались стюардессы, лица посерьезнели, забегали по салону. А тут и радио заговорило: «В Баку объявлено штормовое предупреждение, садиться будем на запасной аэродром.» Через десять минут всё поменялось и объявили, что садиться будем все-таки в Баку.
Короче говоря, первый заход не удался. Борт просто сдуло боковым ветром с полосы. Со второго раза, прицелившись получше, приземлиться получилось. Пилот дал приличного «козла», все радостно захлопали и облегченно прилипли к иллюминаторам.
О солнце говорить не приходилось – мела метель. Видимость нулевая. Шквальный ветер. Снежинки неслись параллельно земле. Как выяснилось позже, наш борт был последним, который совершил посадку в этот день.
Город был завален снегом по самое некуда. Для южного города такое количество снега – катастрофа. Метель резвилась. Троллейбусы, облепленные снегом, встали. Движение на дорогах практически остановилось. В воздухе метались снежные заряды, по тротуарам из-под снега хлестали потоки воды. Люди передвигались в снежной мути, согнувшись в три погибели.