Истории Выживших (сборник)

– Ты о Вороне? Видел Алену? Нет, если б видел, то понял, что у них ничего общего. Ворона – девчонка умная, перебесится.

Беркут поднял нож и принялся вырезать на стреле выемку под тетиву. Успокоился, значит, выговорился. Вспыхнул, как искра, и так же быстро потух.

– Алену уже похоронили? – спросил Кривой.

Беркут зашипел: рука дрогнула, и нож задел палец. Беркут присосался к ране, как вампир, ответил раздраженно:

– Вечером. За южной стеной. У нас там кладбище. Пока Лес не дотянулся до него.

– Не против, если я приду?

– Приходи. Я-то что?

– А с Вороной ты бы поговорил. Мучается девка.

– Я ей повода для надежд не давал.

«Как и Алена тебе, – подумал Кривой, – а гляди ж, как все обернулось».

От Беркута Кривой уходил одержимый сомнениями, по зубам ли ему орешек, который он взялся раскусить.

Кривой закрыл глаза и глубоко вдохнул – прохладный, бодрящий воздух пился, как вода. Щебет птиц, стук дятла, звонкий счет кукушки… Неужели дома? Дети, Света!

Кривой вздрогнул от шороха, явно не принадлежавшего Лесу. Бродяга осмотрелся и заметил, что из-за ствола широкого дуба торчат чьи-то ноги. Поселенец? Труп? Умертвие?

Кривой обнажил охотничий нож и крадучись направился к дубу.

Из-за дерева выглянул Лис, прищурился, с насмешкой спросил:

– Да ты никак зарезать меня решил?

Кривой выпрямился, вернул нож в чехол, оправдался:

– Осторожность лишней не бывает. Что ты здесь делаешь?

Подошел к юноше, увидел у него на коленях потрепанную книгу с рыжими страницами и произнес:

– Ясно. Откуда?

– Из города.

– Так это ей я обязан жизнью?

– Не, эту я принес неделю назад.

– Ну ты даешь! Ради сказок рисковал шкурой.

– Это не сказки, – нахмурился Лис и отложил книгу в сторону.

Кривой сел рядом, поинтересовался:

– И что же пишут? Как разжечь костер, определить стороны света, поставить петлю для зайца? Не? В таком случае зря испытывал судьбу. Надо учиться выживать, а не романы читать. Гляди-ка, стихами заговорил. Да что ты надулся? Сам же знаешь, город полон мертвяков, а ты как в библиотеку…

– Это не роман, – твердо заявил Лис. – Волк говорил: мы похожи на кельтов, вот я и читаю о них.

– Ну да, вы тоже живете в хижинах и месяцами не моетесь, – съехидничал Кривой и хлопнул юношу по спине.

– Нет, – раздраженно возразил Лис. – У них были старцы наподобие наших старейшин: тоже врачевали, судили, проводили ритуалы…

– Какие ритуалы? – встрепенулся Кривой.

Перед глазами ясно встал алтарь, окруженный идолами. Алену ведь не просто так убили – на алтаре закололи, как ягненка.

– Ну, разные… – растерялся Лис. – Жертвоприношения там.

– Что же, и у вас они практикуются?

– Да нет, но друиды тоже с Лесом накоротке были. Ну, и за жрецов: свадьбы там проводили, похороны.

– А людей убивали? Чтобы богов умилостивить?

Лис икоса взглянул на Кривого, пожал плечами со словами:

– Неизвестно. Не исключено. А что это ты вдруг?

Кривой улыбнулся, ответил:

– Да сказок давно не слышал. Вот, захотелось. Ты продолжай. Какие еще сходства углядел?

– Этих мудрецов все уважали и слушались, попасть в их число было не так уж просто, отбирали лучших. Все свои знания они передавали устно. Ничего не записывали, поэтому о них так мало известно, только из косвенных и немногочисленных источников. В общем, все, как у нас. За одним исключением: у кельтов вроде бы не было жрецов-женщин. Оно и правильно.

– Это почему же?

– Редко какого мужика не пилит жена. А представь, если вместо мужа у нее было бы целое племя!

Кривой с Лисом переглянулись и громко засмеялись.

Солнце почти зашло. Поселенцы собрались у костров на ужин. Из здорового общего котла разливали мутную похлебку с какими-то кореньями, стеклянными на вкус, но питательными, по заверениям поселенцев. На вертелах поджаривались птичьи и заячьи тушки. Охотники нетерпеливо кружились вокруг мяса и весело переговаривались.

Кривой ел суп, морщась. Без соли еда – не еда. Впрочем, бродяга уже и забыл, когда пища доставляла удовольствие. Он смотрел невидящим взглядом на костер и обдумывал поставленную Волком задачу.

Ревность и обида – мелочные поводы для убийства, но сколько таких случаев Кривой вычитывал из газет в прошлой жизни, превратившейся в мираж. Да и зачем Волку вовлекать чужака в поиски убийцы, если убийца – он сам? Для отвода глаз? Как он сказал? Кривой ни о ком еще не составил мнения. Ни о ком, кроме Волка. Их тайный уговор вычеркнул старейшину из списка подозреваемых.

Картина складывалась интересная. Волк проводил с Аленой больше всех времени. Вполне мог проникнуться чувствами. Кривой вспомнил, как Волк расхваливал Алену, как смутился, когда бродяга предположил изнасилование. По доброй воле девушка не отдалась бы дряхлому старику.

Волк – член Совета старейшин. На нем большая ответственность: жизни поселенцев и порядок в Краю. Ради большого блага люди, облеченные властью, зачастую решались на маленькое зло. Маленькое сравнительно. Что одна душа, когда на другой чаше весов – десятки, сотни, тысячи? Алену не просто убили. Ее принесли в жертву Лесу, разъяренному вторжением солдат и Кривого в Дубну.

С другой стороны, неизвестно, как проводился обряд. Может, там не требовалось никаких тайных знаний? Может, Алену просто-напросто закололи, призвав Лес к милосердию? Идея о жертвоприношении могла прийти на ум любому. До того как мир полетел в тартарары, люди успели почерпнуть много информации из книг, телевидения, радио, Интернета. Даже у тех, кто в то время был ребенком, а ныне – подросток, что-то отпечаталось в памяти. Но… в таком случае разве не разумнее убить менее ценного поселенца? Алена готовилась стать старейшиной, лекарем, хранителем истории и мудрости человечества, связью времен.

Так кто же убийца? Беркут, Михаил, Варвара, Ворона, Волк? Или и вовсе не знакомый Кривому человек?

– Несут. Несут! Бедняжка, – зашептали поселенцы.

Кривой увидел похоронную процессию. Гроб покачивался на плечах Михаила, Беркута и еще двух внушительного вида мужчин. Впереди шел Волк, остальные старейшины окружили гроб подковой. У всех старцев – по факелу.

Поселенцы примыкали к процессии сзади. Кривой тоже влился в толпу. Они спустились в подземный коридор и поднялись уже за стенами крепости. Миновали фруктовый сад и остановились на поляне, усеянной крестами. Пока немногочисленными, с два десятка, что говорило о молодости поселения Край.