Истории жизни. Сборник. Том 4

– Не знаю. Сейчас матери позвоню.

 Он набрал номер телефона матери и спросил:

– Мама, у меня ветрянка была в детстве?

– Да. А что такое? Тебе зачем? – удивлённо спросила мама на другом конце телефона.

– У меня какие-то пятна на боку появились, похожие на ветрянку. Бляшками или прыщиками.

– Ты, Саша только не мойся сейчас, а то они высыпят ещё больше. Тебе надо к врачу, узнать, что за пятна. Если розовый лишай, то это не заразно. Если корь или крапивница или ветрянка, то она выступит к утру ещё больше по всему телу и заразна. Вас могут на карантин закрыть в институте. А что это, ты где подхватил-то?

– В военкомате, наверное. Там комиссию проходил и вечером заметил только.

– Ты к врачу, в институте, сходи или к врачу где-нибудь, ведь суббота. Тебе надо справку для медкомиссии привезти. Пусть они у себя смотрят, кто принёс заразу. Может быть, военкомат на карантин закроют?

– "Ох, и армия у нас. Детей в армию забрать путём и то не могут. То корь, то сыпь какая-то. Что-нибудь серьёзнее есть? Как же теперь везти солдат на улицы Москвы?" – подумал писарь и пошёл доложить начальству, – Простите, товарищ генерал-майор, но у нас карантин в военкомате – корь? – говорил писарь своему начальнику.

– Что?!… – проревел генерал – майор, не понимая, что произнёс рядовой – писарь, подавая телефонограмму из усольского военкомата.

– Ну, там, – замялся рядовой-писарь, ещё больше переходя на шёпот, боясь разозлить генерал-майора, – Корь, товарищ генерал-майор. Дети сейчас заболели. На карантине они, по кори. Призывники заболели корью.

Генерал-майор сидел за столом и молчал. А что он мог ещё ответить на это.

Корь!… у призывников!…

Это большое заболевание у детей-призывников нашей армии. Что тут поделаешь. Болезнь не спрашивает. Болеют все. Особенно сейчас, в наше время.

– А как мне доложить Главнокомандующему Московского округа. Я что, должен докладывать, что в усольском военкомате карантин. А что, где-нибудь есть ещё что-то такое же?

– Пока нет, – уже осмелел рядовой-писарь, отошедший от грома своего начальства.

– Ну, слава, богу. А то я, уже думал, что мы в армии будем все на карантине. Ох… Иди.

Рядовой-писарь вышел.

– Ха-ха-ха… – только и раздалось за дверью кабинета генерал-майора, когда рядовой-писарь вышел за дверь.

Новый Год уже начал вступать в свои права по всему городу и переулкам других городов. Мороз Морозович летал, сердитый на то, что немного задержался с раздачей рисунков морозного цеха своей фабрики. Ворона опять летала над городом, разглядывала всё, что могло её интересовать и быстро улетала к деду Морозу на облако в его дом, рассказывать о происходящим на улицах и жаловаться на Мороза Морозовича.

А дед Мороз, сидел за столом и пил чай из самовара и добродушно поглядывал, то на Ворону, то на Снеговика, которые ворчали на него за то, что он ничего не делал для приближения праздника.

Луна давно перекатилась за гору и ушла к людям в других городах, заглядывая в окна домов и рассматривая ёлки на площадях. Она очень радовалась красавицам ёлкам с разноцветными шарами и блестящими огоньками, разбегающимися по веткам. Её подружки звёздочки веселились и танцевали со снежинками по всему небу и падали на сугробы, которые приветливо улыбались им и принимали к себе, заворачивая в тёплое одеяло.

Весь снег искрился маленькими бриллиантиками и изумрудами, разгораясь новыми рубинами и жёлтым янтарём под лучами дневной тётушки Солнышка и ночной Феи Луны.

Новый Год разносил свои подарки всем пробегающим по улицам людям и заглядывая по воротники шуб зазевавшимся прохожим.

"Скоро Новый год!" – кричали люди на улицах и радовались, забегая погреться в какой-нибудь магазин и рассматривая витрины с подарками.

10. 12. 2011 года

Новелла

Зеркало на стене

Ставни на окнах открылись и Магрифа пошла к дому. Утро начиналось как обычно. По улице уже звенели трамваи. Машины, редкие, проезжали по дороге.

Вот застрекотал первый кузнечик в траве, возле ранета. Магрифа нагнулась и взяла лейку, чтобы полить цветы на грядке возле дерева.

Она почти каждый день поливала цветы, доставая воду из старого колодца. Много лет его никто не ремонтировал и поэтому вода была уже затхлая, годная только для полива грядок. Внезапно подул ветер, деревья начали клониться из стороны в сторону. Она зашла в дом и села около окна, наливая себе чай из старинного чайника, похожего на восточный сосуд. Он у неё давно. Ещё с тех времён, когда она, молодая и красивая, сидела со своими родными и пила чай, на столе лежали щипцы. Ими можно было взять сахар и положить в чай. Чай был ароматным.

Старое зеркало, немного пожелтевшее от времени висело над комодом.

Магрифа сидела за столом на кухне и иногда поглядывала в комнату: на комод, шкатулки, письма, что лежали в шкатулках и… зеркало.

«Какое ты старое! Прошло столько лет, как я смотрелась в тебя, молодая и красивая, надевая себе на голову шляпку-тюбетейку с чёрной вуалью и поправляя волосы. Красивая брошь с синими цветами была на моей блузке. Она всегда мне нравилась. Но вот куда она девалась?» – она сидела за столом и вспоминала свою молодость, когда она девушкой ходила в театр и играла роли… Роли женщин, проживших свою судьбу в жизни старой России, чеховских времён.

Занавеска на окне шевельнулась, и ветерок скользнул по кухне, где стоял белый шкаф для посуды и стол, на котором она обедала.

Ранет поклонился ей, когда она посмотрела на дерево, растущее под окном.

«Как давно всё было?!… Я не могу простить себя за то, что не сохранила тебя. Ты так и остался лежать на моей кровати, которая согревала нас в холодные вечера и тяжёлые дни. Маленький и крошечный сынок. Одна?!… Всю жизнь одна, в этих белёных стенах, с зарубцевавшимися ранами на сердце: и счастливые дни моей жизни, молодой и красивой девушки, и жизнь матери, потерявшей покой с твоею болезнью в зимние вечера. И разглядывающей себя в зеркало на стене, пожелтевшее от моих слёз и слёз и дум тех людей, что жили рядом со мною все эти годы», – вспоминала Магрифа о своём сыне и жизни в доме, где жила сейчас, и слёзы закапали на клеёнку рядом с чашкой остывшего чая.

Город просыпался. На улице опускалась небольшая пыль, поднятая колёсами машин. Воробьи чирикали, а акация, росшая в огороде, распустила свои жёлтые цветки и помахивала ветками под ветерком.

«Надо же, какое голубое небо. Солнце светит также ярко, как и много лет назад. Мы сидели на этом вот месте, под акацией и пели песни. Кашаф играл на мандолине, а мы пели или плясали. В этом доме всегда было весело. Ругаться было ни к чему. Да и что нам было делить? Все жили своею жизнью. Попробуй только, подними шум по поводу ссылки из Казани, той, что оставила наше горе и счастье в слободке. Тут же тебе кто-нибудь и выскажет всё. И сына припомнят. Что не смогла уберечь. А что я могла сделать? Он заболел. А вот сейчас рос бы вместе со всеми своими братьями и сёстрами и мне помогал бы» – она посмотрела ещё раз на небо и плывущие редкие белые облака и помолчала.