Историки Рима
Шрифт:
33. Лишь после всего этого Осторий выступил против силуров. Люди этого племени рассчитывали не только на собственную храбрость, но и на способности царя Каратака, который прославился и своими несчастьями, и своими удачами и теперь слыл первым среди вождей британских племен. Каратак был хитер, ловок, умел использовать местность, где врага на каждом шагу подстерегали тайные опасности; армия его, однако, уступала нашей в численности, и он перенес войну на земли племени ордовиков; после того как к Каратаку стеклись все, кому не по душе был вводимый римлянами порядок, он отважился на решающее сражение и выбрал для него место, подступы к которому, пути отхода и все вокруг было неблагоприятно для нас и выгодно для них: с одной стороны круто поднимались горы, там же, где склон становился более пологим, его перегородили нагроможденными в виде вала камнями; перед валом протекала река, брода через которую никто не знал; впереди всех укреплений расположились толпы вооруженных британцев.
34. Вожди племен расхаживали среди своих бойцов, подбадривали их, убеждали держаться стойко, преуменьшали опасности, преувеличивали надежды — повторяли все, что принято говорить для поднятия духа армии. Каратак появлялся всюду и, обращаясь к войскам, твердил, что ныне они вступают в битву, которой суждено «положить начало нашему освобождению или сделать нас рабами навеки», он взывал к теням предков, «что прогнали с нашей земли диктатора Цезаря, 532
532
Стр. 292. …прогнали… диктатора Цезаря…— Риторическое преувеличение. Цезарь свершил в 55 и 54 г. до н. э. Два похода в Британнию, но добившись реальных результатов, но и не понеся никаких поражений.
35. Римский полководец стоял, ошеломленный видом бушующего варварского войска. Перед ним текла река, за ней виднелся вал, в небо уходили кряжи гор, все сулило гибель, все было усыпано врагами. Но солдаты требовали боя, кричали, что для доблести нет преград, префекты и трибуны вторили им, растущее возбуждение охватывало армию. Осторий стал оглядывать местность, увидел, что некоторые позиции противника, действительно, неприступны, другие же вполне преодолимы, двинулся с армией вперед и вскоре без труда выбрался на противоположный берег реки. Пока римляне стояли под валом и обе стороны осыпали друг друга стрелами и камнями, наши потери ранеными и убитыми были больше. Но вот построилась «черепаха», под ее прикрытием солдаты разметали беспорядочные нагромождения каменных глыб, завязался бой на ровном месте, и, когда он перешел врукопашную, варвары отступили в горы. Солдаты преследовали их и там. Легковооруженные рвались вперед, метали в противника дротики, легионеры двигались сомкнутым строем; ряды британцев смешались. Ни панцирей, ни шлемов у них не было, и, если они пытались дать отпор бойцам вспомогательных отрядов, их поражали мечи и копья легионеров, стоило им обернуться против этих новых врагов, как они падали под ударами копий союзников и их широких обоюдоострых мечей. То была славная победа. В плен попали жена и дочь Каратака, а братья его сдались добровольно.
36. Сам Каратак решил укрыться у Картимандуи, но, если человек в беде, нет для него надежного убежища — царица бригантов приказала заковать его в цепи и выдала победителям. Девять лет сражался Каратак против римлян, и это принесло ему славу, которая перешагнула пределы его родного острова, распространилась по соседним провинциям и гремела даже в Италии. Все хотели увидеть человека, сумевшего столько лет противостоять нашему могуществу. В Риме он тоже пользовался немалой известностью, и цезарь, хотя и стремился лишь возвеличить самого себя, придал еще больше блеска его имени: как будто в ожидании невиданного зрелища, собрался отовсюду народ, когорты преторианцев в полном вооружении выстроились на поле, простиравшемся перед их лагерем, и лишь тогда на него вступили клиенты царя; следом несли фалеры, шейные украшения и другую добычу, взятую Каратаком в войнах с врагами, затем появились его братья, жена, дочь и, наконец, он сам. Речи их, внушенные страхом, были жалки, один Каратак не склонил лица, не произнес ни слова о пощаде. Став перед трибуналом, он начал так.
37. «Если бы среди всех удач я сумел не только быть богатым и знатным, но также остаться трезвым и умеренным, то сейчас, наверное, как друг, а не как пленник вступал бы я в этот город, и ты не счел бы для себя зазорным заключить союз с человеком, происходящим от славных предков и повелевающим многими народами. Положение, в котором я нахожусь сейчас, — свидетельство твоего величия и моего позора. Я владел конями и воинами, оружием и деньгами — надо ли удивляться, что я не хотел их отдавать? Вы стремитесь покорить себе все народы; отсюда не следует, что все согласны стать рабами. Сдайся я сразу, без борьбы, это не принесло бы славы ни тебе, ни мне — я был бы казнен и обречен забвению. Но если теперь ты даруешь мне жизнь, память обо мне, а тем самым и о твоем великодушии сохранится на века». Выслушав эту речь, цезарь даровал прощение самому Каратаку, его жене и братьям. С них сняли оковы, и они с теми же словами хвалы и благодарности, какими только что славили принцепса, обратились к Агриппине, находившейся тут же, на другом помосте. Женщина, стоящая во главе боевых значков римской армии, — то было странное зрелище, чуждое нравам наших предков, но Агриппина хотела, чтобы в ней видели соправительницу империи, созданной ее дедами и прадедами.
38. Вскоре сенаторов созвали на заседание, где они долго и возвышенно рассуждали о пленении Каратака и сравнивали его с подвигами Публия Сципиона, захватившего Сифака, Луция Павла, полонившего Персея, и других полководцев, приводивших в Рим и выставлявших на обозрение народа закованных в цепи царей. Осторию были присуждены триумфальные отличия. Дела его, до той поры шедшие удачно, вскоре расстроились, то ли потому, что падение Каратака воспринималось всеми как признак скорого окончания войны и войска наши стали сражаться с меньшей энергией, то ли скорбь, вызванная утратой столь значительного полководца, заставила врагов мстить за него с удвоенной яростью. Они окружили префекта лагерей и когорты легионеров, оставленных для строительства укреплений на землях силуров, и, если бы из соседних крепостей не сумели вовремя выслать гонцов и осажденным не была срочно оказана помощь, они бы погибли все до единого. И так убиты были префект, восемь центурионов и самые отважные бойцы в манипулах. Некоторое время спустя нападению подверглись действовавшие самостоятельно наши фуражиры и конные отряды, высланные на их поддержку.
39. Осторий бросил против врага легковооруженные когорты, однако и это не остановило бегства; только когда в дело вступили легионы, ход битвы выравнялся; вскоре победа начала склоняться на нашу сторону, но наступившие сумерки позволили противнику ускользнуть, отделавшись незначительными потерями. Теперь сражения завязывались чуть не каждый день; чаще всего, правда, они походили на стычки разбойников — противники, движимые то слепым случаем, а то и жаждой славы, сгоряча или по заранее обдуманному плану схватывались в лесах и болотах, стремясь дать выход своей ярости или захватить побольше добычи, действуя иногда по приказу командиров, а иногда и без их ведома. Особенно упорно сражались силуры; римский командующий как-то сказал, что это племя должно быть стерто с лица земли, подобно тому как некогда были уничтожены или переселены в Галлию сугамбры; 533 слова эти дошли до силуров, и ненависть их разгорелась еще пуще. Они неожиданно напали на две вспомогательных когорты, бойцы которых, подстрекаемые алчными префектами, увлеклись грабежом и не приняли нужных мер предосторожности. Захваченную здесь добычу и пленных силуры принялись щедро раздавать по соседним племенам, стремясь увлечь на путь мятежа и их, как вдруг Осторий, измученный делами и заботами, все более его угнетавшими, неожиданно умер. Враги были весьма обрадованы тем, что столь незаурядный полководец погиб, если и не в бою с британцами, то все же во время войны с ними.
533
Стр. 294. Сугамбры—
германское племя, в 8 г. до н. э. было частично уничтожено римлянами, частично переселено — собственно, не в Галлию, а на левый берег Рейна.40. Узнав о смерти легата, цезарь, дабы не оставлять провинцию без наместника, послал в Британнию Авла Дидия. Несмотря на быстроту, с которой Дидий проделал весь путь, он застал дела в еще худшем состоянии, чем прежде, ибо тем временем произошла битва, где был разбит легион под командованием Манлия Валента. Враги распространили преувеличенные слухи об этом сражении, дабы запугать новоприбывшего командующего, он же, в свою очередь, раздувал их, рассчитывая, что это поможет ему в случае победы стяжать больше славы, а в случае неудачи легче оправдаться. Это поражение нам опять нанесли силуры; набеги их захватывали все новые земли, пока поспешно прибывший сюда Дидий не заставил их отступить.
После того как Каратак попал в плен, самым сведущим в военном искусстве у британцев оказался Венуций из племени бригантов. Как я уже говорил, пока он был мужем царицы Картимандуи, он неизменно хранил верность римлянам и пользовался их вооруженной поддержкой. Впоследствии он расстался с царицей, между ними вспыхнула война, и Венуций обратил оружие также и против нас. На первых порах, однако, они враждовали только между собой; в этой борьбе Картимандуя сумела хитростью и коварством захватить брата и родных Венуция, что вызвало ярость ее противников; одна мысль о возможности попасть под власть женщины казалась им нестерпимой. Они отобрали самых крепких среди своих молодых людей, дали им оружие, и те устремились ко дворцу царицы. Наши предвидели это и выслали ей на помощь когорты, вступившие в ожесточенный бой, который сначала шел с переменным успехом, но к концу принял более благоприятный для нас оборот. Неплохо показал себя в этом сражении и легион, которым командовал Цезий Назика: обремененный годами и почестями, Дидий предпочитал действовать через доверенных лиц и их руками наносить поражения врагу.
Я объединил в одном рассказе события, в действительности происходившие на протяжении многих лет при двух разных пропреторах, Остории и Дидии, ибо, изложенные разбросанно и без связи, они могли бы утратить свою значительность и стереться из памяти людей. Возвращаюсь к описанию событий по порядку.
41. В консульство Тиберия Клавдия (в пятый раз) и Сервия Корнелия Орфита 534 Нерону, как бы с целью показать всем, что он уже созрел для управления государством, было до срока разрешено надеть мужскую тогу. 535 Цезарь охотно уступил также льстивым настояниям сенаторов, требовавших присвоить Нерону на двадцатом году жизни консульское достоинство, 536 а еще до того вручить ему как кандидату на эту должность проконсульскую власть вне Рима и дать право называться принцепсом юношества. От его имени солдатам роздали денежные подарки, а народу — угощение. Чтобы завоевать расположение черни, устроили цирковые игры, во время которых перед зрителями проехали Британник, в претексте, и Нерон — в одеянии триумфатора. Предполагалось, что, увидев одного в императорском облачении, а другого в детском платье, народ яснее поймет, какая судьба ожидает каждого из них. Одновременно были устранены центурионы и трибуны, с сочувствием относившиеся к Британнику, — одних, придумав какой-нибудь повод, перевели, другим предложили почетное повышение по службе. Убрали также самых неподкупных и верных его отпущенников, воспользовавшись следующим случаем. Однажды, приветствуя брата при встрече, Нерон назвал его Британником, тот, отвечая, употребил имя «Домиций». Агриппина тут же доложила мужу об этом происшествии, в котором она, горько сетуя, усматривала начало грядущей смуты. «Здесь, в нашем доме, — жаловалась она, — пренебрегают законом об усыновлении, 537 законом, который принял сенат, которого требовал народ. Все это козни наставников Британника, и если не принять против них меры, они могут стать опасны для общества». Клавдий, взволнованный ее словами так, будто перед ним раскрылся целый государственный заговор, приказал сослать или казнить лучших наставников своего сына и окружил его людьми, которые были назначены Агриппиной и больше напоминали стражников, чем воспитателей.
534
Стр. 295. Консульство Тиберия Клавдия… и Сервия Корнелия Офита— 51 г. н. э.
535
…надеть мужскую тогу.— Юношескую тогу (так наз. претексту) сменяли на мужскую обычно в возрасте около 16 лет. Нерону в 51 г. н. э. было 14 лет.
536
…присвоить Нерону… консульское достоинство…— По закону минимальный возраст для занятия консульской должности составлял 33 года. Бывали, однако, случаи, когда юноши из императорской семьи (напр., внуки Августа Луций и Гай) объявлялись консулами в 20 лет. Назначение Нерона консулом в 20 лет, во-первых, как бы приравнивало его к внукам Августа, во-вторых, делало его уже в 14 лет кандидатом в консулы, то есть официальным лицом, могущим занимать государственные должности, в частности, командовать войсками в провинциях.
537
Стр. 295-296. …пренебрегают законом об усыновлении…— При усыновлении Домиций принял имя Нерон Клавдий Друз Германик.
42. О свершении самых далеко идущих своих замыслов, однако, Агриппина не смела помышлять до тех пор, пока преторианскими когортами командовали Лузий Гета и Руфрий Криспин, ибо она полагала, что оба до сих пор помнят о Мессалине и преданы ее детям. Поэтому она убедила мужа, будто соперничество префектов ведет к распрям в когортах и будто дисциплина станет строже, если сосредоточить власть в руках одного человека. Командование преторианцами было передано Афранию Бурру, который славился как выдающийся военачальник и при этом хорошо понимал, кому он обязан своим возвышением. Еще больших почестей добилась Агриппина для себя — она в колеснице поднялась на Капитолий, присвоив себе право, с древних пор принадлежавшее лишь жрецам и изображениям богов; имя ее теперь оказалось окружено подлинно религиозным поклонением: она и доныне остается единственной женщиной, которая, родившись от императора, была также сестрой, женой и матерью верховных правителей империи. При всем том главный ее защитник, Вителлий, осыпанный милостями и на склоне лет, едва не попал в число государственных преступников — таким уж превратностям подвержена судьба людей, находящихся на вершине власти. Сенатор Юний Луп донес на него, обвинив в оскорблении величия и стремлении к захвату власти. Цезарь готов был прислушаться к этим обвинениям, но Агриппина скорее угрозами, чем просьбами заставила его изменить мнение и лишить доносчика воды и огня. 538 На большем Вителлий не настаивал.
538
Лишить воды и огня— выслать из Рима.