История абдеритов

Глава шестая Представляющая читателю возможность вновь оказаться в состоянии покоя после головокружения, вызванного предыдущей главой

– Добрая, наивная, нежная Гуллеру! – обратился, вернувшись домой, Демокрит к крепкой, курчавой негритянке, которая устремилась к нему с распростертыми объятиями. – Прижмись к моей груди, честная Гуллеру! Хотя ты черна, как богиня ночи, хотя твои волосы курчавы, а нос плоский, глаза – маленькие, уши – большие, а губы напоминают распустившуюся гвоздику, но сердце твое чисто, искренно, полно радости и всегда в согласии со своей природой. Ты никогда не замышляешь зла, не говоришь вздора, не мучаешь ни себя, ни других и не делаешь ничего, в чем бы не могла признаться. В твоей душе нет фальши, а на лице – косметики. Тебе не знакомы ни зависть, ни злорадство. И никогда ты не задирала свой плоский нос из презрения к ближнему или желая его смутить. Не заботясь о том, нравишься ли ты кому-нибудь или не нравишься, ты живешь, невинная, в мире с самой собой, всегда способная дарить людям душевную радость и воспринимать ее, и достойная того, чтобы сердце мужчины покоилось на твоей груди. Добрая, мягкосердечная Гуллеру! Я мог бы дать тебе другое имя, красивое звучное греческое имя, оканчивающееся на «ана», «арион» или «эрион». Но твое имя уже достаточно красиво, потому что оно твое. И не будь я Демокрит, если не настанет время, когда честное сердце радостно забьется при имени Гуллеру.

Гуллеру не очень хорошо понимала смысл чувствительного обращения к ней Демокрита. Но она ощущала, что это было излияние его сердца, и таким образом поняла как раз то, что и требовалось понять.

– Была ли эта Гуллеру его женой?

– Нет.

– Любовницей?

– Нет.

– Рабыней?

– Судя по одеянию, нет.

– А как она была одета?

– Столь хорошо, что она могла бы слыть fille d'honneur царицы Савской. [75] Нити больших прелестных жемчужин средь локонов, на шее и на руках. Платье, ниспадающее красивыми складками, из тонкого, огненного цвета атласа с пестрыми полосами, а под грудью богато вышитый пояс с изумрудной застежкой. Да и мало ли еще что!

75

Соединение французского названия придворной должности (фрейлина) и библейского персонажа (правительница страны Савы в Аравии, упоминаемая в Первой книге царств, гл. X) создают юмористический эффект, родственный будущему стилю Г. Гейне.

– Наряд довольно богатый.

– Во всяком случае, можете мне поверить, что ни один принц Сенегала, Анголы, Гамбии, Конго и Лоанги, [76] взглянув на нее, не остался бы равнодушным.

– Но…

– Я отлично вижу, что вы еще не покончили со своими вопросами.

– Кто же была эта Гуллеру? Та ли, о которой шла речь выше? Каким образом встретился с ней Демокрит? Какое положение занимала она в его доме?

– Признаю, что это весьма справедливые вопросы. Но ответить на них я не вижу пока никакой возможности. И не подумайте, что я стараюсь быть скрытным, или что здесь заключена какая-то особенная тайна. Причина, почему я не могу дать ответов, самая простейшая на свете. Тысячи писателей тысячи раз оказывались в подобном положении. Но из тысячи находился, может быть, один, достаточно искренний, чтобы назвать истинную причину этого. И нужно ли мне называть свою? Согласитесь, что это не отговорка. Короче, я сам ровным счетом ничего не знаю о том, что вы хотели бы от меня услышать. И так как я пишу не историю Гуллеру, то вы понимаете, что я ничем не обязан этой даме. Если в дальнейшем (чего я и сам не могу предвидеть) мне представится возможность узнать какие-нибудь подробности о Демокрите или о ней то будьте уверены, вы об этом узнаете слово в слово.

76

Лоанга (или Лоанго) – местность в Западной Африке к северу от устья реки Конго.

Глава седьмая Патриотизм абдеритов. Их симпатии к Афинам как к родному городу. Несколько примеров их аттикизма [77] и неприятной искренности мудрого Демокрита

Демокрит не прожил и месяца среди абдеритов, а уж он им, и порой они ему, стали так невыносимы, как только могут не выносить друг друга люди с противоположными взглядами и симпатиями.

Абдериты были необыкновенно высокого представления о себе, своем городе и республике. Невежество во всем, что было примечательного или могло оказаться примечательным вне их родной области, являлось в одно и то же время и причиной, и следствием этого смешного самомнения. Поэтому естественно, что они совершенно не могли себе и представить, что где-нибудь на свете есть правильные или хорошие вещи, если они были иными, чем в Абдере, или же неизвестны абдеритам. Понятия, противоречившие их понятиям, обычай отличающийся от их обычаев, иной способ мыслить или видеть, чуждый им, считался у них, безусловно, нелепым и достойным осмеяния. Сама природа свелась в их понимании до узкого круга собственной деятельности. И хотя они не заходили так далеко, как японцы, чтобы воображать будто везде, кроме Абдеры, живут лишь черти, привидения и чудовища, [78] они все же не считали прочий мир достойным внимания. И если абдеритам представлялся случай видеть что-то чуждое им или слышать об этом, то они возмущались и поздравляли себя с тем, что они не похожи на других людей. Даже человека, имевшего возможность познакомиться в иных краях с лучшими порядками или обычаями, они не считали хорошим гражданином. Кто хотел обладать счастьем нравиться им, должен был непременно говорить и действовать так, словно город и республика Абдера со всеми ее явлениями, свойствами, непредвиденными случайностями абсолютно безупречна и представляет идеал всех республик. Презрение это не относилось только к Афинам. И то лишь, вероятно, потому, что абдериты, в прошлом теосцы, оказывали Афинам честь считать их своим родным городом. Они гордились тем, что Абдеру называли фракийскими Афинами. И хотя такое прозвище было дано Абдере в насмешку, они тем не менее охотнее всего выслушивали именно эту лесть. Абдериты стремились подражать афинянам во всем и подражали, как обезьяна – человеку. Желая казаться веселыми и остроумными, они становились смешными; решали важные дела – легкомысленно, а пустяки – серьезно; из-за какой-нибудь мелочи могли созывать народные собрания и совет раз двадцать, чтобы произносить вздорные речи за или против какого-либо Дела, которое можно было решить, и решить лучше, в четверть часа здравомыслящему человеку. Постоянно носились они с прожектами украшения и расширения города, и очень часто, что-то предпринимая для этого, убеждались, доведя дело уже до половины, что оно превосходит их возможности. Свой полуфракийский язык они обильно уснащали аттическими выражениями. Не обладая ни малейшим вкусом, они всюду выставляли свою страсть к искусству и постоянно болтали о живописи и статуях, о музыке, ораторах и поэтах, никогда не имея ни одного сколько-нибудь порядочного художника, скульптора, оратора или поэта. Храмы они строили наподобие бань, а бани наподобие храмов; распорядились написать картину о вулкановой сети и поместили ее на стене ратуши, а фреску, изображавшую возвращение Хрисеиды [79] – в Академии; на представлениях комедии – плакали, а на трагических зрелищах – смеялись. И во всех бесчисленных подобных вещах эти добрые люди воображали себя афинянами, а были – абдеритами!

77

Аттикизм – в узком смысле, литературный стиль древнегреческих авторов, писавших на афинском (аттическом) диалекте, который считался наиболее «чистым» диалектом в Элладе; Виланд имеет в виду вообще высокую цивилизованность жителей Афин, которой безуспешно стремятся подражать абдериты (намек на французоманию в немецком языке и культуре XVIII в.).

78

Во времена Виланда границы Японии были закрыты для внешних сношении; упоминание японцев в романе на античную тему – намеренный анахронизм, один из приемов виландовского юмора.

79

Имеется в виду эпизод, образующий завязку действия «Илиады»: ахейцы похищают дочь Хриса, жреца храма Аполлона, разгневанный бог вынуждает их вернуть Хрисеиду отцу.

– Какую возвышенную оду написал Физигнат [80] в честь моей перепелки! – воскликнула одна абдеритка.

– Тем хуже! – заметил Демокрит.

– Обратили ли вы внимание, – обратился к Демокриту первый архонт Абдеры, – на фасад этого здания, предназначенного для арсенала? Он из лучшего паросского мрамора. [81] Признайтесь, что вам ничего не доводилось видеть лучшего!

– Он, видимо, стоил республике порядочных денег, – сказал Демокрит.

80

Физигнат (греч.) – «толстощекий».

81

Т. е. мрамор из знаменитых каменоломен на острове Паросе в Эгейском море.

– То, что делает честь республике, никогда не может стоить слишком дорого, – возразил архонт, чувствовавший себя в этот момент Периклом. [82] – Мне известно, Демокрит, что вы – знаток, ибо всегда и во всем выискиваете недостатки. Прошу вас, найдите недостаток в этом фасаде.

– Тысячу драхм за один недостаток, господин Демокрит! – воскликнул один молодой человек, имевший честь быть племянником архонта и прибывший недавно из Афин, где он за половину своего состояния усовершенствовался и превратился из абдеритского повесы в афинскою щеголя.

82

Перикл (ок. 500–429 гг. до н. э·) – вождь афинской демократии, полководец и оратор эпохи расцвета Афин («век Перикла»).

– Фасад красив, – учтиво заметил Демокрит. – Настолько красив, что мог бы находиться в Афинах или Спарте. Но, с вашего позволения, я вижу один недостаток в этом великолепном здании.

– Недостаток? – спросил архонт с таким выражением лица, которое свойственно лишь архонту-абдериту.

– Недостаток? Недостаток? – повторял юный щеголь, громко смеясь.

– Разрешите спросить, Демокрит, в чем же состоит этот ваш недостаток?

– Мелочь, – ответил Демокрит. – Всего-навсего в том, что этот красивый фасад не виден.

– Не виден? Это почему же?

– Да клянусь Анубисом! [83] Как же можно его видеть за этими отвратительно построенными зданиями и сараями, которые всюду здесь расставлены и заслоняют для зрителей вид на фасад.

– Эти дома стояли еще до вашего и моего рождения, – сказал архонт. Подобные диалоги происходили постоянно, пока философ жил среди абдеритов, происходили ежедневно, ежечасно, ежеминутно.

– Как вы находите этот пурпур, [84] Демокрит? Вы ведь бывали в Тире, не так ли?

83

Анубис (миф.) – египетское божество, связанное с культом мертвых; Анубис изображался с головой шакала или собаки и был в религии древних египтян поручителем за умерших перед загробным судом; греки эллинистической эпохи отождествили его с Гермесом. Клятва именем Анубиса означает не только правдивость Демокрита, но и его знакомство с верованиями Египта.

84

Материями, окрашенными драгоценным пурпуром, славился финикийский город Тир. Демокрит разочаровывает абдерских дам, объясняя им, что под видом пурпура им продали дешевую красную материю (червленицу, коккин) из Сиракуз, вместо ценного индийского полотна (виссона) – египетскую ткань из Мемфиса и Пелусия. Виланд высмеивает погоню за французскими товарами, обычную для немецких модников и модниц XVIII в.

– Да, мадам, я был, а этот пурпур не был. Это червленица, которую привозят вам сиракузяне из Сардинии и продают за тирский пурпур.

– Но покрывало из тончайшего индийского полотна вы, надеюсь, оцените по достоинству?

– Из тончайшего полотна, которое изготавливается в Мемфисе и Пелусии, прекрасная Аталанта.

И вот уже за одну минуту Демокрит приобрел двух врагов. Ну, могло ли быть что-нибудь более неприятное, чем эта искренность?

Глава восьмая Краткие сведения об абдеритском театре. Демокрит вынужден высказать о нем свое мнение

Абдериты имели весьма высокое представление о своем театре. Его актерами были мещане Абдеры, которые не могли просуществовать на доходы от своего ремесла или были слишком ленивы, чтобы выучиться таковому. Никаким основательным понятием об искусстве они не обладали, но зато много воображали о своих способностях. И, действительно, у них не было недостатка в дарованиях, так как абдериты вообще были прирожденными фиглярами, шутами и кривляками, у которых каждый член тела помогал речи; правда, то, что они говорили, имело мало смысла.

У них был свой драматург, по имени Гипербол, [85] который, если верить им, настолько усовершенствовал абдеритский театр, что он мало уступал афинскому. Гипербол блистал равным образом и в комедии, и в трагедии и, кроме того, сочинял очень смешные сатировские драмы, [86] так забавно пародировавшие его собственные трагедии, что можно было, как утверждали абдериты, лопнуть со смеха. По их мнению, он соединял в своих трагедиях могучее вдохновение Эсхила с красноречием и пафосом Еврипида, а в своих комедиях – веселость и задорное остроумие Аристофана с тонким вкусом и изяществом Агатона. [87] Быстрота, с которой Гипербол рождал свои творения, была своего рода талантом, и им он более всего гордился. Каждый месяц он поставлял по одной трагедии с маленькой комедией впридачу. «Моя лучшая комедия, – говаривал он, – заняла у меня всего 14 дней, а играют ее четыре-пять часов подряд».

85

Гипербол (греч.) – «преувеличивающий», «преизбыточный». Этот вымышленный персонаж вобрал в себя черты различных современных Виланду литераторов (см. прим. к III, 3), но в первую очередь бездарных драматургов-ремесленников.

86

Греческие комедии [Имеются в виду театральные представления пародийного характера, участники которых были одеты сатирами (так называемые «сатировские драмы»). «Киклоп» Еврипида (480–406 гг. до н. э·) – единственное сохранившееся полностью произведение этого жанра. Виланд отмечает сходство сатировских драм с итальянской комической оперой XVIII в. ], имевшие некоторое сходство с позднейшей «Опера буффа» итальянцев, о которых нам дает представление «Киклоп» Еврипида, единственное сохранившееся произведение подобного жанра.

87

Агатон (или Агафон, 448–401 гг. до н. э·) – афинский трагик, от сочинений которого сохранились лишь отрывки. Читатели Виланда знали это имя по роману «История Агатона» (1768).