История антисемитизма.Эпоха знаний

Ученики Фурье не сложили оружия после его смерти. Во время революции 1848 года «La D'emocratie pacifique» писала: «Присутствие г-на Кремье в министерстве юстиции представляет серьезную опасность… Израильтяне, являющиеся честными республиканцами, врагами фаворитизма и придворных клик, не обидятся на наши слова: Франция хочет совершить революцию, а не шабаш!» В дальнейшем, во время дела Дрейфуса «La D'emocratie pacifique» проявляла яростный антисемитизм. Можно также потревожить тень Достоевского, который после того, как сжег все, чему поклонялся, сохранил от своего фурьеризма лишь юдофобию: в этом отношении пути, ведущие в Дамаск, редко бывают пройдены до конца.

Рассеянные по разным сочинениям у Фурье, антиеврейские нападки были сконцентрированы у его последователя Туссенеля в книге «Евреи, короли эпохи» (1844). Прежде чем его сменила «Еврейская Франция», этот труд был классическим в своем жанре, и Дрюмон мечтал только о том, чтобы достичь его уровня («Памфлет, философское и социальное эссе, труд поэта и мыслителя, замечательная книга Туссенеля; моя единственная цель после долгих лет литературного труда, в чем я открыто признаюсь, состоит н том, чтобы моя книга могла занять место рядом с ею книгой на полках библиотек тех, кто хотел бы понять причины, толкнувшие нашу страну на разрушение и позор».). Его основной исторический интерес состоял в том, чтобы пролить свет на употребление термина «еврей» в эпоху, когда он начинает восприниматься как воинственный клич. Невозможно превзойти Туссенеля в трактовке этой темы: «Я называю презренным именем еврея любого бродячего торговца, любого паразита, не занимающегося производством, живущего за счет труда других… А кто говорит как еврей, говорит как протестант, так что ужасно, что англичане, голландцы, женевцы, которые учатся понимать волю Божью по той же книге, что и евреи, питают по отношению к законам равенства и правам трудящихся то же презрение, что и евреи».

Далее этот круг расширяется и включает вообще всех чужестранцев. Особенно сильно нападая на Англию в связи с торговлей опиумом, Туссенель доходит и до упреков папе, который «хранит молчание. Уже очень давно Бог Евангелия не имеет на земле своего викария! Викарий Христа это старик, берущий в долг у евреев…». Б книге «Евреи, короли эпохи» в целом имеется много глав, в которых евреи вообще не упоминаются.

Более тонким был христианский социалист Пьер Леру, чей труд, опубликованный в 1846 году, также назывался «Евреи, короли эпохи». Под пером Леру еврей становится амбивалентным символом рода человеческого: «Проникая к самым корням всех зол, терзающих человечество во всех его частях, мы должны сказать, что если зло в своей особой форме проявляется именно у этого народа, это не означает, что по данной причине оно специфически присуще этому народу и поражает только его: в разной степени зло поражает всех людей». Леру говорит об «ужасном предрасположении этого народа», но взамен он предвидит для него самое великое будущее: «… мы не всегда будем видеть этот отвратительный образ, который присущ ему сегодня. Он примет более благородный образ, более молодой, улыбающийся; он перестанет походить на еврея Шейлока; и я надеюсь увидеть его возрождение в чертах назарянина, которого иудеи распяли и которого они по-прежнему распинают и сегодня своей биржевой и финансовой активностью». Все эти высказывания, каковы бы ни были цели их авторов, повторяли проповеди народных предсказателей средних веков, нищенствующих монахов или членов еретических братств, которые претендовали на обладание евангельским посланием и подстрекали против ростовщиков-богоубийц христианский народ, жаждавший справедливости. Религиозные основы социалистических движений выступают особенно четко в свете их антиеврейской агитации. Однако времена изменились: антисемитская направленность перестала быть неизбежной; у многих ранних социалистов, таких как Этьенн Кабе, Константен Пекер, Луи Блан и Опост Бланки, она отсутствует. Даже в лоне фурьеристского движения такие активисты, как Виктор Аннекен и Жан Чински, имели смелость встать на защиту евреев. Можно сказать, что антисемитизм индивидуализируется и даже интериоризируется; подобно религии он становится частным делом. Но это дело часто принимает искаженные пропорции, как, например, у Пьера Прудона.

Для этого видного теоретика французского социализма еврей был дурным принципом, сатаной, Ахриманом, и, возможно, он был первым во Франции, кто видел этот принцип воплощенным в расе, а именно в потомках Сима. Вот как он развивал эту концепцию:

«По своему складу еврей не является производителем нигде – ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности, ни даже по-настоящему в торговле. Это посредник, при этом всегда мошенник и паразит, который действует в делах, как и в философии,

путем фальшивок, подделок, обмана. Он знает только повышение и понижение курса, риски транспортировок, неопределенность в видах на урожай, случайности спроса и предложения. Его экономическая политика всегда негативна; это дурной принцип, сатана, Ахриман, воплощенные в семитской расе». Если согласно Прудону в современном мире еврей имеет полную свободу, чтобы оказывать свое тлетворное влияние, то это происходит потому, что мир глубоко испорчен. Не случайно этот революционер в своем главном труде («О справедливости…») под заголовком «Декаданс» обвиняет евреев в том, что они «сделали по всей

Европе высшую и низшую буржуазию похожей на себя». Здесь легко узнать аргумент, выдвигавшийся в 1808 году Бональдом, непосредственно у которого, вероятно, Прудон черпал свое вдох новение. Б самом деле, в связи с проблемой декаданса он обращался к Наполеону и Шатобриану, «герою и барду»; но напрасно «Наполеон попытался пробудить религиозное чувство с помощью Конкордата… получилось, что он заставил христианскую душу вернуться в тело неверующего». Еще более бесполезными пред ставляются Прудону при современном положении вещей попыт ки бороться против «властелинов эпохи»; «их высылка сегодня абсолютно ни к чему не приведет». В своем времени Прудон видит многочисленные признаки упадка, среди которых он пере

числяет уменьшение роста призывников и порчу пород лошадей. Эти пессимистические ноты, эти иллюзии и навязчивые идеи – все это уже современный антисемитизм, и в Германии Вагнер скажет то же самое и многое сверх этого. У Прудона следует особо отметить смешение теологии и расизма. Для него евреи поставили себя «вне рода человеческого», отвергнув Христа. Его теология становится менее банальной, когда он противопоставляет (в книге «О справедливости…») еврейский политеизм индогерманскому монотеизму, разве Иегова не называется в Писании «Господом господ» или «Богом воинств»? «Это иерархический политеизм… Монотеизм в настолько малой степени является еврейской или семитской идеей, что можно говорить об отвержении им потомков Сима. Именно это выражается в обращении апостолов к евреям, упорствующим в своем партикуляризме: поскольку вы отвергаете слово Господа, всеобщего Бога, мы уходим к язычникам. Монотеизм является творением индогерманского духа; он мог возникнуть только здесь…»

Таким образом, новая расовая антропология, разработанная преимущественно в Германии, оказалась поставленной на службу глобального видения мира. Прудон еще смягчает свои истинные чувства, поскольку те, что он доверяет своим «Дневникам», не очень годятся для публикации: «Евреи – это антисоциальная, упрямая, дьявольская раса. Они были первыми создателями зловредного суеверия, называемого католицизмом, в котором еврейские элементы ярости и нетерпимости всегда преобладали над другими элементами, греческими, латинскими, варварскими и др., и надолго стали проклятьем рода человеческого… Таким образом влияние еврейских элементов в христианстве объясняется особенностями этого народа – прекрасная тема для исторического исследования». Подобно Вольтеру он забывает свой антиклерикализм, когда сталкивается с евреями: «Когда Кремье говорит с трибуны по какому-то вопросу, к которому прямое или косвенное отношение имеет христианство, он всегда подчеркивает: ваша вера, которая меня не касается; ваш Бог, ваш Христос, ваше Евангелие, ваши братья в Ливане. Так поступают все евреи; они соглашаются с нами по всем пунктам в той мере, в какой они могут извлечь из этого выгоду; но они всегда озабочены тем, чтобы отойти в сторону – они воздерживаются! Я ненавижу этот народ».

После чего Прудон переходит к проблеме женской заработной платы, причем он считает, что она должна быть ниже, чем у мужчин: «И к тому же хорошо, чтобы женщина чувствовала превосходство мужчины и чтобы любовь соединялась у нее с чувством защищенности и преданности ее слабости и очарованию». Но в евреях для него не было никакого очарования: несколько месяцев спустя он набрасывает программу прогрессивных действий, подобную той, которая будет применяться в Европе во второй четверти XX века: «Евреи. Написать статью против этого народа, отравляющего все, проникающего повсюду, но никогда не смешивающегося ни с одним народом. – Требуйте их высылки из Франции за исключением тех, кто женат на француженках. – Запретить синагоги, не допускать их ни к одному делу, наконец, стремиться к запрещению этой религии. Христиан« назвали их богоубийцами не без причины. Еврей – враг человеческого рода. Следует выслать этот народ в Азию или уничтожить его».

Эти приступы ярости Прудона невозможно в полной мере объяснить влиянием Фурье или его распрями с Карлом Марксом, которого он называл «солитером социализма», еще меньше его теологическими занятиями или деревенским происхождением. Возможно, все это сыграло свою роль, накладываясь друг на друга, возможно также, что были правы те историки, которые хотели видеть в этом апостоле средних классов предшественника фашистов (мы не станем вступать в эти дискуссии). Чтобы лучше его понять, необходимо сначала познакомиться с другими объектами его ненависти, а также с другими страхами.

Перечисляя в книге «О справедливости…» признаки упадка во Франции, он включает туда иностранное завоевание: «Пока евреи завладевают банками и кредитной системой, господствуют над мануфактурами и с помощью ипотеки контролируют собственность, армии бельгийских, немецких, английских, швейцарских и испанских рабочих вытесняют в промышленности французских рабочих и уже начали наводнять деревни». Прудон также писал Пьеру Леру: «Я хочу вернуть мой народ в первоначальное состояние, освободить его сразу от всех экзотических религий, от всех чужеродных учреждений. Достаточно долго греки, римляне, варвары, евреи, англичане господствовали над нашим народом (la race)…» Франция французам? Ксенофоб в Прудоне заявляет о себе еще громче в неоконченном произведении «Франция и Рейн», опубликованном посмертно:

«Французская национальность. Захваченная англичанами, немцами, бельгийцами, евреями и т. д. Декларация прав человека, либерализм 1789, 1814, 1830 и 1848 годов оказались выгодными только для иностранцев. Какое дело иностранцам до правительственного деспотизма? Они не относятся к нашей стране; они приезжают сюда только для того, чтобы ее эксплуатировать; поэтому правительство заинтересовано в том, чтобы покровительствовать иностранцам, которые незаметно вытесняют наш народ».

Далее следует план будущей работы: «Несколько энергичных страниц о евреях. – Масонство в Европе. – Народ, неспособный создать самоуправляемое государство, прекрасно справляется с эксплуатацией других народов. Его аналогии – чешские и польские эмигранты, греки и все, занимающиеся бродяжничеством». Эта работа никогда не была написана: мысль написать книгу о древних и современных евреях преследовала Прудона всю жизнь, и в том, что касается антисемитизма, этот человек, который по многим проблемам умел пересматривать свои суждения, всегда сохранял себе верность. Можно было бы также остановиться на Прудоне как противнике протестантства, причем он доходил даже до оправдания отмены Нантского эдикта. Но нашего внимания больше заслуживает его антифеминистский фанатизм.