История барсучихи. Мой тайный мир

Когда я была ребенком, наша семья не раз переезжала — этого требовала работа отца, служившего в полиции графства Кент. Обустройство на новом месте мы всегда начинали с того, что искали наиболее подходящие маршруты прогулок с собаками. На утреннюю прогулку их всегда вел папа, на дневную — мы трое: мама, Джуна и я. Как сейчас помню наши первые прогулки, когда мы жили в Уолдерслейде: маршрут проходил по заброшенной дороге, тянувшейся прямо от нашего дома до самого леса.

Уже в ту пору осень была моим любимым временем года. Улица, на которой мы жили в Уолдерслейде, называлась Каштановая — она и в самом деле была обсажена каштанами. Возвращаясь из школы домой, я любила бродить меж золотых курганов, с особым удовольствием наблюдала, как ветер кружит листья, будто вдыхая в них жизнь, и разбрасывает по дороге. А когда шел дождь, наступал поистине мой праздник, особенно под вечер, в сумерки. Потоки воды стремятся по улицам, точно горные реки, играя отраженным светом уличных фонарей; одно за другим зажигаются окна, и капли скатываются вниз по стеклам, запотевшим от домашнего тепла. Я же, нахлобучив шляпу и закутавшись в шарф, весело шагаю домой, пиная ногами сухие золотистые холмы; от такой физзарядки щеки у меня пылают как огонь. А я уже предвкушаю удовольствие от горячего кофе, который — я надеюсь — будет готов к моему возвращению, может быть, даже с ячменными лепешками! Какими живыми все-таки могут быть воспоминания!

Гуляя с собаками по лесам, я, как, наверное, и большинство молодых, мало что знала об их исконных обитателях. Я любовалась семейками грибов, разбежавшимися по одряхлевшим пням, густыми мхами, укутавшими зеленым одеялом стволы поваленных деревьев, но понятия не имела, что и грибы и мхи — часть жизненного цикла; под их воздействием медленно распадаются отмершие листья и древесные ткани, вскармливая собою почву, чтобы по весне возродилось к жизни новое поколение растений. Мне и в голову не приходило, что среди многообразных видов, составляющих дикую природу, немало таких, которые нуждаются в защите. Слава Богу, в наши дни образование помогает людям восполнить этот пробел.

Когда мы переехали в Уиллсборо, что близ Эшфорда, маршруты наших прогулок пролегли по просторным полям и доходили до фермы Хинксхилл. Однажды, во время прогулки с собаками, моим глазам предстало странное зрелище: ограда лесничества, на котором лесник, охранявший дичь, развесил «трофеи» — убитых им животных, считающихся вредоносными, чтобы показать, с каким рвением он занимается своим делом. На колючей проволоке висели тушки кротов, белок, горностаев и ласок. К счастью, в наши дни такие вещи практикуются все реже — со времени Второй мировой войны число лесников, «охраняющих» дичь, заметно сократилось, что позволило восстановить численность многих видов животных — в частности, черного хоря, который наверняка был бы полностью истреблен у нас в стране, если бы преследование продолжалось.

Подгоняя собак, я со всех ног бросилась прочь от этого жуткого места и с тех пор выбирала другие тропки для прогулок. Но маршрут неизменно заканчивался фермой, расположившейся у подножья высокого крутого холма. Это было крупное молочное хозяйство, и мне разрешалось заходить поглядеть на телят, которые рады облизать тебе пальцы, а потом полюбоваться импозантным хирфордским быком с блестящим медным кольцом в ноздрях. Я любила запахи фермы: сладкий — сена и резкий — коровьего хлева. Час за часом пролетал незаметно, но тогда я и подумать не могла, что фермерство заинтересует меня как занятие, которому можно посвятить жизнь.

Достигнув отрочества, я стала подрабатывать в летние месяцы, катая желающих на осликах, которых мы брали в Сент-Мэрис-Бей, по пляжу в Даймчерче. От клиентов отбоя не было, и, когда стояли блаженные солнечные денечки, мы день-деньской бродили то вдоль по пляжу, то с горки на горку, водя на поводу наших длинноухих помощников. Ну, а в ненастье отсиживались под крышей, ожидая, пока дождь кончится. (Как бы я ни любила дождь, но в непогоду ничего не заработаешь!) Золотые были дни — тут и игральные автоматы, и кулечки со сладостями, которыми нас щедро одаривали клиенты, и забавные огоньки «иллюминации» — несколько разноцветных лампочек на черном проводе, провисшем над главным входом.

У меня была ослица приятного кремового окраса по кличке Бемби. Мы быстро сделались закадычными подружками. Уже потом, зимой, мы иногда брали ее к себе — папа арендовал для нас небольшое поле. Это была очень умная ослица, она даже показывала «фокус»: когда ела сливы, непременно выплевывала косточки.

Даймчерч стал местом моей первой любви. Так, ничего особенного не могу вспомнить — помню только, что мальчика звали Джеймс и он помогал мне справляться с ослами. Ах да, немаловажная деталь — он всегда брал с собой на обед сыр и лук. Сами понимаете, целоваться с ним после этого было ой как непросто! Возможно, поэтому мое чувство к нему так быстро прошло.

Для меня было потрясением, когда после 27 лет безупречной службы отец решил уйти из полиции и занять пост мирового судьи в Бристоле. Это значило, что нам предстоял переезд в Сомерсет. К тому времени моя сестра уже работала на ферме в Хай-Холдене; она и ныне живет в Кенте, удачно вышла замуж и создала прекрасную семью.

Когда мы переехали в Сомерсет, я сразу полюбила это место. Правда, здесь не было ни фруктовых садов, ни привычных глазу силуэтов конических крыш амбаров, где сушится хмель, ни гряды меловых холмов, как в Кенте. Зато были другие картины, куда более богатые красками, а главное — какое разнообразие зверей и птиц!

Первое, что мне предстояло сделать, — найти работу. В пятнадцать лет я решительно отказалась продолжить учебу в школе (сказалось унаследованное от матери упрямство!), но у меня не было специальности. Первая попытка работы в магазине провалилась с треском (хотя лишь после трех недель я поняла, что это — не для меня).

Папа предложил мне попытать счастья на ферме, и вот я уже шагаю на ферму Пенниуэлл близ Тронбери, где имелась вакансия доярки, для собеседования. Ферму эту держали мистер и миссис Болл; у них было большое стадо гернсийских и джерсийских коров, и, кроме того, они разводили цыплят на продажу. Для жилья мне предложили фургончик на колесах; правда, от него до фермы нужно было порядочно отшагать, зато, помимо жалованья, полагались стол и стирка белья. Потрясающие условия!

Из деревни (где у нас не было других соседей, кроме пожилой четы, жившей в конце дороги) на ферму вела извилистая тропка; когда я распаковала пожитки в своем — именно своем! — фургончике вдали от родительского дома, я поняла, какой серьезный шаг сделала в пятнадцать лет.

Говорят: кто родился в субботу, тому суждено в поте лица своего добывать хлеб свой. Я, субботний ребенок, убедилась, что это действительно так. Рабочий день у меня начинался в шесть утра и кончался в шесть вечера. После каждых 12 дней полагался уик-энд, когда мне нужно было всего-навсего подоить коров да покормить цыплят, — зато вторая половина дня оставалась в моем распоряжении.

…В свой самый первый день я встала в половине шестого, чтобы в шесть быть на месте. Мне показали, как загонять коров с поля в сарай для дойки. Видимо, в том, что мне быстро полюбился фермерский труд, сыграло свою роль одно обстоятельство; я начала карьеру в августе месяце, когда даже утречком уже тепло, — потянуло бы меня вставать так рано в холодном, сумрачном декабре? Я садилась на велосипед, одолженный на ферме, и летела через поля и рощицы, полные птичьего свиста. Приехав на место, я ставила велосипед к дереву и отворяла массивные деревянные ворота, которые следовало прислонить к ограде. Затем снова брала велосипед, ехала в поле и созывала коров, многие из которых еще лежали, жуя свою жвачку. Медленно и неохотно, но они все же поднимались — одни тянули время, другие, наоборот, бежали ко мне, в волнении качая головами. Джерсийские коровы чем-то похожи на оленей — такие же милые морды, огромные глаза и точеные ноги. Гернсийские все, как одна, рыжеватые с белыми пятнами, хотя и разных оттенков.