История бродяги. Отложенное раскаяние
Шрифт:
Дома я рассказал Насте о заключенном контракте и вызвал у нее ставшее привычным полное недовольство.
«Почему твой склад не заключил договор с какой-нибудь частной клиникой? – капризно протянула она. – вон у твоего друга Иннокентия вполне приличная конторка, она могла бы платить нормальные деньги твоим складам. Что ты поимеешь с этих нищебродов?»
Я как мог рассказал Насте о всяких условиях и нормативах, но не убедил жадную подружку, а только разжег в ней новую волну непонимания.
«Вечно ты вляпываешься во всякое дерьмо! – грубо резюмировала моя милая. – то бомжей прописываешь, то нищих психов обеспечиваешь. Почему ты такой, Тихон? Почему ты не подал заявление о нападении на тебя? Тебе все равно на то, что с тобой будет?»
Слова Насти никак не отразились в моем сознании. Она последнее время слишком часто начинала разговоры на подобные темы, и
На что она только вздохнула и уткнулась в телефон.
Иннокентий с большим воодушевлением воспринял перемены в моем бизнесе и даже дал несколько ценных советов, как выжать из этого безнадежного предприятия намек на прибыль.
«По-хорошему, все эти государственные конторы надо бы снести к чертовой матери! – грубо озвучил господин Шварц мои недавние соображения. – хотя, это тоже, конечно, не вариант. В этом случае всех подряд будут свозить к частникам. Помню, в самом начале весны в нашу клинику привезли какого-то криворукого самоубийцу. Сначала его лечили где-то в провинции, потом отвезли по месту прописки. Полный капец! У него ни денег, ни родни.»
«Интоксикация? – из вежливости поинтересовался я, привычно не заинтересовавшись рассказом приятеля»
Иннокентий невесело рассмеялся:
«Куда там! Полный набор. Сначала хотел себе горло перерезать, его откачали, а на препараты у него реакция пошла, что делать, провинциалы не сообразили, на их счастье оказалось, что этот придурок прописан в столице они и сплавили его по месту жительства. Я ему сопроводительную терапию провел и в дурку. Полный псих.»
«Он и сейчас там? – спросил я, чтобы не молчать»
«Да кто его знает? Может отъехал давно… я за ним не следил. Можно сказать, занялся благотворительностью, бесплатно кровь ему очистил.»
Я не мог поверить, чтобы Кеша делал что-то абсолютно бесплатно, к тому же такая процедура, как гемодиализ весьма недешевая вещь даже по бюджетным расценкам.
«Понимаешь, – как-то смущенно прогудел он, – врачи народ суеверный, а ты тогда между небом и землей болтался. К тому же у вас с этим психом случаи перекликались. Только тебе не по доброй твоей воле горло резанули, а тот сам решил свести счеты с жизнью. Я и подумал тогда, помогу этому ненормальному, глядишь тебе полегчает…»
Все эти фразы, отдающие бабкиными суевериями было странно слышать от человека науки, однако что-то в них привлекало, пусть и на уровне наивных сказок. Я усмехнулся и в который раз заверил приятеля, что со мной все в порядке и не стоит переживать, но за заботу отдельное спасибо.
Следующий мой визит в психоневрологическую клинику состоялся после того, как ее руководство приняло решение сотрудничать с моим складом. В этот раз заведующий встретил меня прямо у входа и без лишних слов потянул к лечебным корпусам. Видимо местному руководству до одури надоело просиживать в кабинете целыми днями, и оно уцепилось за первую возможность продемонстрировать свои владения любому, кто готов был потратить на это свое время. Я тратить время был не готов, но почему-то послушно отправился за толстым человечком. Лечебница была небольшая, и состояла всего из двух отделений, которые условно делились на буйное и тихое. Буйных пациентов заведующий мне демонстрировать не рискнул, заверив меня, что им необходим покой и внешние раздражители только нанесут вред. С этим я спорить не стал и направился следом за своим попутчиком в отделение для тихих. Вопреки моему первоначальному представлению об условиях содержания пациентов, тут было довольно чисто и светло, а палаты были оборудованы почти по последнему слову техники. В каждой стояло по какому-то хитрому прибору, который кварцевал воздух, а в красивых горшках на подоконниках в некоторых палатах даже росли комнатные растения. Пациенты, увидев меня, робко улыбались и пытались завести со мной беседу, но толстый человечек ограничивал время посещения каждой палаты и не давал возможности ее обитателям произнести хоть звук. Все они попали сюда в результате неудачного покушения на свою жизнь и только двое пациентов имели другой диагноз. О нем я не стал спрашивать, меня в целом мало интересовала судьба обитателей клиники и я в принципе не понимал, для чего тянет меня по палатам странный человечек. Как выяснилось, своей экскурсией он хотел пробудить во мне чувство сострадания и сбить цену на поставки, о чем сам признался по дороге.
«Видите, – сокрушенно вещал он, – ни на что денег нет, даже белье им родственники приносят. Ну кроме тех, у кого их нет совсем.
Сейчас у нас один такой, совсем дурачок. Молчит целыми днями, никого видеть не хочет. Привезли после того, как горло себе вскрыл.»Последняя фраза насторожила меня, напомнив недавний рассказ Иннокентия о неудавшемся самоубийце, и я попросил показать мне этого человека. Заведующий пожал плечами и пробормотал будто про себя: «Странный случай, первый в моей практике. С психикой у него вроде бы все в порядке, однако что-то с ней не так. Никак понять не могу, в чем дело. Мы называем его молчун, поскольку даже имени от него бы не добились. На что он вам?»
«Просто любопытно, – ответил я, тщательно скрывая волнение. Я и сам не мог понять, что так растревожило меня в этом рассказе. Обычный случай, на мой дилетантский взгляд, а все эти научные нюансы могут разглядеть только профессионалы и специалисты.
«Пойдемте, – согласился мой провожатый. – он никому не наносит вреда, сидит целыми днями, уставившись в стену, ни на кого не реагирует. Однажды я вызвал к нему специалиста из психоневрологического центра, но тот к моему удивлению даже отругал нас за то, что мы держим вполне здорового человека. Не знаю… что-то удерживает меня отпустить его…»
Так за разговорами мы подошли к очередной палате, мало чем отличающейся от остальных. Сквозь матовое стекло зарешеченного окошка я разглядел скрюченную фигурку странного пациента, сидящего на кровати и сверлящего глазами стену. В его позе что-то показалось мне знакомым, а сердце, опережая мою память, тревожно застучало при одном только взгляде на невысокого худого человека с густыми темными волосами в беспорядке падающими на лоб.
«Вот так и сидит, – донесся до меня голос заведующего. – мало ест и почти не спит. Что с ним делать?»
Я не успел дать совет заботливому доктору, поскольку пациент, почувствовав наше присутствие, зашевелился и поднял на дверь огромные «проваленные» глаза.
Глава 3.
Дергачев потерял счет времени. С того дня, когда чрезмерно заботливые селяне вытащили его из ледяной воды, жизнь для него замерла. Соленые волны не пожелали забирать бомжа с собой, скорее наоборот, они возвратили ему ясность рассудка и позволили осознать чудовищность его деяния. Самой невероятной несправедливостью Дергачев считал, что никто даже не собирался связывать убийство Тихона с его невзрачной персоной. Дергачев мечтал о возмездии, в какой бы форме оно не пришло, однако никто и не думал проводить судебных разбирательств и выискивать следы преступления.
Теперь жизнь поделилась для несчастного бомжа на до и после. До, когда в его груди бушевала злоба, и он мечтал избавиться от ненавистных голосов и мыслей, и после, когда в пустоте сознания поселилась тоска, граничащая с безмерной жалостью и состраданием. Возмездие наконец догнало Дергачева и приняло нездоровую форму извращенного желания все вернуть. Сейчас бомж был уверен, что непременно справился бы с одолевающими чужими воспоминаниями, что это было бы совсем несложно, лишь бы Тихон снова ходил по земле. Бомж больше никогда не появлялся на побережье, стараясь даже не смотреть в сторону бушующего моря, а про покинутую хижину приказал себе навсегда забыть. Первое время у него это отлично получалось, он целыми сутками бродил по окрестностям и слушал шум ветра, надеясь расслышать в его порывах желанный голос. Но проходили дни, тоска разрасталась и однажды Дергачев решил, что лучшим вариантом будет последовать вслед за Тихоном его же дорогой. Выбрав себе укромное место в посадках, Дергачев вытащил из-за пазухи нож и с силой провел по тощему горлу. От боли в глазах запрыгали всполохи и дыхание сбилось. «Скоро я снова увижу Тихона, – едва успел подумать он». Но несчастному бомжу и здесь не было удачи. Вездесущие местные вовремя заметили манипуляции странного человека и отняв нож, погрузили в захламленную «шестерку» и повезли его в ейскую травматологию. Там Дергачеву наложили швы и обкололи сильнодействующими анальгетиками, на которые у него с детства проявлялась особая реакция организма. Все попытки привести в чувство извивающееся в конвульсиях тело результатов не принесли. Растерявшиеся медики, подняв его документы, не нашли ничего лучше, чем отправить непонятного пациента по месту прописки, отдав на растерзание столичным светилам. Дергачев ничего не запомнил из того, что было в долгой дороге до Москвы, он надеялся, что медики не довезут его, настойчиво и ревностно отыскивая в себе признаки умирания. Судьба не пожалела Евгения и в этот раз. Полубессознательное тело было возвращено к жизни и отправлено на доработку в московский псих невродиспансер, куда по правилам отправляли всех несостоявшихся самоубийц.