История долгов наших: Долги и темная сторона богатства
Шрифт:
Роберт Райт в вышедшей в 1995 году книге «Моральное животное» пишет: «Взаимный альтруизм, вероятно, определил особенности не только человеческих эмоций, но и человеческого мышления. Леда Космидес показала, что люди начинают лучше решать логические задачи, когда те представлены в форме социального обмена, в частности, когда в условиях игры наличествует объект, который пытается совершить обман. Отсюда Космидес делает вывод, что среди психологических инструментов, управляющих взаимным альтруизмом, имеется модуль распознавания лжи». Мы хотим, чтобы наши обмены и сделки были справедливыми и честными, по крайней мере, со стороны нашего партнера. «Модуль распознавания обмана» предполагает наличие еще одного, параллельного, модуля, способного распознавать правду. В школьных дворах можно услышать присловье: «Нечестно живешь — себя подведешь!» Это правда, мы обманщиков судим строго, и это не может не сказаться на их будущем положении. Но правда и то, что мы начинаем к ним так относиться, только когда ловим на лжи.
В «Моральном животном» Райт рассказывает о компьютерной программе имитационного моделирования,
В конкурсе победила программа, действовавшая по принципу «око за око», то есть «удар за удар». В основе программы-победителя лежал простой набор правил: при первом столкновении с другой программой программа-победитель предлагала сотрудничество. Во второй раз она поступала так же, как встреченная ею программа поступала первый раз, то есть платила «за добро — добром, за зло — злом». Программа одержала общую победу, потому что не становилась жертвой повторно. Если противник выбирал обман, то в следующий раз программа воздерживалась от сотрудничества. В итоге она не стала ни слишком доверчивой, ни слишком лживой, ее отторжения другими программами не произошло и, по условиям игры, ее не отключили за излишнюю агрессивность. Программа действовала по давно известному правилу: поступай по отношению к другим так же, как они поступают по отношению к тебе. (Это не совсем соответствует «золотому правилу», согласно которому по отношению к другим нужно поступать так, как ты хочешь, чтобы они поступили по отношению к тебе.) Следовать последнему значительно труднее. В конкурсе компьютерных программ, действующих по принципу «око за око», изначальные условия предполагали, что все игроки обладают равными ресурсами. Относиться первоначально с дружелюбием, а затем на добро отвечать добром, а на зло — злом оказывается выигрышной стратегией лишь в идеальных условиях игры, когда ни одной из программ не позволялось иметь перевес в вооружении: как только участник такой перевес получал — например, колесницу, усовершенствованный лук Чингисхана или атомную бомбу, — принцип «око за око» тут же нарушался, поскольку игрок, имеющий технологическое превосходство, мог уничтожить противника, поработить его или принудить к неравноправной торговле. Именно это происходило в нашей истории на протяжении длительного времени: те, кто побеждал в войне, писали законы, которые закрепляли неравенство и оправдывали иерархию социальных отношений, в которых им отводилось место наверху.
Я столкнулась со «справедливым, но строгим» правилом «око за око» еще в детстве, причем это правило было облечено в форму литературного произведения. В детской книжке «Дети вод», написанной Чарльзом Кингсли в 1863 году, замордованный жизнью маленький трубочист по имени Том утонул в реке и вдруг обнаружил, что у него есть жабры и он плавает, как тритон. Пройдя через множество посмертных испытаний и приключений, он узнал, как стать добропорядочным — по версии Кингсли — христианином Викторианской эпохи. Его главными наставниками были две могущественные волшебницы: красивая чадолюбивая госпожа Поступай-как-хочешь-чтобы-поступали-с-тобой, олицетворявшая «золотое правило» в действии, и уродливая и суровая, но справедливая госпожа Каждому-по-заслугам — воплощенный принцип воздаяния. Викторианский читатель мог разглядеть в них сострадание и справедливость или даже Мать-Природу Вордсворта, то есть «ту, кто никогда не предаст любящее ее сердце», и жестокую («пленных не брать!») Мать-Природу дарвинистского толка с ламаркианским оттенком, носительницу идеи, что человек есть воплощение его поступков. Кингсли был другом Дарвина, а «Дети вод» увидели свет всего через четыре года после появления «Происхождения видов» и стали одним из первых литературных отзывов на труд Дарвина.
В сегодняшних терминах г-жу Поступай-как-хочешь-чтобы-поступали-с-тобой можно рассматривать как первый ход в описанной выше игре «око за око», а г-жу Каждому-по-заслугам с ее розгой — как напоминание о том, что произойдет, если ты будешь вести себя нехорошо. Например, Том был озорником и вместо конфет вкладывал в рот морским анемонам камушки, поэтому, когда г-жа Каждому-по-заслугам угощала всех конфетами, Том получал камушек.
В конце книги оказывается, что эти две женщины являются, по сути, одним и тем же существом — подобно женским аллегориям христианской Благодати в сказочных повестях о Курди Джорджа Макдональда. Воистину люди Викторианской эпохи обожали сверхъестественные женские образы. Однако эта двуликая дама порождает сразу несколько вопросов. Мне, например, было непонятно, почему обе ее аватары были замужем. Может быть, их восприятию как отдельных личностей мешало то, что они были слишком увлечены малышами? Кроме того, я не могла понять, где находятся их мужья. Может быть, они не вылезали из пивных, чтобы хоть там отдохнуть от толпы детей, сюсюканья одной жены и свиста розог в руках другой? Мне казалось, что у этих дам, или у одной
дамы в двух лицах, должен быть как минимум один свой ребенок — иначе откуда было взяться Мэри Поппинс из книг Памелы Треверс? Уж слишком явно Мэри вела свое происхождение от этой женской двуликости. Но к сожалению, все эти вопросы навсегда останутся без ответа.Вместо этого мне хочется спросить, почему в книге Кингсли этот объединенный образ милосердия и воздаяния имеет женский род?
Оказывается, у этого двуликого воплощения справедливости были далекие предтечи. Воспользуемся технологиями будущего и совершим путешествие в пространстве и времени на древний Ближний Восток. Я ищу здесь как изображение, так и созвездие. Что касается второго, то это созвездие Весов — символ равновесия. Сегодня это знак зодиака, приходящийся на отрезок времени с 23 сентября по 22 октября. Одним из объяснений такого названия созвездия является то обстоятельство, что оно восходит во время осеннего равноденствия, когда день равен ночи. Более сомнительным объяснением служит появление этого созвездия на небосклоне в пору сбора урожая, когда земледельцы взвешивали свой урожай, приготовленный на продажу.
Но еще одно объяснение кажется более вероятным. В относящемся к семитской семье аккадском языке, на котором говорили, в частности, ассирийцы, это созвездие называлось Зибаниту, что означает «когти скорпиона», потому что оно восходило перед созвездием Скорпиона и считалось его передней частью. Но слово «зибаниту» могло также означать «весы», потому что перевернутый скорпион по форме напоминает старинное устройство для взвешивания. Сегодня это созвездие известно только под этим именем (Libra — весы по-латыни). Обычно это созвездие изображают в виде весов, состоящих из подвешенной за центральную часть перекладины с чашами, свисающими с ее концов. «Весы» — единственный знак зодиака, не относящийся ни к людям, ни к животным, хотя их часто держит в руках юная девушка по имени Астрея, дочь Зевса и Фемиды. И Фемида, и Астрея — богини правосудия, но Астрея помимо этого еще получила известность как созвездие Девы. Таким образом, в конфигурации Дева — Весы мы видим девушку, держащую в руках двуплечие рычажные весы и символизирующую справедливость.
Снова вернувшись в прошлое, мы оказываемся в Древнем Египте, чтобы отыскать весы именно как устройство для взвешивания. Весы — это один из первых механизмов, нашедших отражение в изобразительном искусстве, основанном на мифологии. В гробницах можно найти множество текстов с изображением весов, это заклинания и обереги, написанные непосредственно на саркофагах или в папирусных свитках и призванные помочь душе умершего найти свой путь в египетское Царство мертвых.
Первую остановку в своем путешествии душа делала в чертогах Маати, где сердце умершего подлежало взвешиваю на таких же коромысловых весах, что и весы, применявшиеся в Древнем Египте для взвешивания золота и драгоценных камней. Слово «Маати» означало Двойную Маат, причем «двойную» не в смысле пары добро — зло, а в смысле удвоения силы. Что касается самой Маат, то она была богиней, иногда изображавшейся в виде двух богинь или юных близнецов, с крыльями за спиной и головном уборе, украшенном страусиными перьями. Она была главной среди богов, присутствовавших при взвешивании сердца. Вместе с ней находились Анубис с головой шакала, который, собственно, и производил взвешивание, и Тот с головой ибиса — бог луны и, следовательно, в обществе, жившем по лунному календарю, — бог времени. Кроме того, он был богом измерений, чисел, астрономии и инженерного дела и ко всему прочему божественным писцом. В сценах взвешивания сердца его часто изображают с восковой табличкой и палочкой для письма. В реальной жизни в такой позе обычно стоял писец, который присутствовал при взвешивании золота и записывал полученный результат.
Иногда изображают миниатюрную Маат, восседающую на одной из чаш весов, но чаще всего на чаше помещалось перо — перо Маат, которое использовалось как гирька для взвешивания сердца. Если сердце покойного весило столько же, сколько весила Маат, то душе разрешалось следовать дальше для встречи с Осирисом, выступавшим в роли бога Подземного мира, который выделял вновь прибывшему место в своем царстве с перспективой на дальнейшее возрождение. (Внутренний древнеегипетский саркофаг носил название «то, что порождает», а крышка саркофага называлась «яйцо», то есть покойник мог вновь вылупиться из яйца словно птица.)
Однако если ваше сердце было тяжелее пера, то его швыряли отвратительному крокодилоголовому божеству для пожирания. Как и в большинстве мифологий и религий, всегда находился способ избежать такого ужасного взвешивания: можно было заранее укрепить сердце с помощью специальных заклинаний, чтобы оно не вздумало ябедничать на владельца. Возможно, сердцу захотело бы пойти на уступки, поскольку и вам, и ему было бы лучше, если бы никто не узнал о ваших неблаговидных делах: быть съеденным крокодилом — такая участь не устроила бы ни вас, ни ваше сердце. С другой стороны, сердцу ничего не мешало вас выдать. И эта неопределенность придавала посмертному взвешиванию сердца подлинный драматизм и делала его частой темой рассуждений и размышлений в Древнем Египте.
Интересно, что даже в такой древности сердце считалось вместилищем и добрых, и злых дел, словно печально известный портрет Дориана Грея. Однако вовсе не сердце, а мозг запоминает все ваши прижизненные плюсы и минусы — хотя нас трудно в этом убедить. Ведь никто не пошлет своей любимой открытку, на которой изображен пронзенный стрелой мозг, как никто не скажет при любовной неудаче: «Она разбила мне мозг». Может быть, это происходит потому, что, оставаясь нашим центром управления, мозг не так чутко отзывается на наши эмоции, как сердце, и призыв «Успокойся!» мы адресуем сердцу, а не мозгу.