История Франции т.2

С зимы 1794 г. из рядов левых якобинцев стала выделяться особая группировка, возглавляемая Эбером и именуемая по его имени обычно эбертистской. Расхождение между Эбером и другими левыми якобинцами, возглавляемыми Шометтом, начиналось с главного вопроса того времени — отношения к Революционному правительству. Тогда как Шометт и другие левые якобинцы считали необходимым поддерживать якобинскую диктатуру и ее органы, Эбер и его приверженцы сначала осторожно, в замаскированной форме, а затем все более откровенно перешли к прямым нападкам на Революционное правительство.

В конце февраля — начале марта — в вантозе — Революционное правительство, как уже говорилось, приняло декреты о конфискации имущества врагов революции и разделе его среди неимущих. Если бы эти декреты были проведены в жизнь, то они означали бы экономическое разоружение контрреволюции и значительное расширение числа мелких собственников. Не случайно вантозское законодательство было встречено сочувственно народом и в то же время наткнулось на противодействие, а затем прямой саботаж со стороны крупнособственнических слоев. Казалось бы, вантозское законодательство делает беспредметной критику эбертистами Революционного правительства [78] .

78

Из этого отнюдь не следует, что вантозское законодательство представляло собой всего лишь тактический маневр Робеспьера и его сторонников, как это утверждали в свое время Жорж Лефевр (С. Lefebvre. Questions agraires au temps de la terreur, p. 5) и некоторые историки.

Тем не менее сразу же после принятия вантозских законов, когда еще нельзя было даже сказать, чем они хороши и чем плохи, 4 марта, эбертисты предприняли попытку — в Клубе кордельеров — поднять восстание против Революционного правительства. Но Коммуна Парижа, которую эбертисты рассчитывали увлечь за собой, отказалась поддержать их и осудила призыв к восстанию. Секции также не поддержали эбертистов. Их призыв повис в воздухе, и, убедившись в том, что санкюлоты их не поддерживают, эбертисты стали искать примирения с Революционным правительством.

Но уже было поздно. 14 марта Эбер, Ронсен и некоторые их единомышленники были арестованы, а затем преданы суду революционного трибунала, соединившего их с группой Проли — Перейра, обвиняемой в шпионаже На процессе Эбер держал себя малодушно, перекладывал вину на других [79] . Все обвиняемые, кроме одного, были приговорены к смертной казни и 24 марта гильотинированы. Революционная армия, руководители которой были замешаны в процессе, была распущена.

Арест эбертистов, а затем процесс против них необычайно воодушевил правых В окружении Дантона полагали, что теперь пришел их час. Они не только обливали грязью эбертистов, но с неслыханной дерзостью атаковали в лоб Революционное правительство. 7-й номер газеты «Старый кордельер» Демулена столь открыто нападал на режим революционной диктатуры, что правительство приказало задержать номер, а издателя арестовать.

79

Аrch. Nat W 76, 77. 78 — материалы процесса эбертистов.

30 марта, через шесть дней после казни эбертистов, комитеты общественного спасения и общественной безопасности постановили арестовать Дантона, Демулена, Делакруа и Филиппо. Дантону накануне ареста его друзья предложили бежать. Он ответил словами, вошедшими в историю: «Разве можно унести отечество на подошве башмаков?»

Процесс против дантонистов, начавшийся 2 апреля, как и состоявшееся накануне обсуждение в Конвенте показали растущее противодействие политике правительства Фукье-Тенвилль, руководивший организацией процесса, объединил или, как говорили тогда, «амальгамировал» дантонистов с генералом Вестерманом, арестованным по делу Ост-Индской компании, и др. — всего 16 обвиняемыми. Подсудимые требовали вызова свидетелей. Дантон построил свое выступление как обвинительный акт против Революционного правительства. Его громовой голос, яростность его нападок, сила убежденности потрясли слушателей. На третий день процесса Фукье-Тенвилль все еще не мог добиться желаемого результата. Лишь путем нарушения судебной процедуры процесс был завершен. 4 апреля революционный трибунал вынес смертный приговор обвиняемым. На следующий день он был приведен в исполнение. Дантон, поднимаясь на эшафот, обратился к палачу со словами: «Покажи мою голову народу — она стоит того» [80] .

80

J. F. Robinet. Le proces des dantonistes… Paris, 1879. Эта старая работа сохраняет свое значение.

Разгром эбертистов и дантонистов, казалось бы, по первому впечатлению, должен был укрепить позиции Революционного правительства. Но в действительности это было не так. Кризис якобинской диктатуры не был преодолен; напротив, он углублялся.

Разгромив «снисходительных», Революционное правительство нанесло удар по силе, ставшей опасной для революции. Но оно само оказалось не в состоянии довести эту борьбу до конца. Ближайшие друзья Дантона Лежандр, Тальен, Тюрио и др. продолжали играть крупную политическую роль. А главное, та социальная среда, которая питала и взращивала «снисходительных», сохранялась непоколебленной и даже нетронутой; на место нескольких казненных она рождала сотни и тысячи новых противников революционной диктатуры.

Нанеся удар по эбертистам, призывавшим к мятежу, Революционное правительство не ограничилось этим. Несмотря на то что Шометт решительно осудил выступление эбертистов, он, как и некоторые другие левые якобинцы, был арестован и предан суду революционного трибунала. 13 апреля Шометт был казнен. В этом сказалась непоследовательность, ошибки даже таких великих революционеров, как Робеспьер, Сен-Жюст и их друзья. Одной рукой они карали врагов революции, другой — наносили удар по ее защитникам. Эта непоследовательность, эта противоречивость косвенно отражали противоречия, заложенные в самой природе этой революции — народной по своему характеру, плебейской по методам, стремящейся к установлению равенства и братства, а на деле — по своим объективным возможностям — способной лишь установить буржуазный порядок.

Хотя Робеспьер, как и его друзья — руководители Революционного правительства и не могли осознать истинных противоречий революции, они чувствовали, конечно, что ход вещей складывается иначе, чем они рассчитывали. У них не хватало решимости настаивать на осуществлении вантозского законодательства, натолкнувшегося на прямое нежелание правительственного и административного аппарата проводить его в жизнь.

Стремясь найти политическую платформу, которая сплотила и объединила бы народ, Робеспьер в мае 1794 г. выступил в Конвенте с планом создания новой государственной религии — культа «верховного существа», т. е. культа природы, идеи которого были почерпнуты у Руссо. Конвент единодушно одобрил проект Робеспьера. 8 июня в Париже, в Тюильрийском саду, а затем на Марсовом поле, состоялись торжества по поводу принятия закона о «верховном существе». Робеспьер с колосьями ржи в руках с трибуны обратился к народу: «Французы, республиканцы, вам надо очистить землю, которую загрязнили тираны, и призвать вновь справедливость, которую они изгнали» [81] .

81

М. Robespierre. Oeuvres completes, t. X, p. 482, p. 655; см. подробнее: A. Mathiez. Robespierre et le culte de l’etre supreme. Paris, 1910.

Но кого могли увлечь эти слова и прославления матери-природы? Спекулянтам, мздоимцам, новым богачам, до поры до времени маскирующимся в защитные якобинские цвета, эти призывы к справедливости были чужды. До простых людей, до истинных защитников революции они не доходили. Новая религия «верховного существа» не делала хлеб дешевле. Попытка подменить решение социальных вопросов религиозными реформами была обречена на полный провал. Культ «верховного существа» был формально одобрен, но сам Робеспьер сознавал, что кризис республики углубляется.

Уже в конце апреля и мае в недрах Конвента и даже в самом Революционном правительстве — комитетах общественного спасения и безопасности, стала складываться новая, враждебная Робеспьеру, группировка. Она создавалась как блок разнородных элементов — людей, близких частью к дантонистам, частью к эбертистам, либо не связанных с этими фракциями, но не довольных режимом революционной диктатуры. Этот враждебный Робеспьеру блок действовал скрытно, тщательно маскируя свои истинные цели и намерения. Тайно между собой они говорили о борьбе против «тирании Робеспьера», но, как показали последующие факты, главные силы в этом блоке были направлены не только против Робеспьера, но и против якобинизма, против революционно-демократической диктатуры. Направляющей классовой силой блока была новая, спекулятивная буржуазия, торопившаяся покончить с ограничивавшим ее стяжательские стремления революционным режимом, а за нею шли все крупнособственнические и собственнические слои вообще, включая крестьянство. Об этом говорилось раньше. Главными вдохновителями и организаторами блока заговорщиков были перерожденцы — Тальены, Баррасы, Фрероны — все эти казнокрады и воры, преступлениями сколотившие себе состояние и дрожавшие за свои головы. Но по тактическим мотивам на первый план они выдвигали левых, близких к эбертистам Колло Д’Эрбуа, Бийо-Варенна, Вадье и др. Вероломный ловкий Фуше, связанный и с теми и с другими, был соединяющим звеном между двумя этими разветвлениями заговора; его невидимая роль в подготавливавшемся перевороте была велика.

Робеспьер был не из тех людей, которых мог бы провести какой-нибудь Баррас или Фуше, при всем их двуличии и изворотливости. Он разгадывал тайные замыслы врагов [82] . 10 июня (22 прериаля) Кутон от имени Комитета общественного спасения предложил Конвенту проект закона, усиливающего террор. Конвент, несмотря на сопротивление части депутатов, опасавшихся, что закон повернется своим острием против них, принял декрет, предложенный Кутоном. После прериаля террор усилился.

82

См. подробнее сохранившую все свое значение работу: Arne Ording. Le Bureau de Police du Comite de Salut public… Oslo, 1930; a также «Paris pendant la terreur. Rapports des agents secrets…» publ. par P. Caron, t. 1–5. Paris, 1910–1958.