История груди

Политика грудипотребовала от женщин, чтобы они вынесли сугубо интимные вопросы на всеобщее обсуждение. Но поэзия позволяет личному оставаться личным. Это путь к мыслям и чувствам, которые могут не иметь большого политического значения. Поэзия позволяет вернуться к печальным и приятным воспоминаниям, дать волю фантазии, проявить чувство юмора или углубиться в трагедию. Если речь идет о теле, то в стихотворении можно выразить самые примитивные ощущения. Думаю, что после первых глав этой книги вы не удивитесь тому, что в поэзии до сих пор есть место для груди с тем лишь существенным отличием, что стихи о ней теперь пишут женщины.

За последние тридцать пять лет появилось, пожалуй, больше стихотворений о груди авторов-женщин, чем за все предыдущие столетия. До семидесятых годов XX века практически невозможно было найти поэтесс, которые бы открыто писали о своем теле, особенно, если речь идет о сексе, рождении детей и болезнях. Но женщины не только потребовали, чтобы врачи, религиозные власти и политики вернули им власть над их собственным телом, но озвучили правду плоти. Впервые в поэтических произведениях, посвященных груди, нашли свое выражение мысли женщин, а не фантазии мужчин о женской груди.

Как и женское искусство того же периода (о нем мы поговорим дальше), женская поэзия предложила совершенно новый взгляд на женские формы. Глядя на себя в зеркало, женщины видят груди, которые не соответствуют мужскому идеалу. Они не видят сферы из слоновой кости, увенчанные земляникой или вишнями. Их груди отнюдь не всегда упругие, симметричные и торчащие ^[382] . Их грудь может быть плоской и отвислой, может вызывать иронию и смех, а не только желание и почтение. Женщины начали выражать собственные чувства по поводу груди — от удовольствия во время любовных игр до ночных кошмаров, связанных с раком груди. С робкой отвагой новообращенных они заявляют свои литературные права на грудь.

382

Если верить нейропсихологу из Гарварда Нэнси Эткофф, то именно эти качества, а вовсе не размер, мужчины хотят видеть в женской груди. Ее цитирует Elizabeth Weil в статье «What Men Love», журнал «Mademoiselle», январь 1995.

Наконец появилась возможность писать о женской плоти с точки зрения ее обладательницы. Прочтите эти воодушевленные строки Алисии Острайкер (Alicia Ostriker) опоявлении груди.

Все годы детства мы ждем их появления, Горя желанием догнать других, получить силу Под нашими свитерами, заменить наших матерей. О цельная личность, о форма, нам кажется, Что мы — это Божий подарок миру И подарок мира Господу, когда у нас появляются груди. Наши любовники лижут их И приводят нас туда, где в душистой влаге Детишки жужжат, словно пчелы ^[383] .

383

Alicia Suskin Ostriker, «Years of Girlhood (For My Students)», в «The Mastectomy Poems», из The Crack in Everything,

Взгляд обладательницы груди радикально отличается от взгляда постороннего человека. Грудь — это уже не только объект мужского желания, но и точка отсчета для пробуждающегося в молодой девушке осознания себя как личности и нового для нее эротизма.

Грудь приносит множество противоречивых ощущений, как это видно из удивительного стихотворения Шэрон Олдс (Sharon Olds) опервом опыте материнства.

Через неделю после рождения нашего ребенка ты зажал меня в угол в свободной комнате, и мы рухнули на кровать. Ты целовал и целовал меня, и горячее молоко вырвалось из моих сосков, промочив рубашку. Всю прошедшую неделю я пахла молоком, свежим молоком, прокисшим молоком. Я начала рыдать… ^[384]

384

Sharon Olds, «New Mother», в Olds, The Dead and the Living(New York: Alfred A. Knopf, 1984). Copyright © 1983 by Sharon Olds. Перепечатано с разрешения Alfred A. Knopf, Inc. Перепечатано в Touching Fire: Erotic Writings by Women,издание Louise Thorton, Jan Sturtevant, and Amber Sumrall, c. 62.

Запах скисшего молока, хирургические швы и нежность мужа-любовника устанавливают связь между рождением ребенка, лактацией и занятием любовью. Здесь груди не являются отдельным сексуальным объектом, они часть существования матери в этом мире, ее физическая сущность, ее сила и боль, выражение ее заботы о ребенке и заботы о ней самой. Любая женщина — а не только та, которая кормила грудью — может примерить на себя чувства гордости и уязвимости, которые передают эти груди.

В прошлом кормление грудью и чувственность считались антитезой. Вспомните, как в эпоху Возрождения появился институт кормилиц, и груди представительниц высших классов предназначались только для секса, а груди представительниц низшего класса — для грудного вскармливания. Поэтесса Алисия Острайкер была одной из первых среди тех, кто заговорил о том, что матери могут испытывать сексуальное возбуждение, когда ребенок сосет их грудь.

Голодный малыш, сосущий сладкую грудь, твой язычок теребит сосок и щекочет твою маму. Твои круглые глазки открыты, и они как будто знают, что, когда ты сосешь, я медленно продвигаюсь к чувственному экстазу. Твой рот оживает, оживает и мое чрево.

Поэтесса спрашивает, почему матери должны отрицать, что испытывают удовольствие. «Неужели это так ужасно, если мы испытываем наслаждение: это еще одна любовь, которая не осмеливается назвать себя» ^[385] .

385

Alicia Suskin Ostriker, The Mother/Child Papers,c. 18, 33. Перепечатано с разрешения автора.

Судя по всему, для матери действительно ужасно, если она испытывает сексуальное возбуждение во время кормления грудью. Достоянием гласности стал только один случай. У Дениз Перриго из Сиракуз (Нью-Йорк) отобрали ее двухлетнего ребенка после того, как она призналась в этом. Ее обвинили в сексуальном насилии над ребенком даже после того, как судья выяснил, что никакого насилия не было. После восьми месяцев, которые ребенок провел в приемной семье, его вернули, но не матери, а дедушке с бабушкой! ^[386] К несчастью для Перриго, работники социальных служб, полиция и суд, которые сочли ее чувства отклонением от нормы, не были знакомы с поэзией Острайкер, заявлениями Лиги Молока, высказываниями доктора Сьюзен Лав, которые считали сексуальное возбуждение во время кормления грудью «нормальным».

386

Media Watch,том 6, номер 1 (весна-лето 1992), с. 7.

Розанна Вассерман (Rosanne Wasserman)написала «Лунномолочную сестину» в честь кормления грудью и первых слов своего сына. «Должно быть, это правда: младенцы впитывают язык вместе с молоком матери» ^[387] . Дебора Эбботт (Deborah Abbott)вспоминает то удовольствие, которое ей доставляла грудь в молодые годы: «Я так люблю эти груди, они испытали столько наслаждений. Младенцы пили из них молоко, любовники были орошены им, да и я тоже попробовала его и прикоснулась к ним. Мои груди — это груди долго и хорошо пожившей женщины. Теперь я называю их ленивыми грудями. Они выполнили свою работу и лежат на грудной клетке, как фрукты на земле» ^[388] . Мужчина так написать не мог. Никаких стенаний по поводу утраченной юной упругости, никаких мыслей о вытянутых сосках. Только сладкие воспоминания о прошлых удовольствиях и зрелое согласие со своими состарившимися «ленивыми грудями».

387

Rosanne Wasserman, «Moon-Milk Sestina», в The Breast: An Anthology,издание Susan Thames and Marin Gazzaniga, c. 84.

388

Deborah Abbott, «This Body I Love», в Touching Fire,издание Thorton et al., с. 98. Copyright © 1985, With the Power of Each Breath: A Disabled Women’s Anthology,издание Susan Browne, Debra Connors, and Nanci Stern. Pittsburgh: Cleis Press.

Женщины-поэтессы не только прославляли грудное вскармливание и сексуальность, но и отдали дань безрадостной теме рака груди. Эта некогда запретная тема неожиданно вырвалась на свободу в необычных стихотворениях о маммограммах, мастэктомиях и протезах. В своем стихотворении «Обычная маммограмма» Линда Пэстэн (Linda Pastan)описывает чувство уязвимости, которое испытывает каждая женщина во время этой процедуры: «Мы ищем червя / в яблоке» ^[389] . Для Джоан Хэлперин (Joan Halperin)ужасным моментом стал «Диагноз»:

389

Linda Pastan, «Routine Mammogram», в Pastan, «А Fraction of Darkness», c. 46. Copyright © 1985 by Linda Pastan. Перепечатано с разрешения W. W. Norton & Company, Inc.

Третьего мая наглый палец врача уперся в опухоль, которая, как он сказал, была в моей груди ^[390] .

Во многих стихотворениях описаны ощущения женщин после мастэктомии, как в этих строчках Патрисии Гёдике (Patricia Goedicke)из стихотворения «Теперь осталась лишь одна из нас». Автор смотрит на себя в зеркало и спрашивает: «Кто эта кособокая незнакомка?» ^[391] Стихотворение Элис Дж. Дэвис (Alice J. Davis)«Мастэктомия» полностью передает тревогу поэтессы всего лишь одиннадцатью словами:

390

Joan Halperin, «Diagnosis», в Her Soul Beneath the Bone: Women’s Poetry on Breast Cancer,издание Leatrice Lifshitz, c. 7. Copyright © 1988 by the University of Illinois Press.

391

Patricia Goedicke, «Now Only One of Us Remains», в Her Soul,издание Lifshitz, c. 33.