История Гжатских деревень (Сборник)

 Для своего времени Василий Карпович был человеком довольно образованным - он обучался садоводству в Ботаническом саду Московского университета. Особенно его интересовали вопросы, как тогда говорили, акклиматизации растений. До 1846 года Василий Карпович жил и работал у помещика Маслова в Веневском уезде. Сам Маслов интересовался ботаникой, а с помощью Василия его сады и оранжереи были приведены в блестящее состояние, благодаря чему за Василием Карповичем закрепилась слава очень хорошего садовника.

 Но в 1846 году Василий Карпович вынужден был переехать в Воробьевскую волость Гжатского уезда Смоленской губернии в имение одного из графов Каменских. Согласно плану Генерального межевания в конце 18 века фельдмаршалу графу Каменскому Михаилу Федотовичу принадлежала обширная дача - землевладение - в Гжатском уезде. Эта дача называлась село Воробьево с деревнями. Деревни (орфография названий иногда не совпадает с современной и в расшифровке текста могут быть ошибки): Нижняя, Захарьина, Шубина, Сокурова, Барова, Затворово, Володина, Мясоедово, Соколово, Шахматово, Чувидово, Федюково, Артемки, Руши, Груздева, Горбыли, кроме того Белочкина с деревнями и Курьяново с деревнями и еще некоторые пустоши. У Михаила Федотовича был один наследник - сын граф Сергей Михайлович (второй сын - блестящий генерал граф Николай Михайлович умер при странных обстоятельствах в 1811 году). У Сергея Михайловича было 12 (по другим источникам 13) детей от двух браков: 5 сыновей и 7 дочерей. В 1846 году вдова Сергея Михайловича графиня Екатерина Федоровна и его дети проводят официальный раздел наследства. Быть может, переселение Василия Карповича в Гжатский уезд связано именно с этим событием, а возможно виной тому было несколько причин, совпавших по времени.

 Нам не удалось пока установить, где в Гжатском уезде началась служба Василия Карповича - или это Николаевское графа Николая Сергеевича (рядом с дер. Федюково), или Михайловское графа Михаила Сергеевича (дер. Горбыли и Груздева), или Воробьево графа Федора Сергеевича. Федор Сергеевич находился всю свою жизнь под опекой. Сначала опекуншей была мать графиня Екатерина Федоровна, потом братья - сначала Николай Сергеевич, а после его смерти Михаил Сергеевич Каменские, что не помешало бедному Федору Сергеевичу иметь жену. Правда, она жила в Москве, а он - в Гжатском уезде по родственникам. Во всяком случае первое впечатление от нового места привело Василия Карповича в некоторое уныние. После цветущего хозяйства в Тульской губернии, с плодородной земли и в хорошем климате, он попадает в запущенное небогатое имение. Земля не плодородна, климат тяжелый. По словам гжатского краеведа конца 19 века, «половина года - зима, остальное - дурная погода. Весна и лето незаметны, похожи на осень, а потом бесконечная зима. Снег может выпасть и в июне и в августе. Местность однообразна, болотиста. Все увеселения - в питейных заведениях. Песен не поют».

 Помещику принадлежало четыре деревни. Василий Карпович с энтузиазмом опять принимается за сады - огороды помещика. Пытается акклиматизировать растения из других районов. Он насадил фруктовые сады, разбил цветники с редкими видами растений. Как нам представляется после опроса старожил Воробьевской округи, один из садов располагался недалеко от ныне не существующего сельца Козмина. Это место известно под именем «Седовы сады». Дело в том, что из гжатских крестьян происходила большая семья купцов второй гильдии братьев Седовых. К 1868 году старший брат владел сельцом Пьянковым в Гжатском уезде (может быть и еще чем-нибудь), другие жили кто в Москве, кто в Смоленской, кто в Калужской губерниях. Младший из братьев жил в Петербурге. Еще до 1868 года Седовы арендовали у Каменских плодовые сады. В конце 60-х - начале 70-х годов старший из братьев Алексей Алексеевич по поручению младшего Федора Алексеевича, жившего в С.Петербурге, скупает у Каменских все земли, которые те выставляют на продажу, и сады в том числе. Естественно, на что хватает денег. Но особенно их интересует земля вокруг села Воробьева. Уроженец деревни Рыльково Анищенков Виктор Ксенофонтович (1925 года рождения) вспоминает, что в детстве ел очень вкусные яблоки необыкновенных размеров из этих садов. Интересно, что он учился в начальной школе в деревне Долгинево у Дмитрия Алексеевича Седова, последнего из живших здесь представителей этой семьи. Автограф этого Седова найден в девичьем альбоме моей бабушки, внучки Василия Карповича. То есть наша семья хоть и жила с 70-х годов 19 века в Москве, но связи с родиной не прерывались.

 Как царский офицер, Дмитрий Алексеевич был арестован прямо на уроке. Его ученик ясно помнит все подробности ареста и как ему было жалко своего старого учителя. Последнее время перед арестом Седов с женой жил на краю деревни Кострово, соседней с Долгиневой, разводил пчел и преподавал в школе. Пережив Ленинградскую блокаду Виктор Ксенофонтович оказался в Куйбышеве (Самаре), работал на авиационном заводе. Как-то на улице ему встретилась колонна заключенных, их вели узбеки-охранники на строительные работы. Среди заключенных он узнал своего учителя Седова. Несколько дней мальчик бегал встречать заключенных и, идя параллельно с колонной, переговаривался с ним.

 Вернемся к садовнику Василию Карповичу. Прошло несколько лет. По одним данным 5, по другим - 10 лет. Он женится на 15-летней девушке из деревни Груздевой Арине Петровне Слепневой. Причем барин сам выступает и сватом и свидетелем на этой свадьбе. Молодые венчаются в селе Воробьеве. Там - деревянный теплый храм во имя Вмч. Параскевы Пятницы, построенный в 1824 году графиней Прасковьей Сергеевной Каменской, сестрой графа. По словам того же краеведа, невеста на свадьбе обязательно должна была плакать. Была поговорка: «Не поплачешь за столом, поплачешь за углом», т.е. будешь несчастлива в замужестве. Он пишет про Гжатск и его нравы в 1896 году: «Свахи накануне венчания, устроив постель и разместив приданое, выпивают, во славу Божию, а затем, смотря по расположению, или плачут, или пляшут. Жительницы гжатского уезда большие модницы. Носят шелковые юбки, т.н. шубки - они стоят дороже бального платья горожанки средней руки. На голову надевают сразу 8-10 шелковых платков. Парни на гулянье приходят в калошах и с зонтами, независимо от погоды. Переодеваются в ближнем к месту гулянья лесочке, размещая одежду на кустах».

 Итак, Василий продолжает служить садовником и управляющим, пользуется уважением и любовью крестьян. Реформа 1861 года не принесла фактических изменений в его жизнь. А вот в 1871 году все резко меняется. В силу ряда неблагоприятных обстоятельств ему пришлось переехать в Груздево - родную деревню его жены. Обремененный большой семьей (в 1878 г. родился 11 ребенок, автор воспоминаний, всего было 14 детей), почти без средств к существованию, Василий Карпович был, тем не менее, благожелательно принят груздевскими крестьянами. Они выделили ему на краю деревни, в низине, усадьбу под постройку избы и огород. Но в пахотной земле отказали. Груздевское общество владело очень незначительными земельными наделами: три поля, засеваемые рожью, овсом, льном, и лесом, так называемым, Киевником. Причем земли были бедные, главным образом глинистые, частью заболоченные. Василий Карпович стал безземельным крестьянином - бобылем. Иногда Василию Карповичу удалось арендовать несколько полосок земли у соседей, уходивших на заработки в Санкт-Петербург и Москву, их засевали обычными для того времени культурами.

 Пришлось овладевать и непривычными ему крестьянскими промыслами: плетением корзин, лаптей. Сначала семья Американцевых жила в маленькой, в два окна, построенной из амбара избе, как тогда говорили, в изобке, крытой соломой, с большой русской печью. Топили ее по-черному, то есть трубы не было. Неизбежными последствиями были копоть, дым и угар. В русской печи варили обед, пекли хлеб, в ней же каждую субботу мылись и парились, устлав под (пол) печи соломой. Позже Василий Карпович сам выстроил баньку - первую в деревне. Это повлияло на соседей, и вскоре появились в Груздево несколько подобных и даже лучших бань. В избе же зимой держали теленка. Из пола вынимали несколько досок, и в неглубокую яму - подполок - ставили маленького теленка.

 В переднем углу были полки с иконами, под ними лубочные картинки в хорошем издании И.Д. Сытина. В переднем же углу стоял стол, а по стенам, окружая его, широкие и удобные лавки. Освещалась вечером изба березовой лучиной, вставленной в светец. Светец - это железная подставка, в которую вставлялась лучина. Под ней находилась лоханка с водой, в которую падали нагоревшие на лучине угольки. Сбивать с горящей лучины угольки была традиционная обязанность детей. Вскоре появились керосиновые, или, как их сначала называли, фотогенные лампы. В семье Американцевых были единственные в деревне часы - старинные ходики. Ходики проверяли «астрономически» - по солнцу и, конечно, за точность их поручиться было нельзя. Был в семье и единственный в округе самовар. Ежедневный рацион крестьянской семьи состоял из ржаного хлеба, картофеля, кислых щей с затолочкой из свиного сала, гречневой каши с молоком, кваса, кислой капусты и редьки. Все посты, среды и пятницы соблюдались строго. Дети были крепкими и выносливыми. По праздникам и воскресеньям в каждом доме пекли вкусные рассыпчатые ржаные лепешки, так называемые сдобники. Такие сдобники встречались только в восточной части Смоленской губернии.

 Что касается устройства избы, то добавлю, что не только изба, но и двор были крыты соломой, а в крыше двора было большое отверстие для освещения и выхода дыма. Со временем в избе сделали трубу, рядом поставили новую, чистую, светлую и просторную, так называемую, летнюю избу. Василий Карпович Американцев пользовался у груздевских крестьян большим уважением. Уважение это вызвано было, конечно, не ходиками, баней или самоваром, а грамотностью, образованностью и интеллигентностью Василия Карповича. Главной ценностью в семье Василия Карповича был большой шкаф с книгами и журналами, так непохожий на неприветливую крестьянскую мебель. Только этот шкаф он и получил при переселении в Груздево от прежнего хозяина в качестве платы за безупречную службу. Предполагалось, что Василий продаст книги и шкаф, выручит за них деньги. Но несмотря на бедность и вечные недостатки семьи, со шкафом не смогли расстаться. Книги бережно хранили, и не только хранили. Ему и его жене приходилось работать от зари до зари, т.к. они были обременены большой семьей, все же Василий Карпович ухитрялся и почитать. Там были книги не только на русском языке. Например, из тех книг у меня хранится «История Англии для детей» Диккенса на английском языке изданная в 1853 году в Лейпциге. Своими знаниями Василий Карпович делился со своими односельчанами. К нему часто приходили с просьбой прочитать или написать письмо, и никому не было отказа.

 Уместно привести статистические данные конца 19 века: в среднем по России на каждого жителя приходилось по 4 письма в год, в Италии - по 18 писем, а в Гжатском уезде - по 15 писем. Хочется обратить внимание на тот факт, что в пореформенной России среди крестьянского населения была очень сильна тяга к учению, аналогичный процесс можно проследить и в 30-е г.г. 20-го века. В это же время в соседнем Бельском уезде Смоленской губернии в имении Татево начинает свою просветительную деятельность известный педагог Сергей Александрович Рачинский. Имеется обширная переписка С.А. Рачинского с Л.Н. Толстым по поводу обучения крестьянских детей. Тогда же Толстой устраивал школу в Ясной Поляне, разрабатывал методику обучения. На вопрос Толстого, для чего нужны сельские школы, Рачинский отвечал: «Образованному человеку, живущему в русской деревне, столь же естественно учить крестьянских ребят, как родильнице кормить грудью своего ребенка, ... они так голодны, так жадно льнут ко всякому, который может чему-либо их научить...Когда целыми поколениями овладевает страсть, именно страсть к арифметике и орфографии, было бы преступлением не удовлетворять их запроса... Взаимное удовлетворение, которое приносит это дело, является показателем его естественности и законности». Нам трудно сейчас представить, как люди стремились именно со страстью к знаниям. Этим же чувством пропитаны записки моих предков. Лейтмотив: «Если бы я училась в школе! Если бы я получила регулярное образование!» - кажется немного наивным, вызывает улыбку.